Они пошли по аллее. Лана задумчиво разбрасывала листья носком сапожка. Степан тоже молчал. В пестрых кленовых одеяниях ему то и дело виделась мелькающая то тут, то там вязаная шапочка бывшей жены – оранжево-желтая, с кисточками… Под шапочкой, – Степан знал, – отрастающий ежик темных волос. А раньше у Любавы была такая коса!
Головокружительная женщина! Была… когда-то…
Познакомился Степан с Любавой страшно подумать – тринадцать лет назад! Он тогда еще не был коммерческим директором фирмы по производству и установке пластиковых окон, да и мечтать не мог, что прижимистый папа возьмет и отстегнет ему эту должность.
Двадцатитрехлетний Степан работал на установке этих самых окон, особо не напрягаясь: то возьмет заказ, то не возьмет – имел семейные привилегии. За это его не любили коллеги, которым то и дело приходилось его подменять и бежать сломя голову подхватывать заказ в любое время дня и ночи.
Степа же, по молодости в людях не разбиравшийся, этой неприязни не замечал, хлопал всех и каждого по плечу, рассказывал анекдоты, сам над ними хохотал и считал, что отлично вписался в коллектив, несмотря на блат.
Свою ошибку он осознал, когда оказалось, что коллеги «забыли» сообщить ему, где и когда собирается новогодний неофициальный корпоратив. Официальный довольно скучно отсидели в офисе: папа Комков оплатил несколько ящиков шампанского и подарил сотрудникам по баночке икры – от лица фирмы. Он, как владелец, лично поздравлял каждого, а потом сидел за столом и пил вино, щедро делясь с присутствующими историями своего успеха.
Молодые парни вежливо выслушали босса, поблагодарили и разошлись. Настоящий праздник, с реками алкоголя, заказанными девчонками-снегурками и буйными плясками, планировался позже. И Степан предвкушал его, как предвкушает глобальную веселую пьянку любой двадцатитрехлетний оболтус. Однако – его не пригласили.
Обескураженный, он сидел вечером дома. Запасных планов празднования не было. Родители собирались в гости: мать уже надела бордовое шелковое платье и надушилась, отец наводил блеск на запонки, протирая их кусочком замши.
– Никуда не идешь?
– Не хочется, – смело ответил Степан, – толку мне от этих пьянок и баб… остаюсь дома! Выпью шампанского, посмотрю телек…
– Ясно, – ответил отец насмешливо и больше ничего не сказал, а вскоре раздался звук закрывшейся двери. В квартире стало тихо.
Степан тут же распахнул дверцы бара, глотнул из открытой бутылки ликера, из другой – коньяку. Его жгла обида и еще сильнее – понимание, что он был не прав, подставляя коллег на работе направо и налево.
(Такое же жжение чувствовал Степан и сейчас, ведя под ручку королеву своего сердца и выискивая в осенних бликах яркую шапочку жены…)
Напиваться одному – дурновкусие, подумал он, останавливаясь. Что там дальше по новогодней программе? Просмотр «Огонька»?
И тут зазвонил телефон.
Судьба сжалилась над Степой и подкинула его номер старому приятелю, с которым когда-то учились в каком-то там классе… Приятель звонил, как оказалось, практически без надежды, потому что начал он так:
– Я знаю, что ты откажешься.
– Что? – удивился Степа.
– Помнишь мою соседку, Любу?
Степан не помнил.
– Тогда точно откажешься, – замогильным голосом резюмировал одноклассник.
– Да говори уже! – выпалил заинтригованный Степан.
– Моя соседка – Снегурка. А Дед Мороз ее забухал, час на морозе терли ему уши снегом – безрезультатно. А ей надо семь квартир поздравить. Это Любавина шабашка, а вообще она актрисой стать хочет…
– А ты чего не Дед Мороз?
– Я ростом с гнома, – напомнил одноклассник, – мне только если каблуки надевать. А больше никого нет – все по пьянкам, отмечают уже. И ты тоже не пойдешь. Я знаю. Но я ей обещал всех обзвонить.
Степан задумался.
– А соседка у тебя… какая? Фигуристая?
– Она с тобой заработком поделится, – неопределенно ответил одноклассник.
– Понятно…
Ну и перспектива ждала Степана! Вместо веселого корпоратива с дамочками – соседка гнома в костюме Снегурочки!
Он глянул на темный прямоугольник экрана телевизора. На открытый бар. Физически прочувствовал тишину, звенящую от ожидания Нового года, словно натянутая над городом струна туго вибрирует под пальцами всеобщей надежды на лучшее…
И согласился.
– А давай, – сказал он. – Куда бежать? Бороду дадите?
Он встретил Любаву на улице, полной избушек. Падал мягкий снежок. Искры рассыпались под фонарями. Она, маленькая и деловитая, нарядила его в шубу, вручила мешок и подвязала бороду. Руки у нее тоже были маленькими, и она ими ловко распоряжалась Степаном, крутя его туда-сюда, как в танце. Встречные компании горланили им что-то праздничное и приятное. Кокошник у Любавы сиял, губы улыбались, а бровки были нахмурены: она учила Степана стишкам. Он поспешно повторял рифмованные строчки, притоптывал ногами, хохотал особым, дед-морозовым, смехом и умилялся крошечным следам ее ботиночек на белом снегу.
– Молодец! – с чувством сказала Любава, когда он наизусть рассказал ей все нужные стихи.
Они обошли семь квартир и поздравили уйму малышей – Степану казалось, что их было не меньше сотни, столько визгу, криков и радостных воплей он услышал. Снегурке и Деду Морозу наливали шампанского, хозяюшка в третьей квартире угостила горячим пирогом. В пятой квартире Снегурочку облаял недоверчивый пудель, после седьмой они валились с ног.
Шли, подпирая друг друга и хохоча, вспоминая, как Степа подпрыгивал, изображая зайчика, как дергали его за бороду два недоверчивых братца, пытаясь проверить подлинность снежного волшебника – а Любава изо всех сил держала завязки бороды сзади…
Потом плюхнулись в сугроб, глядя на кружащееся звездное небо. Степан извлек припасенную бутылку шампанского. Залили пеной сверкающий наряд Любавы, пили из горлышка, безумствовали…
Он помнил, как катил с горки на куске картона, обнимая визжащую Снегурку и прижимаясь щекой к ее холодной щеке. Помнил, как потянул ее за косу – думал, подделка, а оказалось – ее коса, толстая и черная, с мохнатой метелкой на кончике.
Помнил, как водили хоровод со встречной компанией – пели вместе, притоптывали в такт, – и среди всех девушек хоровода Любава была самая красивая. Она переливалась и блестела, словно ледяная райская птичка, ее звонкий голос бодрил сильнее, чем шампанское… И она тоже искоса поглядывала на него взглядом, полным недоверчивого удивления. Счастливым взглядом девушки, гадающей: влюблена-не влюблена?
Влюблена! И он был влюблен! И даже суровый Степин папа, увидев будущую невестку, оттаял и пробурчал благодушно:
– Ну, такую… такую прокормим!
«Такую» – маленькую, быструю, звонкую, волшебную Любаву он обожал! А после, когда страсти поугасли, просто любил. С оглядкой, правда, но любил. Оглядывался – на свой все возрастающий статус. Степан взрослел, умнел и уже не допустил бы такого промаха, как когда-то с коллегами, теперь он видел людей насквозь и знал цену их мнению.
И знал, что у него, руководителя развивающейся опытной фирмы, должна быть представительная спутница жизни. Высокая, фигуристая, с безупречным вкусом, идеальной кожей, холодным умом…
(Тут Степа посмотрел на Лану: она шагала рядом, подставив лицо ветру. Белоснежный гладкий лоб сиял, ресницы, золотые-золотые, изгибались дугой над прозрачными, словно лед, голубыми глазами. Царица шла рядом с ним, а не какая-то простая Снегурка… Владычица Морская держала его за руку ровными пальцами со скромным колечком в бриллиантовой крошке…)
Развод, сказала Любава. Развод ей подавай. Степан прикинул в уме: что он еще может остаться ей должен? Он предусматривал, но все же… Квартиру он получил до свадьбы по дарственной от отца. Машина, – его личный «ниссан», – оформлена на него, Степу. В совместном владении находится только бытовая техника, да и на ту все чеки у Степы, если придется – поборется и за нее.