– Нет. – Райя слегка почала головой. – У всего есть свои пределы. – Она пристально посмотрела на Милу – со смесью задумчивости и сочувствия. – Мне бы хотелось, чтобы это было иначе, – добавила она. Мила не желала ей верить. Она глубоко вдохнула, уже собираясь что-то возразить, но тут дверь комнаты открылась.
– Надеюсь, вы хорошо отдохнули.
Ролан сменил свой костюм на более непринужденный – черную шелковую рубашку, джинсы и темные кроссовки. Потирая пальцами подбородок, он подошел к Миле и внимательно посмотрел на нее. Мила испытывала отвращение, когда он проходился по ней взглядом. Словно касался ее. Его довольная ухмылка казалась ей омерзительнее, чем когда-либо, и она охотно расцарапала бы ему лицо, если бы только смогла освободиться от пут. Мысль об этом поддерживала ее, не давая потерять сознание. И еще Мим с Паном. Как бы сильно ей ни хотелось рассказать о ней Райе, она не могла рисковать: иначе Ролан заметит ее браслет, поймет, что сокрыто в камнях, из которых он сделан. Нет, Мила не могла позволить себе потерять Мим и Пана.
– Керим, пожалуйста, сядь рядом с Райей. Сейчас я хотел бы в спокойной обстановке заняться нашей очаровательной полусмертной.
2
Ашер
Что-то внутри Ашера распалось на части – и сложилось заново, превратившись в нечто темное и опасное, во что-то, что начало разъедать его изнутри. Ворота, которые он не одну сотню лет держал закрытыми, распахнулись, и силы, которые были заперты за ними, вырвались на свободу. Из-за страха за Райю, его давнюю лучшую подругу, и тревоги за Милу, которую он лишь недавно нашел и не хотел потерять.
Даже сейчас, после того, как они решили попросить о помощи Элариана, отправиться в Нехеву, приняв на себя все последствия такого решения, в его душе бушевали ярость и гнев. Он сделает все необходимое. Да, сделает…
Когда Ашер увидел Милу впервые, что-то пробудилось в нем. Любопытство, притяжение, восхищение. Постепенно Мила проникла в его темное сердце.
Любовь. Глубокая привязанность. Не сказать, что Ашер всегда избегал этих чувств, но он предпочитал держаться от них на расстоянии. Считал, что подобные эмоции – лишь слабость. То, что пробивает твою защиту и превращает тебя в легкую добычу для того, кто только и ждет возможности тебя уничтожить.
Но ему было все равно. Отныне это не имело значения. Потому что впервые за все прожитые столетия он влюбился по-настоящему, и это научило его смирению. Потому что он отдал бы все ради нее и потому что он признал в себе эту слабость. Потому что, черт побери, он заплатил бы любую цену, которую потребовал бы от него Элариан, чтобы найти Милу и снова обнять ее.
Ради Милы Ашер готов уничтожить кого угодно. Он обратил бы весь мир в пепел и обломки, своими руками разрушил бы равновесие, если бы понадобилось.
Потому что он любил Милу. И ему было все равно, что ему говорил рассудок и что казалось правильным. Ему было все равно, как долго он ее знал, потому что время не имело значения. Только он сам понимал, что чувствовал, и он не собирался ни перед кем за это оправдываться.
Что, если весь мир окажется против него? Против него и против Милы? Прекрасно! Ашер не только вступит в эту борьбу, он начнет войну, в которой сам станет оружием, каким он когда-то был. Он превратится в существо, которое когда-то оставил далеко позади: темнейшей ночью, глубочайшей тьмой. Потому что тьма была им и он был тьмой.
Иначе и быть не могло. Они не заслужили ничего другого. Жажда мести глубоко отпечаталась в его темной душе.
– Пойдем.
Ашер решительно посмотрел на Цето, поднял руку, и все свечи в его покоях тут же погасли. Вместе с Цето Ашер переместился в коридор вечности. К дверям, которые связывали друг с другом все пространства. К той двери, которая была заперта – и лучше бы такой и оставалась. Она ждала в самом дальнем углу, словно спала и не хотела, чтобы ее беспокоили.
Ашер встал перед бордово-красной дверью, покрытой черной маслянистой слизью, словно перед надгробием, и произнес угрозы. Энергия, исходившая от двери, ощупывала их, словно живое существо. Одной только ее ауры хватило бы, чтобы заставить многих Вечных встать на колени или даже убить их, но сегодня Ашер одержит над ней верх. Ничто его не остановит. Он даже не пытался сдерживать свою энергию. Он выпускал на волю не все – но больше, чем позволял себе на протяжении долгого времени. Цето тоже выглядел разъяренным и решительным, но Ашер все же заметил, что в нем нарастает скрытая неуверенность. И причина была не в том, что им предстояло, причина заключалась в самом Ашере.
Золотые линии протянулись по коже Ашера, сложившись в ажурную сеть трещин. Черная краска и темный дым смешивались друг с другом, окутывали и защищали его, опускаясь к темному мрамору у его ног. Его исконное «я» чувствовало себя сильнее, чем когда-либо. Словно мировой эфир, который всегда тек в его венах, живой и пульсирующий, как второе сердце.
– Я хочу найти Райю и Милу так же сильно, как и ты, – нерешительно начал Цето, пристально посмотрев на Ашера. – Но я должен спросить еще раз: «Ты к этому готов? Ко всему, что за этим последует? Ко всему, что в тебе…»
– Не отвлекайся.
– Ашер, ты закрыл эту часть себя от себя самого. Возможно…
Ашер резко повернулся к своему другу и рявкнул, грозно нависая над ним:
– Возможно – что? Возможно, нам стоит попробовать что-то другое? Потерять еще больше времени?
Цето побледнел. Шумно сглотнув, он все же не отступил.
– Тебе следует быть осторожнее, – настойчиво произнес он, и Ашер понял, что брат имеет в виду. Он тут же отступил, возвращая Цето возможность дышать. Тяжело закашлявшись, брат принялся ругаться изо всех сил:
– Погань! Дерьмо демонское! Темная срань! – В этом припадке ярости не было никакого смысла, но стало ясно, что ему нужно выпустить пар.
– Извини, – с усилием выговорил Ашер.
– Я понимаю. Правда, я знаю, что ты похоронил в своей душе после смерти Лии, о чем заставил себя забыть. Что ты закрыл от самого себя. Теперь ты начал открывать эти ворота, и я совру, если скажу, что не боюсь. Но – черт побери – я твой друг! Если ты сделаешь это еще раз, я тебя урою, даже если мне придется сдохнуть. – Цето ткнул пальцем в сторону Ашера, едва не попав тому в грудь.
Криво улыбнувшись, Ашер кивнул Цето.
– Я запомню твои слова. А теперь пойдем. Райя и Мила ждут.
Повернувшись к двери, оба глубоко вдохнули.
– Как думаешь, насколько все плохо? – хрипло пробормотал Цето. Ашер был уверен, что на самом деле брат совсем не хочет знать ответ на этот вопрос.
– Плохо, – ответил он. – Райя умеет бороться. Она явно сделала все возможное. А мы не нашли ни следа.
– Мим и Пан?
– У Милы, – тихо ответил Ашер.
– Ты хочешь сказать?..
– Да, – коротко ответил он, и ему стало ясно, что Цето понял. Либо они оба мертвы, либо по-прежнему заточены в камне, в браслете Милы. Во имя всего, что было ему дорого, он надеялся на второй вариант.
Подняв обе руки и положив их на дверной косяк, Ашер сосредоточился, направляя свою энергию, и позволил ей вырваться наружу, словно обнажая меч. Древесина под его руками начала вибрировать и изгибаться. Дверной косяк пробудился и внезапно задвигался, из него разрасталась лоза, а по мрамору у них под ногами побежали трещины. Маслянистая жидкость, которой была покрыта дверь, теперь растекалась все дальше и дальше.
На эту дверь, на портал в Нехеву, было наложено запрещающее заклятье. Но не с этой стороны – в этом не было необходимости. Нет, вход был закрыт изнутри. Его запечатал Элариан. Лишь немногие знали про эту дверь. И уже целую вечность никто не рисковал ее открыть.
До этого момента.
Стиснув зубы так сильно, что те заскрипели, Ашер зарычал, чувствуя, как запрещающие чары вгрызаются в его тело, как лоза впивается в его спину и охватывает его – и это не дружеские объятия, а хватка дикого зверя, который до смерти проголодался.