И Эдди был прав.
– Но это мы и обсуждать не будем, – голос оратора делался объёмнее и громче с каждой фразой.
«Не будем и точка! Ненавидим, замордуем, убьём!» – бесновалась детвора.
– Мы ненавистны тем самым, кто выпустил нас на свет и швырнул в оскал бытия, как сказал бы Мартин Хайдеггер!
«Браво, Хайдеггер – молодец! Урра!» – единогласно возопили члены клуба.
– О, да – издалека мы кажемся невинными и добрыми. Ещё бы. Ведь они понятия не имеют, во что нам нравится играть на самом деле. А мы играем в мультисклероз, в порчу, в членовредительство с ампутацией, и прочие придуманные и одобренные нами особые виды детских игр. То и это. То да сё. В общем, они не знают, чем мы там заняты на самом деле, и для нас нежелательно, чтоб они что-то знали.
И снова Клуб реагировал единодушно, – «Правильно! Пусть не лезут! Не их это дело! Смерть пролетариату!»
– Мы имеем полное право придумывать собственные игры и распевать песни собственного сочинения, в том числе и гимны. А они навязывают нам свои программы, чтобы контролировать детское поголовье человечества по всей планете. Разве нет?
«Точно! Вырежем взрослых, пусть оставят нас в покое!»
– С этой целью они прикармливают разных коммунистов и любителей и педа-гогов, чтобы те подсовывали нам свои песенки и сказки – где Пит Сигер[3] там и Ледбелли[4], где братья Гримм, там и Матушка Гусыня и прочая рухлядь. Но мы-то разбираемся!
– И как только к нам подослали очередного педа-гога, мы уже знаем, чего этой гадине хочется на самом деле. А гадине хочется побезобразничать с малышами, потому что все они там педофилы, и никто другой!
Клуб реагировал хором: «Верно! Все они там педофилы поганые! Долой педов, долой их басни-песни, всё долой, кроме нашего фюрера Эдди, ведущего нас верной дорогой. Славься наш Эдди, родной пенис-клуб! Ура!»
– Покажите мне «воспитателя», говорю я вам, и я покажу вам растлителя. Разве нет?
Реакция Клуба: единодушие. Обстановка накалялась не на шутку. Ничего похожего я раньше не видел и не слышал. Возбуждение возрастало. Большая часть сказанного была мне непонятна, все вокруг старались перекричать друг друга, усугубляя шум. Шум – вот что мне нравилось в этом бесновании. Всеобщее возбуждение радовало мою детскую душу.
Я был в восторге от Эдди и всей этой суматохи, сознавая себя её равноправным участником, окружённым заботой соратников, проявлявших ко мне уважение, какого ранее я не встречал нигде.
А тем временем Эдди искусно сменил риторику.
– Окей, – сказал он, стараясь говорить тише. – Предлагаю угомониться, чтобы нас не подслушали взрослые.
Сказано это было лишь для того, чтобы обрушив на нас новый шквал демагогии, довести нас до белого каления.
Повторяю, что в тот момент смысл многих слов был мне не понятен. Однако несмотря на заторможенное восприятие, в общем и целом я догадывался, о чём речь концептуально.
Копируя Гитлера, Эдди умел делать паузы, чтобы постепенно вернуться к прежнему градусу истерии.
– Нет, мы не делали ничего дурного, – негромко вымолвил он, как бы извиняясь. – Мы всего лишь команда энергичных ребят с высоким интеллектом. И не просили особых поблажек, – скромно, но с подтекстом, добавил он. – Ни разу. Нам не хватало только права тратить наши силы, как нам заблагорассудится, не так ли? Это всё, чего мы хотели, – в голосе оратора слышалась мольба.
Клуб: «Верно, Эдди, ничего другого нам не надо. И это совсем не много. Почему же нас не желают понимать наши родители? С ними что-нибудь не так? Если да, то что именно? Или это у нас что-то не в порядке?»
– Нет, с нами всё в норме. А вот они… они нас… – забормотал он, переходя на крик. Пока не заорал скороговоркой. – Обращаются с нами, словно мы какие чудовища! Да, – протянул он задумчиво. – Так оно и есть, держат нас за монстров!
– Вот мы им и покажем, какие мы монстры! – воскликнул Эдди, торжествуя. – Придумали «монстров» —
их они и получат. Хотели монстров – будут им монстры. Или мы кто?
– Мы монстры, Эдди! – снова хором отозвался Клуб. – Но превратили нас они. Мы хотели остаться людьми, а теперь мы – монстры. Всецело по их вине!
– Их волнует лишь конкуренция с безликим обывателем. Джонсы хотят жить как другие такие же «джонсы», чёрта с два ты их отличишь. Был бы статус. Все рехнулись на этом «статусе». Разве я не прав?
В ответном рёве детских голосов слышалось «ура» и вопли одобрения. Эдди просто гарцевал на коне. Была слышна и матерщина…
– До чего же мы – младшие не нравимся им – старшим, – повторяя уже сказанное, Эдди старался закрепить эту мысль в детских мозгах. – Они ненавидят нас за слабость, за безбожие, за нашу ненасытную жажду веселья и наш садизм. Да, мы такие!
Клуб: «Молодец, Эдди! В точку сказал! Давай ещё, давай.»
Но тут он снова сделал жест угомониться, чтоб уловить ускорение ритма – от раздумий ответственного лица к воплям маньяка, тонущим в лае толпы: ненавидим, ненавидим, ненавидим!
А ненавидели мы в точности по признакам, которые перечислил нам Эдди.
– Разрешите задать вам самый простой вопрос, – он снова понизил голос. – Совсем лёгкий. Не для проверки вашей сообразительности, а чтобы показать, что с нами происходит. Ответ на него известен каждому, только ни один взрослый человек не заинтересован в том, чтобы его узнали мы. Что такого хорошего а получении хороших отметок при отсутствии развлечений? И с какой это стати наши недруги требуют одного, лишая нас другого? Лично мне это непонятно. А вам? Что хорошего в учёбе на «отлично» без развлечений?
Клуб: «Ни-че-го! Ни-че-го! Долой всё, долой!» Помимо реплик, часть аудитории выражала свою неприязнь шипением.
– И что хорошего в церковных посиделках, где жирный поп внушает нам – детям, что мы – воплощение всех зол и хуже нас нет никого на свете? Выходит, злодеи не большие, а маленькие. Малыши с нашими, гал-гал, импульсивными порывами. Мы плохие, потому что мы такие. Но позвольте, ведь такими нас мама родила. Не мы придумали эти свойства. Это наследственность. И если родителям неугодно, чтобы она воплотилась в детях, тогда не надо было им нас рожать!
– Вот они и виноваты. А не мы. От инстинктов не уйдёшь. Они от нас неотделимы. Что хорошего в литературе? – Ничего! А в грамматике? – Ничего! В арифметике? – Ничего! Долой все предметы! Чем хорошо вести себя прилично? – Ничем! Не раскачивай лодку? Не громи горсовет? – Чёрта с два! Всё долой!
Клуб: «Так и надо, Sieg Heil!»
– Обязательно надо основать свою церковь, ту, где нам будет весело, и пора завести своих собственных богов!
Клуб: «Верно! Пора, Sieg Heil!»
Надо отметить, что для религиозных нужд у нас уже был пантеон Кунаклястера, но в тот момент, под гипнозом оратора, мы о нём как-то забыли.
– И какие будут номинации?
– Тор! – тотчас раздался крик.
Но как оказалось никто этого Тора знать не знал.
– Юпитер! – заорал кто-то из толпы.
Но и Юпитера знали столько же.
– Как насчёт Томаса Дьюи?
– Неплохо, неплохо. Попробую разузнать у республиканцев в Силвер-Спринге.
– Гитлера! – рявкнул один из нас.
– Вот это уже кое-что, – поддержал Эдди. – А то какой-то Дьюи. Наши «бундовцы» умели повеселиться*.
И тут кто-то выдвинул наиболее интересную кандидатуру.
– А чем не подходит Дьявол? Ну тот, что Сатана.
– А это ещё кто? – насторожились самые тёмные.
– Я его вижу в комиксах про Капитана Марвела. Время от времени появляется, – подсказал один малыш.
– На самом деле это Дракула, – поправил его другой.
– Неужели он?
– Он, – подтвердил Эдди. – Может кого ещё?
Соратники приумолкли, перебирая в памяти другие кандидатуры.
– С этим парнем надо разобраться, – предупредил Эдди. – Не хочу, чтобы Клубу достался неподходящий бог.
– Неужели такое возможно? – насторожился один малыш.
– Суть проблемы, – вымолвил Эдди, в очередной раз озадачивая слушателей, – в единобожии. Кое-кто полагает, что бог всего один.
– Как это скучно! – воскликнул какой-то мальчик.
– Да уж, с одним не разгуляешься, – заметил ещё один.