– Лин, ты педагог или любящая? – Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать песню.
– Любящая, мы все тут любящие! – весело откликнулась Лина. Это наша с ней шутка: она посмеивается над тем, что я якобы «люблю» Эву. Пожалуй, расскажу Лине про экзамен сегодня вечером, не дожидаясь результатов. Если только она не уснёт от усталости сразу, как уложит Яна и Кира спать.
Я надеялась, что проверяющая наконец переключится на сенсорное оборудование, которое мы недавно обновляли, но у неё на Эве прямо какая-то системная ошибка вышла!
– Ну поздоровайся с тётей, – сказала она, а потом потянулась сама и успела слегка коснуться пальцем мягкой детской ручки, прежде чем я её оттолкнула. Эвочка, цепляясь за меня, начала подхныкивать, а у меня в голове завизжала сигнализация.
– Отойдите от неё, – сказала я более резко, чем мне положено по должности. – Я прямо сейчас отправляю жалобу на ваше непрофессиональное поведение.
У меня на рукаве есть планшетик для заметок, сказку на нём не включить (техники же не должны развлекать детей!), но зафиксировать нарушение с него вполне можно.
– Нет! – схватила меня за рукав контролёрша. Цвет её лица стал неприятно серым. – Пойдёмте, я ещё кухню не проверила. – Она потянула меня за собой.
Жаль, что трогать взрослых, в отличие от детей, не запрещено. Я подхватила Эвочку и передала на руки Лине со словами «подожди меня здесь, я только уведу тётю и вернусь… ну-ну, пусти-пусти, надо, чтобы кто-то увёл тётю, а после этого я приду, обещаю».
– Не отправляйте жалобу, – сказала мне контролёр, едва мы оказались наедине. Она правда испугалась! У неё это первое задание, что ли?
Я стала перечислять, пальцем рисуя в воздухе галочки:
– Вы не надиктовывали пометки в процессе проверки. Вы не сверили серийные номера нашей интерактивной мебели. Вы даже не включили свой планшет! И вы прикоснулись к ребёнку. Вы кто?
Чем дальше я говорила, тем страшнее становилось мне самой. Действительно, кто она? Возможно, люди открыли перемещение в будущее с помощью космических путешествий и анабиоза раньше, чем мы думаем, и контакт с пришельцами из другой эпохи происходит именно так. По её поведению можно было предположить, что она никогда не слышала о статье за домогательства к детям и явилась к нам прямиком из эпохи, где считалось нормальным предложить чужому ребёнку конфетку!
Я взялась рукой за браслет, чтобы нажать тревожную кнопку когда понадобится. Хорошо бы у визитёров из прошлого реакция была медленнее, чем у меня, и они не сразу набрасывались. Оружие у них должно быть старомодным и громоздким, а я ничего такого при ней не заметила.
– Я её мать, – сказала проверяющая.
– Чья?
– Эвы.
Ясно – у неё расстройство мышления.
– Вы не мать Эвы, – терпеливо, как учат общаться с психически отличающимися людьми, разъяснила я. Как жаль, что я так глупо обманула её насчёт Виты и Лины и теперь не могла призвать живое доказательство! – Мать Эвы –…Виталина, которая работает в нашей семье.
– Я её родила.
Эвочка родилась не из искусственной матки? Почему-то я сразу поверила. Если бы проверяющая хотела солгать, не назвала бы себя «матерью». Всем же известно, что «мать» – это родитель женского пола, а родитель – это тот, кто воспитывает ребёнка. Для любительниц экстрима, желающих испытать на себе роды, есть какое-то другое название. «Родильница», кажется?
– Я не могла оставить её себе, – зачем-то стала объяснять эта родильница.
Оно и понятно: произведённого тобой на свет ребёнка отдают в семью, а тебе, если захочешь, после сдачи экзамена на любовь дают другого, чтобы избежать непрофессионального отношения.
– Я вошла в комиссию благодаря тому, что сделала крупные пожертвования в Фонд помощи семьям. Если вы пожалуетесь, меня отстранят. Не нажимайте кнопку, умоляю. Я не собиралась причинять ей вред, я просто хотела… Поймите… Я девять месяцев носила её внутри.
Правильнее всего было бы сейчас выставить эксцентричную дамочку из нашего дома: она обманом проникла в семью, преследуя неясные цели. Она напугала Эву! Но я не смогла. Женщина передо мной была не только лгуньей и расфуфыренной богачкой – она была через ДНК связана с Эвой. Я смотрела в испуганное лицо, а видела знакомый излом бровей. Эвочка станет красивой девушкой, когда вырастет. Мне не понять увлечение опасным спортом под названием «деторождение», но «я носила её» мне как раз было понятно – я сама ношу её каждый день.
– Какая она была внутри?
– Она пиналась в самое неожиданное время, – оживилась Ида. – А могла затаиться надолго, так что я начинала беспокоиться, а потом как толкнётся!
Похоже на Эвочку, да. Она обожает играть со мной в прятки и с хохотом выскакивать из укрытия. Её ровесники обычно прячутся так, что или уши, или пятки торчат, а ей пару раз удавалось скрыться так ловко, что я начинала волноваться.
– Ещё она икала! – сказала Ида с гордостью.
– Она и сейчас икает! – с не меньшей гордостью ответила я. – Как начнёт, так не может остановиться.
C этой женщиной, которая только что казалась мне врагом, у нас вдруг появилось что-то общее и родное нам обеим.
– Я не буду отправлять жалобу. Но вам нельзя с ней видеться. И никому не рассказывайте, кто вы.
– Да, – сказала Ида.
Её лицо было очень красивым, даже если мысленно убрать с него перманентный макияж и вживлённые стразы, и очень грустным. Может быть, мы не встретимся больше никогда: если кто-то кроме меня узнает, что здесь живёт рождённый ею ребёнок, то её отстранят от обследования нашего дома, а если ей удастся сохранить свою тайну, то всё равно проверки из их комиссии приходят раз в полгода и проверяющих постоянно меняют, чтобы избежать злоупотреблений.
– С ней всё будет в порядке, – пообещала я. – Все любят Эву, не только мама.
Ида медлила – должно быть, хотела попросить у меня разрешение ещё раз взглянуть на Эвочку или даже взять её на руки. Но я не хотела подводить зайчика, который остался в уверенности, что я отгоню опасную тётю. Поэтому – нет.
– Вы можете писать мне иногда, как будто в рамках своих полномочий, – спрашивать, регулярно ли мы обновляем обучающие графические программы, и когда у меня будет что вам отправить, я буду изредка присылать вам её коллажи. Только не каждый день.
Ида молча кивнула. Она включила планшет и стала не глядя ставить высшие оценки по всем пунктам, а потом протянула мне заверить.
Когда она ушла, я только успела заглянуть в игровую и увидеть просиявшее Эвино личико, как настала пора разводить ужин, подогревать и кормить, так что не удалось перекинуться с Линой даже парой слов наедине. Жужжание входящего раздалось между «контейнер заезжает в грузовой отсек» (помимо скафандров, у нас водятся и космические грузовики) и «нет, я не перепутала упаковки, можешь проверить на экране холодильника пятничное меню» (в девять лет дети бывают очень въедливыми). Я смогла прослушать письмо, когда убирала посуду. К счастью, кухонная утварь не бьётся, иначе осколков было бы не избежать, потому что тарелка с первых слов выскользнула из рук. Потому что – да. Меня пригласили на курс переподготовки, по окончании которого я займу вакансию любящей. Мне больше никогда не придётся загружать тарелки в посудомоечную машину. Вся моя работа отныне будет состоять в том, чтобы обнимать, целовать и сюсюкаться.
После уборки на кухне и вечернего туалета детей остались приготовления к завтрашнему дню: нужно было перепрограммировать меню с учётом того, что двоим нашим подросткам назначили дополнительные тренировки и им потребуется больше белка. Пальцы машинально выбирали нужные опции, а мысли были уже в центре профпереподготовки. Учёба, конечно, будет заочной, но вряд ли удастся совмещать её с работой на полную ставку. Хотя, если слушать семинары в большой перерыв, а задания выполнять перед сном – почему нет? Я отгоняла от себя мысль о том, что по окончании курса придётся перейти в другую семью – в ту, где будет открытая вакансия. Это нескоро! Зато там будет маленький – только мой и ничей больше.