Кафе было довольно старым, и работники в нем сменялись редко. Адриан работал там уже год, подрабатывая по выходным. В его обязанности входило делать кофе, наполнять вафельные рожки мороженым и помогать с мойкой посуды и подносов. Не работа мечты, но к концу года он сам купил себе велосипед.
Колокольчик на двери звякнул, когда он зашел в кафе. Адриан кивнул всегда хмурому уборщику, поздоровался с управляющим и стал за прилавок. По субботам обычно был наплыв посетителей.
Ближе к двум часам дня, когда голова у Адриана шла кругом от сотни заказов, плачущих детей, к которых упало мороженое, ругани родителей, которые уронили мороженое ребенка, и смеха многочисленных школьников, которые наводнили «Айс Файв», из всеобщего гула он выловил знакомый мелодичный голос:
– Латте и «Банана сплит», пожалуйста.
Он поднял глаза и встретился глазами с застенчивой улыбкой Бетани. Эта девочка училась в его школе в параллельном классе, отлично успевала по всем предметам и выступала на соревнованиях по гимнастике от лица школы. Адриан был уверен, что в число ее фаворитов явно не входили продавцы мороженого в нелепых кепках.
Весь его опыт общения с девчонками сводился к одному не совсем удачному свиданию в седьмом классе и к поцелую в щеку от соседской девочки, которая наградила его вниманием после того, как он поймал ее убежавшего кролика. Правда, после поцелуя она, хихикая, сразу же набрала своему дружку-старшекласснику и начала свой рассказ о том, как «стремный парень по соседству» словил ее драгоценного питомца. Адриан и так знал, что девочки, свидания и поцелуи – это не для него. У него не было копны черных волос, как у главного нападающего их школьной команды, он не мог похвастаться огромными мускулами и не играл на ударных или бас-гитаре. Просто обычный парень, который любит читать. Скука.
– Эй, Бет, – вежливо улыбнулся он, – сейчас все сделаю.
– А, привет, – она на мгновение оторвалась от своей книги. – Спасибо.
Когда он поставил перед ней заказ, она снова улыбнулась ему:
– Круто, что ты подрабатываешь, – сказала она, протягивая ему деньги. – Это здорово.
– Правда? – искренне удивился он.
– Ну да, – она пожала плечами.– По крайней мере, ты не клянчишь у родителей деньги на новую Sega.
И, хихикая, она отошла к столику, где ее ждала стайка подруг.
«Да, Бет, это здорово. Но, пригласи я тебя на свидание, ты бы все равно выбрала меня, а не парня с машиной, пусть и родительской? Я не думаю. Хотя, может, мне и стоит попробовать.»
После конца смены Адриан всегда проезжал по району на велосипеде. Осень выдалась теплой, и ему нравилось слушать шелест листьев под колесами. Раньше, когда ему было лет 6 или 7, его отец катался с ним. Отец нарочно не ехал слишком быстро, а если Адриану удавалось обогнать его, отец хватался за сердце и кричал: «Притормози, гонщик, я не успеваю за тобой!»
Его отец все обращал в шутку. Даже если Сабина злилась на него, он изображал обморок, картинно закатывая глаза и медленно оседая на пол. Адриан хихикал, Сабина еще больше кипятилась, а его отец, уже лежа на полу, открывал один глаз, громко шептал «Я почти умер» и опять закрывал его. Потом он начинал щекотать ноги жены, и она уже не могла сердиться на него, а Адриан наваливался сверху и тоже начинал хохотать.
В последний раз он лежал вместе с отцом в больнице, под гул и писк многочисленных машин.
– Опухоль мозга, а? Ну и черт с ней. Ты же молодец и будешь приглядывать за мамой?
Адриан прячет лицо на груди отца, а тот неловко гладит его дрожащей рукой по волосам.
– Эй, дружище, – тихо зовет его отец в последний раз, – главное в этой жизни – никогда не киснуть, понял? Делай все, что тебе нравится, и плюй на остальных. Хотя, если ты вдруг решишь пойти в балет, на небесах мне придется сказать, что я умер от огорчения, а не от рака, понял?
Адриан тихо смеется сквозь слезы. Его папа даже уходил с улыбкой.
– И вот еще,– вдруг добавляет отец, – не задавай вопроса «почему». Ведь им там, наверху, тоже нужен свой клоун, верно?
Таким Адриан и запомнил отца, вечно улыбающимся и полным жизни. Странно звучит, что на смертном одре он был полон жизни, но это было именно так: он не был похож на живой изможденный труп, который устал ждать, он был обычным и слегка утомленным мужчиной, который просто прилег отдохнуть.
Листья под колесами приятно шелестели, и Адриан почти не заметил, как на улицы опустились сумерки. Пора было ехать домой, мама уже, наверное, заждалась.
***
Я сидел над письмом минут двадцать прежде, чем написал первую строчку. Я понятия не имел, о чем писать этому мальчишке. «Эй, парень, привет, мы тут строим из себя крутых, а недавно половину нашего взвода скосила диарея, а еще у меня припрятан Плейбой». Наверное, будет правильным начать с его вопросов.
«Эй, дружище,
Спасибо за твое письмо. У нас тут один песок и песок, на сколько глаз хватит, так что твои письма не дают мне скучать.
Я не видел иракцев, но, будь уверен, они стремные. Я стреляю из М16A2, но у меня еще есть Кимбер. Крутые штучки.
Да, я буду рад увидеть твою маму (и тебя), так что шли фото. Ты молодец, что читаешь, я тоже много читал, когда мне было 15. У меня даже сейчас с собой есть пара книг. Мне нравится «Дон Кихот». А еще, я думаю, что журналист – это клево. Не бросай эту идею.
И, парень, слушай. Лучше оставайся с мамой. В Пехоте много тех, кому нечего терять. А у тебя, судя по твоим словам, замечательная мама. Цени это.
Твой друг,
Марк».
***
Я выпрыгнул из автобуса и тут же получил тычок в спину от следующего рекрута, который стоял прямо за мной. Я стал на желтые следы, но не почувствовал прилива гордости или патриотизма. Я здорово нервничал.
Конечно, когда тебе 17-18 и ты уже подписал бумаги, но еще готовишься к отъезду, ты крутой, как вареное яйцо. Тебе иногда звонят родственник и ахают, твоя девушка (если она у тебя есть) будет плакать у тебя на груди и отдаваться тебе с особенной страстью, а твои друзья, хоть и будут посмеиваться, но наверняка одобрят твой выбор. Потому что ты не будешь весь день сидеть на заднице в офисе, а будешь бегать под пулями, рисковать жизнью и стрелять на поражение. Вот до какой степени ты будешь крут.
А потом настает тот самый день, ты уже сидишь в автобусе, а вот ты уже стоишь на знаменитых желтых следах и содрогаешься от крика твоего первого инструктора. Добро пожаловать в Пехоту, сынок.
Сейчас я уже многое могу рассказать о том, как вести себя с инструктором, отдавать честь, не смотреть инструктору в глаза и как выжить в тренировочном лагере. Но тогда, когда я еще был в аэропорту и готовился к отбытию в лагерь, ничего этого не было. Видимо, меня спасала моя интуиция. Так было со многими, но не с Миком. Это был золотой мальчик, гордость школы и родителей. Его отец был военным, но, как я понял из недолгого разговора с Миком во время поездки в автобусе, тот занимался в основном бумажками и о службе имел весьма расплывчатое представление. Они оба, Мик и его отец, решили, что Пехота послужит отличным «уроком жизни», что было весьма сомнительным решением. Как бы то ни было, Мик стоял рядом со мной и слегка улыбался. Его смешил наш инструктор: долговязый крепкий мужчина, в своей знаменитой шляпе и форме «чарли». Инструктор ходил взад-вперед, изредка выкрикивал что-то и не обращал на себя внимание Мика ровно до момента, пока не представился:
– Я ваш инструктор Эмберли, сукины дети.
– Почти как Кимберли,– рассмеялся Мик и ткнул меня локтем в бок.
К моей чести, я сумел сохранить каменное выражение лица, но, к несчастью Мика, инструктор Эмберли услышал его.
Я впервые видел, чтобы лицо человека так менялось. Ноздри инструктора раздулись, словно у быка, перед которым полчаса размахивали красным полотнищем. Мне кажется, в его глазах лопнули сосуды, потому что они за доли секунды налились кровью, а его руки сами собой сжались в кулаки.