– О богиня, – поморщился отец. – Откуда разнюхали только.
– Журналисты, – догадалась я. – Нас ждут?
– Разумеется. Дочь министра внутренних дел устроила погром в ресторане. Хорошо хоть, что им запрещено говорить о том, что ты травмировала Лиззи.
– Они могут сказать, что я травмировала кого-то другого, – я расстроенно вздохнула.
– Нет уж, – теперь вздохнул отец. – Как ты себе предполагаешь формулировку в новостях: Лилиана Тиррос избила одного из гостей Лизаветы Контас, но только не саму Лизавету Контас? Так мы их за клевету привлечем. Они скорее постараются сыграть на том, что ты злоупотребляешь алкоголем.
– Но это же вранье!
– Попробуй теперь докажи, – родитель сделал глубокий вдох, будто перед нырянием, и вышел из омнибиля. Мне пришлось последовать за ним. Чемодан мой вылетел из омнибиля и отправился в одно из распахнутых окон ратуши.
Завидев нас, журналисты оживились и бросились вперед, потрясая перед собой записывающими голос артефактами. Тут же нарисовались и операторы с моментоловами. Они пытались подпрыгнуть как можно выше и старались чуть ли мне не в лицо швырнуть свой аппарат.
– Министр Тиррос, как вы прокомментируете произошедшее на благотворительном ужине Лизаветы Контас?
– Означает ли поступок вашей дочери, что вы пытаетесь выступить против министра Контаса?
– Министр Контас домогался вашей дочери прямо на благотворительном ужине?
– Что за чушь, – не вытерпела я, и в этот момент мне в рот чуть не влетел один из артефактов. Отец схватил меня за руку и потянул сквозь толпу. С опозданием появилась охрана, принялась оттеснять журналистов, но они всячески пытались отбиться.
– Что значит ваш комментарий, Лилиана? Вы считаете чушью новый закон, который лоббирует ваш отец? – затараторил один очень ушлый журналист с такими большими ушами, что казалось, они шевелятся независимо от воли обладателя.
– Нет, – журналиста отодвинул его коллега. – Она считает чушью другой закон, который пытается продвинуть министр Контас.
Журналюги чуть не задохнулись от восторга и затараторили еще быстрее, так что я даже не могла разобрать предложений, лишь выхватывала отдельные слова, пока отец буксировал меня сквозь толпу.
– … Ресторан… буянит… комментарии, комментарии… недра… отойдите все, сейчас я как скажу!
На этой оптимистичной ноте мы наконец ворвались в ратушу и захлопнули дверь, оставляя за ней почти размазанных охранников и буянящих журналистов. Выглядело это, честно скажу, как избиение малолетних. Сквозь стеклянную дверь мне было видно, как один из журналистов уже почти забрался на плечи оседающего под ним охранника и пытался проникнуть в ратушу. Хорошо, что двери ее открываются наружу, да и вообще заблокированы.
– Так какой закон ты там продвигаешь, папа? – отдышавшись, спросила я. Отец недовольно на меня взглянул и направился вверх по лестнице. Я мельком кивнула контролеру и поспешила вслед за родителем.
– Тебя же никогда не интересовала моя работа.
– Так и тебя раньше мои моментосессии не интересовали, – вздохнула я. – Все меняется. По-видимому, закон очень интересный, раз журналюги посчитали, что даже я в этом замешана.
Мимо нас вниз по лестнице пробежали несколько охранников. Судя по всему, журналисты никак не желали успокаиваться. Я страдальчески посмотрела вверх, пытаясь определить, сколько пролетов нам еще предстоит пройти.
– Лучше бы они решили, что ты выпиваешь, – отец потер пальцами переносицу. Как ни странно, он даже не запыхался, в то время как я уже начинала уставать. – Ну да ладно. Сейчас идет подготовка к принятию нового закона о недрах, существует две редакции этого закона и, соответственно, две рабочие группы. Одну возглавляет Дром Контас…
– А вторую ты, – хмыкнула я. – И что, редакции настолько отличаются?
– Ты не можешь себе представить насколько. – По лестнице спускался мужчина в костюме, отец кивнул ему и продолжил рассказ только тогда, когда мы поднялись достаточно высоко, чтобы нас не услышали. – Наша группа готовит редакцию закона, по которому недра остаются имперской собственностью, вся работа с ними строго регламентирована, а все вопросы использования и распоряжения недрами находятся в ведении Совета пяти.
– Ну разумно, – я уже задыхалась, и голос мой звучал тихо. Говорить громче не было сил. Я опять посмотрела наверх: мы что, на башню собираемся забраться? – А Контас что хочет?
Отец хмыкнул:
– А группа Дрома пытается протолкнуть в закон лазейку, которая позволит частным лицам владеть месторождениями полезных ископаемых.
Я споткнулась и упала бы, если б отец не подхватил меня за локоть.
– Но это же невозможно! То есть империя будет зависеть от кого-то, у кого есть определенные полезные ископаемые?
– От того, кто сможет их почувствовать, – отец в упор взглянул на меня, будто желая что-то донести взглядом. – Почувствовать на глубине, которая для обычных магов земли недостижима.
– А для кого достижима?
– Для кого-то очень необычного, – отец пожал плечами. – Но допустить даже в перспективе чье-то абсолютно единоличное влияние на экономику, империю и Совет – сущая глупость.
– Так если глупость, неужели эту редакцию закона кто-то поддержит?
– В кабинете министров треть участников – маги земли. Из них двое входят в Совет пяти. Вдруг они надеются, что их дети станут безумно сильными и почувствуют залежи, например, золота недалеко от ядра? Действия богов невозможно предусмотреть. Сейчас мы примем этот закон, а назавтра боги решат кого-то наградить выдающимся даром, и, как назло, это будет дар земли. А что дальше? Дадим право собственности на чистый воздух?
Мы остановились у огромной двустворчатой двери. До башни, кстати, так и не добрались. Не успела я толкнуть дверь, как она распахнулась, и в коридор выглянул сухонький старичок, одетый в какой-то совершенно нелепый халат и туфли с загнутыми вверх носами.
– Ваннариус, ты ли это?
– Нет, Михаэль, это Чиррас. – Я удивленно взглянула на отца – давно не слышала в его голосе таких мягких нот. – Ваннариус на пенсии уже третий год.
– Да, точно, Чиррас, – старичок почесал лысую голову. – А это кто с тобой? Невеста? Ты же совсем недавно с другой приходил.
Моя челюсть отпала почти до пола.
– У Михаэля нет ощущения времени, – поспешил пояснить отец. – Это он про твою маму… э-э-э… мы приходили, наверное, когда только поженились.
– Кольца на девушке не было, – поспешил вставить старичок.
– Ну, значит, до свадьбы приходили, – рявкнул отец, из голоса которого мягкие ноты мигом исчезли. – Это моя дочь! Открывай двери и впусти нас.
Михаэль, совершенно не обратив внимания на гнев отца, перевел взгляд на меня и внимательно оглядел:
– Красивая девчушка, кого-то она мне напоминает.
Отец закатил глаза:
– Да жену мою и напоминает, мы отсюда в свадебное путешествие улетали. Давай скорее, спешить надо, я уже два совещания пропустил.
Старичок открыл двери пошире и скрылся в комнате, что-то недовольно бурча. Мы с отцом отправились следом. Отец – хмурясь, а я – с удовольствием осматриваясь.
Комната была круглой, с высокими, теряющимися где-то вверху потолками. Светлые стены обрамляли шторы разных цветов, но все нежных, приятных оттенков из разных тканей: шерсти, шелка, хлопка… Они появлялись, казалось, из воздуха, стелились по полу, но концов ни одной из них я не видела. У дальней стены располагался полукруглый стол черного дерева, прямо за ним – одностворчатый шкаф. Вот и вся обстановка.
– И где портал? – я хмыкнула, храбрясь.
– Всему свое время, – раздался голос Михаэля за нашими спинами.
Я резко обернулась, а старичок, улыбаясь, закрыл дверь. Выглядело это жутковато, и я поежилась:
– Когда был осенний бал у императора, мы пользовались порталом, помнишь? – Отец кивнул. – Но он сразу был, я помню – светящаяся рамка в комнате.