Третье правило: кандидат должен согласиться сделать это в течение пяти недель после нашего договора. Если он к сроку не мог привести свои дела в порядок, я понимала, что кандидат колеблется, – и разрывала сделку. Второго шанса я не давала. Не люблю зря тратить время.
Правило четвертое: кандидат должен оставить основную часть повседневной работы мне. Как только мы останавливаемся на предпочтительном методе, я планирую все подробности. Выстраиваю череду событий с таким вниманием к мелочам, которое не обеспечит никто другой. Время, место, стоимость материалов, где их приобрести… нет ничего, о чем бы я не подумала. Все, что требуется от кандидата: не упоминать никому и нигде обо мне и наших отношениях. Ни при каких обстоятельствах они не должны записывать мое имя или название «Больше некуда» – ни на бумаге, ни в заметках на своем телефоне.
Мое пятое и последнее правило: в обмен на все свои усилия я требую от кандидата только одного – полной откровенности. Ожидаю, что, прежде чем наши пути разойдутся, он расскажет мне о себе все, без умолчаний. Хочу услышать его самые драгоценные воспоминания, самые темные думы, самые большие сожаления, самые грязные секреты, все недостигнутые цели; хочу услышать обо всех, кого он оставляет позади: кому эта смерть причинит больше всего боли, а кому будет все равно. Хочу знать все о его повседневной жизни и о той стороне этой жизни, которую он скрывает даже от своих лучших друзей.
Я рада пасти свое стадо на тучных пастбищах, кормить его отборным зерном, поить ключевой водой и давать отдыхать под солнцем – сделай это, и у тебя на столе всегда будет самое вкусное мясо. Если я действительно знаю, чем дышит кандидат, то его последний вздох для моих ушей бывает слаще, чем любой другой звук на свете.
Глава 10
Пять месяцев после Дэвида
После возвращения из пансионата Генри и до начала работы в «Больше некуда» я завернула в одну из городских кофеен.
– Здесь или с собой? – без малейшего интереса пробубнил юноша за стойкой. Его лицо было мне знакомо, но я не могла понять откуда.
Я посмотрела на часы – до начала смены еще было изрядно времени.
– Здесь, – ответила я. Он наполнил кружку латте, потом закатил глаза, когда я попросила ложечку.
Я выбрала место в середине людного зала и села, крепко зажмурившись и внимательно прислушиваясь к разговорам посторонних людей, которые собрались за круглыми столиками со всех сторон от меня. Если сосредоточиться достаточно сильно, можно было отсечь все остальные шумы: жужжание кофемашины, гудение посудомойки и даже звуки радио – так, чтобы я слышала только диалоги между посетителями.
Именно та энергия, которой я заряжалась от подобного выслушивания кусочков чужой жизни, и заставила меня предложить свои услуги «Больше некуда». Я вспомнила, как Элис, которой тогда было четыре года, сидела в гостиной и раскрашивала картинки с деревенской живностью на листах бумаги, разбросанных по всему кофейному столику. Девятилетняя Эффи занималась домашним заданием по математике. Я сидела на диване и делала вид, будто присматриваю за ними, хотя, следует признать, меня больше интересовал просмотр сообщений на форумах самоубийц. Было приятно знать, как сильно я помогаю людям, поощряя их оборвать свои страдания. Со временем я получила определенную репутацию в темных уголках Сети: меня считали своеобразной палочкой-выручалочкой, способной дать полезный и подробный совет относительно лучших и худших способов самоубийства – на основании проделанных мною исследований. Я даже заслужила прозвище «Героиня с линии доверия». Это позволяло мне чувствовать себя нужной.
Но участники форумов были преходящими и анонимными. Они были разбросаны по всей стране, если не по всему миру, и когда переставали постить свои сообщения, я не могла узнать, сделали ли они это потому, что исполнили свои угрозы и покончили с собой, или же им просто надоело, они передумали и перестали ходить на форумы. Редко удавалось узнать, что произошло; в общем, это меня не удовлетворяло.
На форумах не хватало живого человеческого общения. Читать набранные на клавиатуре слова – это совсем не то, что слышать страдание в голосе человека. Мне нужно было впитывать их горечь, их беспокойство, отчаяние, смятение. Поэтому, прочитав в местной газете, что на линии доверия «Больше некуда» не хватает операторов-волонтеров, я задумалась: не могу ли применить свои таланты и знания в этом важном новом направлении.
Любопытство заставило меня набрать номер, чтобы узнать из первых рук, чем их советы отличаются от моего прямого и честного поощрения в интернете. Я придумала историю о том, что якобы чувствую себя отчаянно одинокой и всерьез расцениваю возможность прервать свою жизнь. Вот только никаких советов не было. Вместо этого женщина из «Больше некуда» предложила мне спокойные, заботливые слова, время и возможность поговорить и разобрать мои проблемы. Мэри до сих пор понятия не имела, что тогда она разговаривала по телефону именно со мной…
Было что-то притягательное в том, чтобы сделать этот первый звонок и услышать ее ужасный, беспристрастный, успокаивающий голос. Поэтому в следующие две недели я звонила снова, снова и снова – и сталкивалась с тем же самым отношением разных волонтеров. Я проверяла эти несчастные заблудшие души под разными предлогами, называя причинами моих несчастий долги по кредитам, насилие, измены мужа, сексуальные домогательства в детстве и ужасы войны. Мне было любопытно, как долго они смогут выдерживать этот слащавый тон, прежде чем их маски слетят и они скажут мне то, что в действительности у них на уме. Но этого не произошло. Ни разу.
И именно поэтому «Больше некуда» нуждался во мне – в ком-то, кто предложит клиентам альтернативную точку зрения, правильное восприятие их трудностей. Я готова была ради правильных кандидатов приложить усилия и, если это потребуется, предложить им участливое сопровождение до самой финишной черты…
Пробили часы на стене кафе, и я открыла глаза. Поставив пустую кружку на стойку, получила вялую улыбку от юного баристы. Прочла на его бейджике имя «Том», и неожиданно в голове у меня щелкнуло – его фотографии я видела в телефоне Эффи. Он просил присылать ему снимки в полуобнаженном виде.
Настроение испортилось. Я направилась через центр Нортхэмптона к офису. Склонив голову и держа в руке телефон, вошла в учетную запись дочери на «Фейсбуке». На этот раз в ее входящих было фото, присланное Томом, – он, совершенно голый и возбужденный, стоит в интерьере, подозрительно напоминающем служебные помещения той самой кофейни, где я только что побывала. Я была в ярости: и на него, и на Эффи – за то, что она не удалила это сообщение. Семнадцатилетний парень посылает четырнадцатилетней девочке порнографические снимки!
Если б я сообщила об этом в полицию, его, скорее всего, просто слегка пожурили бы. Поэтому я взяла дело в свои руки.
В том, что касается молодых людей и соцсетей, не существует ничего конфиденциального. Поэтому если Том с такой готовностью делится подобными изображениями и готов к похвалам, посмотрим, что он скажет, когда весь мир будет оценивать его по его весьма скромным гениталиям. Он оказался достаточно глуп, чтобы не скрыть свое лицо на фотографии, поэтому я скопировала изображение и с анонимной учетки в «Твиттере» отослала международной сети кофейных заведений, принявшей его на работу, проставив имя и адрес того филиала, где он работал и сделал снимок.
Потом вошла в фальшивую учетную запись на «Фейсбуке», которую создала, чтобы исследовать личные профили кандидатов, если они расскажут о себе достаточно много. Разместила фотографию Тома в его собственной хронике на всеобщее обозрение, потом – в хрониках всех его однофамильцев из списка друзей. Сбросила снимок на страницу школы в «Фейсбуке» и вдобавок на все странички, созданные родителями для каждого отдельного класса. Потом снова вошла в учетку Эффи и разместила это же фото на ее странице. В довершение сменила пароль, чтобы она не могла удалить изображение.