– Вы добились своего! – сказал я.
– Да, – ответила она ровным голосом, – я этого добилась.
– Что же вы теперь будете делать? – спросил я. – Вас притянут за убийство как пить дать.
– Обо мне не беспокойтесь. Мне незачем жить, и все это не имеет значения. Помогите посадить его прямо. Очень страшно смотреть на него, когда он в такой позе!
Я выполнил ее просьбу, хотя весь похолодел, когда до него дотронулся. Кровь попала мне на руку, и меня затошнило.
– Теперь, – сказала она, – пусть эти медали лучше достанутся вам, чем кому-нибудь другому. Берите их и идите.
– Не нужны они мне. Я хочу только уйти отсюда. Я в такие дела никогда еще не впутывался.
– Глупости! – сказала она. – Вы пришли за медалями, и они ваши. Почему же вам их не взять? Никто вам не мешает.
Я все еще держал мешок в руке. Она открыла ящик, и мы с ней побросали в мешок штук сто медалей. Они все были из одного ящика, но выбора у меня не было: не мог я там дольше находиться. Я кинулся к окну, потому что самый воздух этого дома казался мне отравленным после всего, что я видел и слышал. Я оглянулся; она стояла там, высокая и красивая, со свечой в руке – совсем такая же, как в ту минуту, когда я впервые ее увидел. Она помахала мне рукой на прощание, я махнул ей в ответ и спрыгнул на гравиевую дорожку.
Слава богу, я могу, положа руку на сердце, сказать, что никогда никого не убивал, но могло быть и по-иному, если бы я сумел прочесть мысли этой женщины. В комнате оказалось бы два трупа вместо одного, если бы я мог понять, что скрывается за ее прощальной улыбкой. Но я думал только о гом, как бы унести ноги, и мне в голову не приходило, что она затягивает петлю на моей шее. Я стал пробираться в тени дома тем же путем, каким пришел, но не успел я отойти на пять шагов от окна, как услышал дикий вопль, поднявший весь приход на ноги, а потом еще и еще.
– Караул! – кричала она. – Убийца! Убийца! Помогите! – И голос ее в ночной тишине разносился далеко окрест. От этого ужасного крика я прямо оторопел. Сразу же замелькали огни, распахнулись окна не только в доме сзади меня, но и в домике привратника и в конюшнях передо мной. Я помчался по дороге, как испуганный кролик, но, не успев добежать до ворот, услышал, как они со скрежетом захлопнулись. Тогда я спрятал мешок с медалями в сухом хворосте и попробовал уйти через парк, но кто-то заметил меня при свете луны, и скоро с полдюжины людей с собаками бежали за мной по пятам. Я припал к земле за кустами ежевики, но собаки одолели меня, и я был даже рад, когда подоспели люди и помешали им разорвать меня на части. Тут меня схватили и потащили обратно в комнату, из которой я только что ушел.
– Это тот человек, ваша светлость? – спросил старший слуга, который, как оказалось потом, был дворецким.
Она стояла, склонившись над трупом и держа платок у глаз; тут она, точно фурия, повернулась ко мне. Ох, какая это была актриса!
– Да, да, тот самый! – закричала она. – О злодей, жестокий злодей, так разделаться со стариком!
Там был какой-то человек, похожий на деревенского констебля. Он положил мне руку на плечо.
– Что ты на это скажешь? – спросил он.
– Это она сделала! – закричал я, указывая на женщину, но она даже глаз не опустила.
– Как же, как же! Придумай еще что-нибудь! – сказал констебль, а один из слуг ударил меня кулаком.
– Говорю вам, я видел, как она это сделала. Она два раза всадила в него нож. Сначала помогла мне его ограбить, а потом убила его.
Слуга хотел было снова меня ударить, но она удержала его руку.
– Не бейте его, – сказала она. – Можно не сомневаться, что закон его накажет.
– Уж я об этом позабочусь, ваша светлость, – сказал констебль. – Ваша светлость видели сами, как было совершено преступление?
– Да, да, я своими глазами все видела.