– Я уже иду к тебе! – бодро произносит Оксанка.
– М-м-м…
– Ты там что, дрыхнешь и сны про пирожки смотришь? А ну, вставай!
– Оксан, я подумала…
– Ла-ла-ла… Ничего не слышу! Пш-ш-ш… Бо! Я уже скоро буду. Пш-ш-ш-ш… Ваш звонок будет прерван, поэтому просыпайтесь и бегом в душ!
Этот бульдозер уже не остановить. Поднимаю тяжелую голову с подушки и плетусь на кухню. Мама сидит за столом перед чашкой с зеленой жижей, которую она зовет чаем для похудения.
– Проснулась, солнышко. Покушаешь?
– Нет, мам, не хочу, спасибо. Вообще-то я к тебе с вопросом.
– Я тебя внимательно слушаю, – настороженно произносит она.
– Сегодня вроде как праздник, и все одноклассники идут в сквер…
– Милая, ты же знаешь, кто у нас решает эти вопросы…
Знаю! У папы полгода назад начался «родительский кризис». Он заметил, что я отпрашиваюсь только у мамы, и загрустил. С тех пор, чтобы подбодрить его, мама каждый раз заставляет меня разыгрывать спектакль «папочка, миленький, разреши любимой доченьке погулять».
– Ну, ма-а-ам, – тяну я.
– Ну, до-о-очь, – передразнивает она.
Вздыхаю и направляюсь в гостиную. Папа сидит за компьютерным столом и смотрит в монитор.
– Уделишь минутку старшему ребенку?
Присаживаюсь на диван, потому что знаю, минуткой точно не обойдется.
– Даже две, – отзывается он и поворачивается на крутящемся кресле, отталкиваясь ногами от пола.
– Отпустишь меня погулять сегодня? – выпаливаю как на духу и прищуриваюсь в ожидании града вопросов.
– Куда? С кем? Надолго? Что вы там будете делать? Пить? Курить? А мальчики будут? Кто? Имена, фамилии…
– Папа-а-а-а… – Откидываюсь на мягкую спинку дивана, задирая голову. – В сквер. С одноклассниками. В десять вернусь. Ничего запрещенного делать не буду. Идет весь мой класс. У тебя на каждого уже досье есть.
– Богдан будет?
– Да.
– Давай телефон. Я хочу поговорить с ним.
– Ты шутишь?
Слышу за спиной тихое хихиканье матери. Оглядываюсь, включая умоляющий взгляд, который разворачивает огромный транспарант над моей головой с надписью: «Спаси!», но она лишь продолжает улыбаться.
– Я должен быть уверен, что за моей дочкой будет присматривать взрослый человек, которому я доверяю, – безапелляционно заявляет папа.
Делать нечего. Сопротивление только оттянет неизбежное. Набираю номер Кота, тяжело вздыхая. И так каждый раз. На самом деле это довольно унизительно. Кто еще за кем присматривает?
– Бо? – слышу в трубке удивленный голос друга.
– Кот, тут…
Не успеваю больше ничего сказать, потому что папа выхватывает телефон и прижимает его к уху.
– Здравствуй, сынок. Это дядя Леша. Ну как ты? Как сборы? Ты уже так давно к нам не заходил, мне не с кем смотреть футбол.
И начинается… Футбол, триатлон. В общей сложности папа болтает с Богданом десять минут, прежде чем перейти к первостепенной теме разговора.
– Тут наш Лисенок гулять намылилась. Мне как-то неспокойно.
Не слышу, что говорит Кот, но по папиному лицу понимаю, вещи правильные. Морщины на напряженном лбу разглаживаются, взгляд светлеет.
– Спасибо, сынок. Смотри мне! Я только тебе ее доверяю. Жду на выходных.
Папа возвращает мне телефон, довольно улыбаясь. Отеческий долг выполнен. Ура! Проигравших нет, но есть пострадавшие. Мое самолюбие, например.
– Теперь я могу пойти собираться?
– Еще пока нет. – Папа качает головой.
Вскакиваю на ноги и бросаюсь ему на шею.
– О великий отец клана Лисецких! Спасибо за доброту и доверие! Спасибо за…
– Все-все! – смеется он. – Иди уже.
Тихая трель дверного замка доносится из коридора.
– Это Оксанка, – отвечаю на немой вопрос родителей и бегу открывать дверь.
– Тебя отпустили? – кидает она с порога.
– Да!
– Отлично, – улыбается Окси.
Замечаю в ее руках пакет и делаю шаг назад:
– Не говори мне, что там…
– Моя одежда и косметика. Нам нужна тяжелая артиллерия.
– Я ее не унесу.
– У тебя нет права голоса. – Оксанка смело заходит в прихожую и скидывает босоножки. – Здрасте, теть Лель.
– Девочки, может, чайку?
– Мне, пожалуйста, с двумя ложками валерьянки, – произношу я.
Смотрю в зеркало после часа мучений. Оксанка могла бы пытать людей плойкой и бесконечными «не ерзай», «не моргай».
– Теть Ле-е-ель! – кричит Окси, приоткрыв дверь в комнату. – Вот теперь можно!
Она пропускает маму с малышкой на руках. Перевожу на них взгляд и медленно возвращаюсь к своему отражению.
Что это за уродец?!
Кудри сделали волосы короче, а голову круглее. Рыжий одуванчик-мутант. Черные стрелки на глазах делают меня похожей на японку, а яркая темная помада превращает губы в кружок, словно я украла соску у младшей сестры. Блузка на моем минус первом размере груди болтается, юбка слишком натянута на широких бедрах. На секунду теряю равновесие в Оксанкиных босоножках, подворачивая ногу, и еле сдерживаю истерический вопль.
– Ну-у-у… – тянет Оксанка. – Что скажете?
Мама ошарашенно хлопает ресницами.
– Непривычно, конечно, но… – с умным видом начинает Окси.
– Это что такое?! – Папина голова выглядывает из-за маминой макушки. – Кто это? Где моя дочь?!
– Пошли, Леш. Девочки сами разберутся, – говорит мама, включая задний ход.
– Что?! Да я из дома ее не выпущу в таком виде!
Несмолкаемое бурчание папы доносится из-за закрытой двери. Тяжелый вздох слетает с губ.
– Не нравится? – расстроенно спрашивает подруга.
– Оксан, это все подходит тебе. И кудри, и помада. А я – заготовка под человека. Мне нужно что-то попроще.
– Перестань наговаривать! Сейчас мы все поправим.
– Знаешь, все это так глупо. Я пас, серьезно. Не хочу.
Сбрасываю босоножки и стягиваю блузку через голову.
– Но…
– Хватит!
– Ты совсем не хочешь идти?
– Нет. Мы пойдем. Зря я, что ли, отпрашивалась? Сейчас только вернусь в свой привычный образ и двинем.
– Образ американского бомжа?
Оксана обессиленно плюхается на постель, и я кидаю ей в голову юбку.
– Эй! Я вообще-то помочь хотела!
– Знаю, – произношу ласково. – И спасибо, но… – снова смотрю в зеркало.
Мне до Оксаны или той же Настеньки, как до Китая на роликах. Ну не такого я типажа.
– Я не собираюсь меняться ради кого-то. Не нравлюсь такая, как есть? Значит, не судьба.
Хватаю расческу и провожу по тугим кудряшкам, которые, словно издеваясь, тут же возвращаются в исходное положение. Добрая треть моих волос пала смертью храбрых и теперь захоронена в братской могиле, где на мемориальной доске написано «Тангл Тизер».
– Ты их клеем побрызгала?
– Мусс сильной фиксации. Нужно мыть голову.
– Сколько у нас еще времени?
– Опаздываем на полчаса.
– Справлюсь за десять минут. – Вытаскиваю из комода первую попавшуюся футболку и снова кидаю в Оксанку. – Погладишь?
– Серьезно?! «Мне неприятно». Да с такой надписью к тебе точно никто не подойдет!
Закатываю глаза и роюсь дальше в ворохе одежды. Достаю еще одну футболку и снова бросаю. Второй пошел, полет нормальный.
– Эта без надписи.
– Здесь какой-то мальчик с красным шариком. Жуть.
– Гладь давай! – усмехаюсь я. – И между прочим, фильм классный. Про клоуна. Все, как ты любишь.
– Фу! Замолчи! Бр-р-р… Просила же не напоминать мне об этих монстрах.
– Милая…
Дергаюсь от неожиданности и ударяюсь затылком об кран, под которым, скрючившись буквой «зю», пытаюсь отмыть волосы от мусса фирмы «Момент».
– Мам! Чего так пугаешь? А если бы я пробила голову?
– Давай помогу.
Чувствую ее пальцы в волосах. Нежные, успокаивающие.
– Знаешь, Лисенок… Ты у меня и так красавица.
– Я кусок тебя. Ты не можешь говорить по-другому.
– Мой самый красивый кусочек, – смеется она. – А если серьезно, все это ерунда, Бо. Если хочешь кому-то понравиться, нужно оставаться собой. Влюбляются не в прическу, не в макияж и не в одежду.
– А во что тогда, мам? Только на таких ведь и смотрят. Таких любят.
– Неправда. Для любви нужно куда больше, чем внешность.
Мама выключает воду и набрасывает мне на голову полотенце, промакивая волосы. Вытирает лицо и щелкает по носу.
– Кто-то обязательно влюбится в твои веснушки или улыбку. В твой вечный сарказм и страсть к кукурузным палочкам. В твою смелость. Доброту. Обаяние.