– Неприятности?
Я торопливо растянула рот до ушей. «Неприятности бывают у людей, живущих нормальной жизнью, – хотелось ответить мне. – Вчера все было хорошо, а сегодня сломала каблук или кошелек свистнули – вот она, неприятность. Одно состояние посредством сравнения отличается от другого. Приятностей в моей жизни не было давным‑давно, так что смело можно сказать, что неприятности начисто отсутствуют».
– Скучала без меня? – прошептал он мне на ухо, привлекая меня к себе.
– Конечно, – вздохнула я.
– Почему не позвонила?
– Мы это уже обсуждали.
– По‑моему, твоя пресловутая скромность граничит с гордыней, – усмехнулся он.
– Помнится, ты хвалил меня за отсутствие назойливости и даже называл редкой девушкой. Надо полагать, все прочие замучили тебя звонками, так какого хрена уподобляться?
– Я улетаю на несколько дней, – серьезно заявил он.
– Далеко?
– Как сказать…
– Ясно. – Я помедлила и все‑таки спросила:
– Что с Машкой?
Разумеется, мне следовало печалиться, что любимый отбывает в неизвестном направлении, а не лезть с вопросами такого сорта. Но сдержаться я не могла. Против обыкновения, он не нахмурился, тем самым намекая на мою невыносимую бестактность, напротив, на его физиономии расцвела лучшая в мире улыбка.
– У меня хорошая новость, и я подумал, что ты должна услышать ее от меня. Ты знаешь, твою подругу завтра переводят в санаторий.., то есть это, разумеется, не совсем санаторий.., в общем, ты поняла.
– Я смогу ее увидеть? – спросила я, сглотнув подкативший к горлу ком.
– Сможешь, – вновь улыбнулся он. – Я договорился. Они остановятся в кафе на выезде из города, юго‑западное направление. Кафе называется «Терек», у тебя будет минут пятнадцать, парни не станут мешать. Примерно в 12.30 они подъедут…
– Спасибо, – пробормотала я, обнимая его, и едва не разревелась, хотя слезливости в себе ранее не замечала.
– Перестань, ты же знаешь, как много я готов для тебя сделать.
Реветь сразу расхотелось, и благодарность куда‑то испарилась, потому что Машка оказалась в психушке не без его участия.
– Спасибо, – еще раз сказала я, а он посмотрел как‑то странно, отвел глаза.
– Тони хотел ее видеть.
– С какой стати? – нахмурилась я. – Он ее бросил.
– Ты слишком строга к парню, – перебил Рахманов. – Он переживает. Не знаю, почему они расстались, но уверен, его вины в том нет.
На самом деле Тони бросил Машку, когда узнал, что она наркоманка. Рахманову об этом, скорее всего, известно, но если есть желание повалять дурака…
– Значит, он тоже там будет?
– Наверное. В санатории ее можно будет навещать, кажется, раз в месяц, я уточню позднее…
– Как долго она там пробудет? – спросила я, хотя знала, что вопрос этот задавать не стоило.
– Ты же понимаешь, и такое решение вопроса стоило мне немалых сил…
Разумеется, я знала. Только неизвестно, намного ли лучше тюрьмы этот санаторий, в который Машку к тому же упрячут на неопределенное время.
Ближе к полуночи Рахманов ушел, а я еще долго бродила по квартире, отмеряя нервными шагами три метра в одну сторону и пять в другую, изводя команданте бессмысленными вопросами. Иногда я вдруг замирала, уставясь в пол, и начинала что‑то быстро‑быстро говорить, потом вновь принималась двигаться, точно животное в клетке, которое все никак не желает смириться с очевидным фактом, что вольная жизнь в прошлом, а действительность – это узкое пространство от стены до стены.