Осколки - Маркова Александра

Александра Маркова

Осколки

Пролог

Я ненавижу свою жизнь! Меня тошнит от того, как все обернулось… Но так было не всегда!

Было время, когда я была счастлива, как может быть счастлив ребенок в объятиях любящих родителей, как может быть счастлива девочка, окруженная вниманием и любовью… Счастлива и беспечна!

Я думала, что это будет продолжатся вечно! В мою пустую детскую голову, даже в самом страшном моем сне, не могла прийти мысль, что все это закончится в один миг.

В угоду своих амбиций самый близкий мой человек принял решение, которое в одночасье разрушило мою жизнь. И теперь меня разрывает на части от осознание того, что я безумно люблю его, но бесконечно ненавижу!

Зачем ты так поступил со мной, папа?

Глава 1

   Будильник жужжал и надрывался уже минут пятнадцать, но Женя, засунув поглубже голову под подушку, не спешила покидать свою уютную постель. Под одеялом было очень хорошо и тепло, чего не скажешь о комнате. Едва только из-под одеяла показалась пятка, ее словно обожгло прохладой, и девушка быстро втянула ее обратно.

– Женька! Вставай! Уже утро! – раздался задорный детский голос и в комнату вбежал пятилетний мальчишка с копной рыжих волос на голове.

   Девушка отреагировала на шум, отвернувшись к стене, и еще глубже залезла под одеяло.

– Вставай! – завопил мальчишка, разбежался и прыгнул на кровать, всем своим весом вдавив Женькино тело в матрас.

– Дурак! – закричала она возмущенно из-под одеяла и постаралась столкнуть наглеца на пол, но он крепко схватился за дужку кровати и не сваливался.

– Вставай! – вопил он, запустив холодные руки под одеяло и пытаясь дотянуться до теплой кожи сестры.

– А! Отстань! – завизжала она, когда его рука коснулась ее живота, – Встаю!

   Рыжий мальчишка слез с кровати и подбоченившись, стал ожидать, когда же сестра выполнит свое обещание:

– Ну? – не унимался ребенок, – Мы так опоздаем!

   Из-под одеяла показалась голова, увенчанная рыжими, почти красными локонами спутанных кудрей. Сонное лицо Женьки вытянулось в длину, руки поднялись вверх и открытый рот издал сладкий тягучий зевок. Глядя на это, Сашка не выдержал и тоже зевнул.

– Есть хочется, – сказал он, когда Женька спустила ноги с кровати и нащупала свои тапки.

– А мама где?

– Спит, – ответил пацан.

   Женя встала и, шаркая подошвами по растрескавшемуся линолеуму, прошла на кухню. Она открыла холодильник, и долго смотрела внутрь, пытаясь, сосредоточится и сообразить, что можно приготовить на завтрак. Ситуация осложнялась тем, что в холодильнике особо ничего и не было. Старый, заржавевший по краям пакетик майонеза, почти пустая бутылка кетчупа и два яйца.

   Сашка уже сидел за столом и громко стучал по нему ложкой.

– Хватит шуметь, – рявкнула на брата Женька, доставая яйца из холодильника.

   Она умело зажгла газ, бросила на конфорку сковороду и одной рукой, будто заправский повар, разбила скорлупу яиц, оправив их на горячий металл. Пока жарились яйца, Женька заглянула в хлебницу в поисках хлеба, нашла там два сухаря, выложила их на стол и поставила чайник.

   Когда завтрак был готов, девушка поставила перед братом тарелку, сдобрив глазунью остатками кетчупа и, взяв другую, отправилась в комнату мамы. Руки были заняты, поэтому дверь пришлось открывать с ноги. В нос шибанул резкий запах никотина и перегара.

– Фу, – скривилась Женя и вошла в спальню.

   Мать лежала на кровати в верхней одежде, скомкав под собой постельное белье, обняв получившиеся ком ногами, и негромко посапывала. На прожженном до дыр паласе стояла пепельница, из которой тонкой струйкой поднимался сигаретный дымок.

– Мам! – сказала громко Женя, – Завтрак!

– Угу, – ответила та, не открывая глаз, и отвернулась к стене.

   Женя подошла ближе, подцепила ногой стаявшую неподалеку табуретку, подтянула ее поближе к кровати и поставила на нее еду. Подняла с пола пепельницу и затушила сигарету.

– Завтрак, – повторила она, – Ешь, пока горячий.

– Угу, – снова послышалось из кровати.

– Ты во сколько вчера пришла? – строго спросила Женя, садясь на кровать.

– Угу, – прозвучало вместо ответа.

– Опять напилась?

– Угу…

– А деньги есть?

– Угу…

– Где?

– В кармане…

   Женя засунула руку матери в карман, выудила оттуда несколько смятых купюр и, молча, вышла из комнаты.

***

15 апреля. Это был важный день для Алины. Возможно, самый важный день в году. День рождения ее единственной дочери, ее малышки, ее солнышка, ее Стеллы. Сегодня ей исполнилось бы 18…. Исполнилось бы…

   Еще с утра женщина посетила могилу своей дочери, прибралась там, обрезала цветы, собрала опавшие листья, и посидела на лавочке, около памятника, немного поболтав со Стеллой, которая, молча, улыбалась ей с фотографии.

   Ей было 3. Стелла навсегда осталась для нее ее малышкой, ее маленькой девочкой, на долю которой выпало столько страданий, что не каждому взрослому дано вынести. Болезни все равно стар ты или млад, богат или беден. Она, зародившись внезапно, поедает тебя изнутри, словно червь.

   Почти год они боролись за ее жизнь, которая уже не приносила ничего, кроме боли. И когда Стелла ушла, это стало для всех облегчением. И в первую очередь для нее самой. Бесконечные больницы, трубки, уколы – не самое лучшее детство для ребенка. Но, когда впереди ждет только одно, когда нет надежды, конец становится спасением.

   Алина не плакала на похоронах. У нее уже не было слез. Но пустота в душе, тугим узлом сковала сердце, боль схватила его в свою сильную руку и долго еще не желала отпускать.

   А потом стало легче. Гораздо легче. Словно боль устала сжимать свой кулак и ослабила хватку. Время лечит душу. Но Стелла навсегда осталась там, в ее сердце, и, чтобы не бередить больше едва затянувшийся рубец, Алина решила встречаться со своей малышкой один раз в год, в ее день рождения.

   Приходить к ней в гости, оставлять подарки, рассказывать о том, как прошел год и делать вид, что дочь слушает, понимает и радуется тому, что мама рядом.

– Сегодня я одна к тебе пришла, – произнесла женщина, садясь на скамейку, – Твой папа сильно занят, работает. Но, ничего, он придет к тебе потом, милая. Я уверена, – она погладила фото большим пальцем, смахивая с него прилипший листок, – Знаешь, он стал совсем другим. Таким серьезным, занятым. У него столько дел, что он даже ночевать домой не приходит. Я осталась совсем одна…

***

   А Пашка просто устал. Устал от боли, от холодных серых стен безжизненной квартиры, от бесконечно страдающей жены.

   Уже 15 лет прошло с того момента, как их дочь умерла, а она все еще оплакивала ее, даже комнату ее не позволяла трогать. Все в той комнате напоминало о маленькой Стелле. Кроватка, игрушки, фотографии на всех стенах. Своеобразный алтарь вечной памяти.

   Мертвая Стелла была важнее для Алины, чем он: живой, требующий внимания мужчина, который был рядом в трудные времена, который подставлял свою жилетку для ее слез, и плечо, чтобы она могла опереться. Сначала ему казалось, что все скоро пройдет, но время не приносило облегчения.

   И хотя внешне Алина стала выглядеть лучше, что-то с ней было явно не так. Печаль давно покинула ее лицо, но ее место заняло безразличие, недвижимая маска спокойствия. Он сначала даже обрадовался, когда она, наконец, поднялась с постели и начала жить, причесалась, накрасилась и вышла на работу. Но вскоре понял, что горе никуда не пропало, она просто создала вокруг сердечной занозы кокон, как жемчужница, вырастила вокруг раздражающей песчинки жемчужину.

   Только перестаралась, и камень этот оказался слишком толстостенным, слишком большим. Он поглотил все ее сердце, и она разучилась любить. Превратила себя в снежную королеву, и пошла по жизни без чувств, без сострадания, пробивая себе дорогу сквозь толпу живых людей, идя по головам.

   Но это было там, за порогом. А здесь, дома, стоило ей лишь вернуться в родные стены, она расплывалась бесформенной кляксой по полу и погибала до утра в своем горе.