– Я хочу домой! Почему мы не взяли Флопса? С ним мне было бы не так грустно.
– Мы не можем брать в столь долгие поездки собаку, Джейми… – начал герцог, проигравший битву в борьбе за сохранение спокойствия.
– Нет, мы можем. Я держал бы его на коленях в карете, играл бы с ним и спал.
– Не стоит обсуждать это, Джейми, через несколько дней мы будем дома.
– Я хочу домой сейчас! Ненавижу ездить в Лондон!
– Ты говорил совсем другое, когда мы посещали цирк Эстли, чайную Гюнтера, зверинец в здании биржи Экзетер и…
Джейми спрыгнул со стула, ненароком столкнув тарелку со стола. Та упала на пол и раскололась на две половинки, вызвав ужас на лице мальчика. Джоан непроизвольно потянулась, чтобы подобрать осколки, но Беннейт остановил ее, удержав руку.
– Джейми, тебе надо это собрать.
Ей передались волны раздражения, герцога буквально трясло.
– Не хочу!
– Джеймс Гемиш Лохмор, немедленно убери за собой.
Мальчик пнул ближайший к нему кусок тарелки. Неразумный поступок, учитывая, что на нем не было ботинок. Когда на ткани чулка появилось красное пятнышко, он бросился в соседнюю комнату, где размещалась его кровать, и с силой хлопнул дверью. Джоан была уверена, что вскоре раздастся плач, но услышала лишь скрип пружин и тяжелое дыхание герцога. Он продолжал сжимать ее руку, и она сидела, не шевелясь, боясь привлечь к себе внимание, и разглядывала его пальцы. Костяшки резко выдавались, и она с трудом преодолела желание положить сверху ладонь и немного его успокоить.
В следующее мгновение, будто очнувшись, Беннейт окинул взглядом свою руку и поспешил убрать ее на колено. Если бы Джоан не была так смущена прикосновением, то непременно бы заметила, как залились при этом румянцем щеки герцога.
– Прошу меня извинить, миссис Лэнгдейл. Я не мог позволить, чтобы вы убрали осколки за Джейми. Ему следует научиться справляться со своим дурным настроением и истериками.
Джоан несколько секунд молчала, взвешивая слова.
– Жаль, что нельзя арендовать детей.
– Что?
– Думаю, двоих-троих было бы достаточно. Добравшись до дома, мы могли бы их отпустить.
– Что за черт? О чем вы говорите?
– Я говорю о том, что четырехлетний ребенок вынужден много дней подряд сидеть, как в клетке, в карете с тремя взрослыми людьми, каждый из которых пребывает в плохом настроении в большей или меньшей степени. Единственная оплошность Джейми в том, что он, в отличие от нас, еще не научился скрывать свои чувства. Я часто находилась в карете с несколькими детьми одновременно и могу вас заверить, если бы вы смогли вынести час езды с ними до Аксмора, поведение сына не показалось бы вам столь возмутительным. Спокойной ночи, ваша светлость.
Джоан поспешила выйти из гостиной, чтобы не слышать ответа герцога. Возможно, бегство было слишком торопливым, но она тоже устала, к тому же до сих пор ощущала тепло его руки на запястье.
Герцог Лохмор сидел за столом, обдумывал сказанное миссис Лэнгдейл и то, как бы ей ответить. Прежде всего необходимо сказать, что ему всегда казалось удивительным, как хорошо в воспитании детей разбираются люди, у которых их нет.
Черт бы побрал эту женщину.
Беннейта тревожила тишина в комнате Джейми. Сыну действительно необходимо проводить время в обществе ровесников, которые будут напоминать ему, что он еще мальчик.
Разумеется, это должны быть не нанятые в компаньоны дети. Какое дикое предложение пришло в голову этой миссис Лэнгдейл. Она обладает удивительной способностью смущать, сбивать с толку и шокировать буквально мгновенно.
Разумеется, он повел себя непозволительно, когда схватил ее за руку и долго держал, будто это вполне естественно. Как он мог настолько забыться и позволить столь… интимный жест? Странно, но такое поведение совсем не казалось Беннейту предосудительным. Виделось вполне естественным, что капризам Джейми они с Джоан должны противостоять вместе.
Пожалуй, неразумно брать ее в союзники для решения столь деликатного семейного вопроса. Джейми – его сын, он сам будет его воспитывать, кроме того, скоро рядом будет Тесса Маккрифф, она поддержит его и поможет. Он решительно вошел в комнату и присел на край кровати рядом с холмиком под вздыбленным одеялом.
– Я не хотел ее разбивать, – донесся глухой голос.
– Я знаю, Джейми.
– Они будут ругаться?
– Возможно, чуть-чуть, но мы извинимся, и нас простят. Знаешь, я где-то читал, что в Древней Греции бить тарелки считалось благим делом.
Угол одеяла сдвинулся в сторону.
– Правда?
– Так люди демонстрировали свой достаток – после пира били тарелки.
Джейми поднял голову и оглядел небольшую комнату с низким потолком.
– Не думаю, что хозяева этой гостиницы так же богаты, как те, в Древней Греции.
– Пожалуй. Поэтому мы заплатим им за разбитую тарелку.
Джейми повернулся к отцу.
– У меня есть монетка, я нашел ее на пляже. Можем отдать ее.
– Оставь себе, пригодится, когда разобьешь или сломаешь что-то дорогое.
Джейми захихикал, но вскоре вновь стал серьезным.
– Я так хотел бы сейчас оказаться дома, папа.
– Я знаю, Джейми. Потерпи еще несколько дней. Ты ведь сильный и храбрый мальчик.
– Ты не будешь меня ругать?
– Нет, сынок. Мы все устали, в таком состоянии люди часто совершают проступки, о которых потом сожалеют.
Беннейт смотрел на пухлую щечку сына, на тень от темных ресниц и думал, что сын взрослеет с каждым днем, он уже с трудом мог вспомнить, как он выглядел новорожденным. Неужели через несколько лет и то, что он видит сейчас, сотрется из памяти? Невозможно поверить, но, вероятно, так и будет. Беннейт мечтал сохранить воспоминания о столь ценном для него моменте. Отца больше нет, Беллы тоже. У него остался только Джейми.
– Спи спокойно, сын.
Открыв дверь, он увидел няню Муди и посторонился, позволяя ей войти. Соседняя комната предназначалась миссис Лэнгдейл, но она была пуста, а дверь оставалась открытой.
– Где миссис Лэнгдейл? – произнес он в спину удаляющейся Муди.
Женщина остановилась и повернулась.
– Вышла. Сказала, должна уложить горы спать.
– Что сделать?
– Уложить спать. За ней пошел Ангус. Спокойной ночи, ваша светлость.
Няня закрыла дверь, но Беннейт еще несколько секунд стоял и смотрел на нее, затем посмотрел на третью дверь – свою спальню. Там в камине потрескивают поленья, от огня в комнате уютно и тепло, а постель хорошо просушена.
Черт бы побрал эту женщину!
Он вышел во двор, в кромешную тьму, и огляделся, безуспешно пытаясь различить фигуры. Подсказкой стал долетевший аромат табака из трубки Ангуса, и он направился к деревьям, растущим в стороне, у самой реки. Услышав шаги, Ангус повернулся к нему, приложил палец к губам, а потом указал в сторону реки. На большом валуне у самой кромки воды Беннейт разглядел тоненькую фигурку, яркая луна придавала очертаниям легкое свечение.
– Я прослежу, чтобы она вернулась в гостиницу целой и невредимой, – произнес Ангус так тихо, что звуки голоса почти слились с журчанием воды.
– Что она там делает?
– Сказала, что хочет повидаться с горами.
Беннейт покачал головой и пошел по узкой тропе вниз к реке. Неподобающее поведение для вдовы, к тому же воспитательницы будущего герцога.
– Что вы здесь делаете? Возвращайтесь в гостиницу, – сказал он, остановившись у валуна.
Джоан покачала головой, хотя, кажется, не слышала его слов.
– Ночью горы завораживают. Неудивительно, что люди придумали, будто там живут чудовища.
– Может, и не придумали. Спускайтесь, пока не свалились в воду. Она ледяная, я могу заболеть, если брошусь вас вытаскивать.
– Я не ждала от вас ничего подобного, – ответила Джоан почти равнодушно, однако потрясла его смиренным принятием неизбежного. Она не осуждала, лишь констатировала факт.
Он протянул руку, почувствовав внезапную симпатию к этой женщине.