— Умственная жесткость.
— Умственная жестокость! — взорвался Кельвин.
— Ага-а.
— Когда это я был к тебе жесток? — поинтересовался он.
— Никогда, дорогой, вот только ты мне до полусмерти надоел болтовней о том, какой ты умный, и все такое, — ухмыльнулась Дакота. — Мы это оба знаем. Но, к счастью для меня, никто больше этого не знает, и, поскольку у тебя репутация самого мерзкого, жестокого и безжалостного человека на телевидении, я-а не думаю, что суд придется долго убеждать, что ты относился к своей милой невинной жене так же, как к своим тупым конкурсантам.
Поняв, что до сих пор держит в руке одну из сумок, Кельвин поставил ее на полированный мраморный пол.
— Может, пройдем в комнату, присядем? — предложил он.
— Не-а. Я-а уезжаю, меня ждет машина.
— Что? Прямо сейчас?
— Даже скорее, если получится.
— Ты спланировала все это с самого начала? — спросил Кельвин.
— Конечно.
— С самого начала? Три года назад?
— Ага-а.
— То есть ты вообще никогда меня не любила?
— Еще чего!
Кельвин вдруг ясно вспомнил период ухаживания. Бокал шампанского, пролитый на него на показе Версаче, благодаря которому он впервые заговорил с ней…
«Мне так жаль, боже! Я-а вас забрызгала? Какая ж я-а неловкая!»
Неужели она это подстроила? В то время она казалась обезоруживающе откровенной и честной, она так спокойно вытирала его салфеткой и, ничуть не смутившись, хихикала, как все аристократки с Юга, которых учат этому с колыбели. Такое невозможно сыграть. Однако выходило, что все-таки сыграла.
— Ну а как насчет Бискайского залива? Ты и тогда меня не любила?
— Ты что, с ума сошел?
Закат в тот вечер был просто потрясающий, они оказались одни, и она сказала, что любит его. Именно тогда он сделал ей предложение.
— Пожалуйста, Кельвин, — сказала Дакота почти скучающим тоном. — Не стоит выглядеть таким разочарованным. В конце концов, дорогой, ты меня никогда не любил.
Вообще-то это была правда, хотя он не подозревал, что ей это известно. Он на самом деле никого и никогда не любил, но она ему ужасно нравилась.
— Ну конечно, я тебя любил! Зачем же я на тебе женился?
— По той же причине, по которой я-а вышла за тебя замуж, мой сладкий. Чтоб получить кое-что, чего у тебя не было. Ты хотел жену. Ты уже достаточно долго был холостяком. Ты хотел красивую жену. Чтоб детей иметь, на премьеры вместе ходить, чтоб твои родители были счастливы. Чтоб избавиться раз и навсегда от слухов о том, что ты голубой.
Кельвин слушал открыв рот. Она формулировала его мысли лучше, чем это удавалось ему самому. Все так и было: в сорок два года, помешанный на работе и лопающийся от богатства, он решил, что остроумная, шикарная, умная спутница детородного возраста удачно дополнит его тщательно спланированную жизнь. На церемонии бракосочетания, когда им читали отрывок из «Пророка» о двух столпах, Кельвин подумал, что эти строки пришлись к теме, ведь больше всего от своей спутницы жизни он ждал поддержки, которая даст ему возможность беспрепятственно продолжать завоевание мира. Теперь же оказалось, что вместо поддерживающего столпа он заполучил пушечное ядро, которое разрушило его жизнь до основания.
Воспоминания о свадьбе натолкнули его еще на одну мысль.
— Ты понимаешь, что журнал «Хелло!» потребует вернуть им деньги?
На лице Дакоты появилось выражение безграничного превосходства.
— Я-а всегда презирала твою банальность и нечистоплотность, Кельвин. Слава богу, мне больше не придется терпеть это.