Что опять-таки вполне бы ее устраивало, если бы человеческая цивилизация не близилась к своему долбаному концу.
Но именно так оно, мать твою, и было.
И в этом заключалась проблема.
Именно потому появлялись существа вроде этого долбаного дерьможабеныша Багина Хейвеля и его столь же дерьмово-земноводных боссов, которые с радостью были готовы швырнуть в пропасть экономические основы общества лишь для того, чтобы сэкономить несколько марок, которые все равно не будут иметь никакого значения, когда рухнет цивилизация и их жирные влажные задницы вдруг окажутся по вкусу изголодавшимся толпам. Дерьможабеныш Багин Хейвель и его боссы не думали ни о чем другом, кроме как о собственных весьма краткосрочных интересах.
Вряд ли Кива могла сказать, что чем-то фундаментально отличается от них – по крайней мере, пока Хейвель не начал что-то подобострастно вякать, – но она поняла, что в данный момент численность в корне эгоистичных и своекорыстных людей, которых способна терпеть человеческая цивилизация, особенно в той части общества, которая могла реально повлиять на судьбу человечества, существенно сократилась. Возможно, мысль эта и не стала для Кивы истинным откровением, но ее вполне хватило, чтобы осознать: либо придется стать не столь эгоистичной, либо найти способ сделать менее эгоистичными других.
Естественно, ей самой не хотелось становиться менее эгоистичной. Как уже было сказано, ее эгоизм прекрасно работал, помогая ей добиться успеха, и она не видела причин что-либо менять. Если совсем честно, больше всего ей сейчас хотелось привести Сению к себе домой и оттрахать ее до потери сознания, поскольку если уж Кива собиралась испробовать для разнообразия так называемую моногамию и все с ней связанное, то непременно в полной мере. И хотя Сения, вероятно, получала определенное удовольствие (а она его получала, если верить ее словам), Кива занималась с ней любовью вовсе не ради этого. Она делала это ради себя самой, что ее вполне устраивало.
Соответственно, измениться предстояло другим.
И это было непростой задачей. Вряд ли кто-то столь же эгоистичный, как она, захотел бы хоть в чем-то меняться.
Кива осознала кое-что еще, не менее важное: для эгоистичных и своекорыстных людей наступил своего рода переломный момент. Насколько она могла понять, каждый раз, когда эгоисты сталкивались с мучительным, меняющим всю их жизнь кризисом, они проходили через пять четко выраженных стадий:
1. Отрицание.
2. Отрицание.
3. Отрицание.
4. Долбаное отрицание.
5. Твою мать все ужасно хватай что можешь и беги.
Судя по появлению в ее кабинете Багина Хейвеля и его стратегии нападения, можно было предполагать, что всерьез имеет место пятая стадия.
Это осложняло задачу Кивы, поскольку те, кто готов был хватать все, что можно, прежде чем все полетит к чертям, вряд ли были склонны внезапно становиться альтруистами.
Что ж, прекрасно. Киве нравились непростые задачи.
Дверь в кабинет Кивы открылась, и вошел ее помощник Бантон Салаанадон.
– Леди Кива, – сказал он.
– Пора на челнок? – спросила Кива.
– Нет, – ответил Салаанадон, но тут же поправился, подняв руку: – Да. Но я пришел не поэтому.
– Тогда почему?
– Новости из дома Ву.
– Что случилось? – Имперо являлась членом дома Ву, хотя и не участвовала в его повседневных делах. Возможно, это было как-то связано с ней. – Что-то насчет имперо?
Салаанадон покачал головой:
– Насчет Дерана Ву.
– Ах, этого засранца? Если говорить об эгоизме, то Деран Ву был выдающимся его представителем. Что с ним?
– Он мертв.
– Мертв?
– Убит.
– Это не я.
– Я… не знал, что кто-то может вас подозревать, леди Кива.
– Известно, кто это сделал?
– Пока нет.
– Ладно, а имперо знает? Хоть о чем-нибудь?
Глава 3
Кардения Ву-Патрик проснулась за полчаса до будильника из-за того, что ее возлюбленный, Марс, обожал храпеть. Обычно Кардении удавалось отфильтровать этот фоновый белый шум, который ее мозг хорошо знал и мог им пренебречь. Но в последние несколько дней Марс сражался с простудой, отчего его храп стал более громким и не столь размеренным. Храп Марса, разбудивший Кардению, напоминал весьма оживленную беседу двух троглодитов об изобретении огня, охоте на дикого кабана или о чем-то подобном.
Кардения не обращала на храп внимания – он ей даже нравился. Их с Марсом отношения находились еще в той стадии, когда недостатки каждого скорее доставляют радость, чем вызывают раздражение; или, по крайней мере, Кардении все еще доставляли радость недостатки Марса, а Марс был то ли слишком вежлив, то ли слишком осмотрителен, чтобы высказываться о ее собственных. Кардения лениво подумала, наступит ли когда-нибудь такой момент, когда недостатки перестанут радовать и, вместо того чтобы с улыбкой терпеть храп Марса, ей захочется придушить его подушкой. Кардения никогда еще не была с кем-либо в столь долгих отношениях и вдруг представила себе, что, даже придушив любимого, она, возможно, радовалась бы, что они сумели добраться до этой стадии.
Пока же она просто лежала, закинув руку на грудь Марса, и слушала беседу двух троглодитов, которая наконец завершилась и ее участники покинули свой лагерь, возможно отправившись на поиски мастодонта. Храп Марса стих до своего обычного уровня громкости. Кардения легко провела пальцами по его груди, слегка пощекотав, но стараясь не разбудить, и не в первый уже раз удивилась тому, что им удалось ужиться друг с другом. По ряду причин это казалось маловероятным – и тем не менее.
Она полежала еще немного, пребывая на грани сна и яви и наслаждаясь исходившим от Марса теплом. Затем, за пять минут до того, как будильник должен был разбудить их обоих, она вздохнула и, слегка ворча, выскользнула из постели. Тапочки и халат лежали там, где она положила их накануне вечером. Надев их, она шепотом дала команду часам сбросить будильник. Ей предстояло идти на работу, но Марсу ничто не мешало спать дальше. Может, вернулись бы троглодиты, чтобы продолжить свое совещание.
Кардения приняла душ, вытерлась, расчесала волосы, а затем надела нижнее белье и пеньюар. В данный момент у нее имелось два варианта. Первый – выйти в дверь сразу налево, за которой ждала ее прислуга, ответственная за гардероб, прическу и макияж, а Нера Чернин, глава ее аппарата, должна была сообщить ей распорядок дня, который начинался с того момента, когда завершался ее макияж, и заканчивался неопределенным моментом в будущем примерно через двенадцать-пятнадцать часов, а может, и позже.
Второй – выйти в совсем другую дверь и побеседовать с теми, кто находился за ней. Даже если бы она вышла в эту вторую дверь, ей не удалось бы избежать общения с Чернин и остальной прислугой – это лишь отсрочило бы неминуемое на все то время, какое она бы там пребывала.
Так или иначе, это никак не меняло того факта, что, совершив столь простое действие, как шаг за порог, она переставала быть Карденией Ву-Патрик и становилась Грейланд Второй, имперо Священной империи Взаимозависимых государств и Торговых гильдий, королевой Ядра и Ассоциированных наций, главой церкви Взаимозависимости, наследницей Земли и Матерью всего сущего, восемьдесят восьмой имперо из дома Ву.
Посмотрев на обе двери, Кардения вздохнула и подошла ко второй, которая сама открылась перед ней. Грейланд Вторая шагнула через порог.
За дверью находилось большое, практически лишенное обстановки помещение, не считая выступающей прямо из стены скамьи; оно выглядело почти стерильным. Возможно, здесь не стоило долго задерживаться, но тем не менее Грейланд села на скамью, устроилась поудобнее, насколько это было возможно, и обратилась к главному обитателю комнаты.