– А ну-ка, пойди сюда, Татьяна.
Она судорожно вытерла лицо и вышла на улицу. Он снова курил.
– Ты не реви давай. Жизнь переменится, дождь кончится.
Они помолчали.
– Да так я, устала сегодня отчего-то.
– Устроился я сегодня в сельпо. Водителем.
– Хорошо же, работа будет…
– Тебе сколь годков уже?
– Семнадцать.
– Ты давай подрасти чуток, а потом я тебя замуж возьму. На следующий год.
Танька поплыла, мысли путались. Она вытаращила глаза на Ваньку и не могла ничего сказать. Сердце прыгало, и она не верила, что всё это сейчас происходит с ней.
– Чего притихла? Пойдёшь за меня?
– Пойду…
Всё у нее из головы вылетело: наказы матери, дела и заботы.
– Я уж думал, не по нраву я тебе стал, боишься… А я по тебе всю жизнь сохну: как мы переехали сюда с мамкой, так и маюсь – с малых лет твоих. А ты всё не вырастешь никак, Танька!
Они опять молчали и испуганно смотрели друг на друга: счастье казалось невероятным, призрачным, неожиданным и желанным одновременно. Он достал из-за пазухи мятую косынку и протянул ей.
– На, не теряй больше… Пойдём по домам, Татьяна. Темно совсем, мне ехать завтра в самую рань.
Она взяла косынку и на деревянных ногах пошла домой. Обернувшись, она спросила:
– Вань, это ты пошутил, да?
– Таня, разве когда любят, так шутят?
Она неловко улыбнулась и помахала ему. Он пришёл домой и рухнул на панцирную кровать. «Какая она еще зелёная», – думал он. Как же ему хотелось взять Таню за руку, прикоснуться к её румяным щекам, поцеловать.
В армии не было дня, чтоб он не вспомнил о ней. Его донимали сослуживцы и молоденькие медсёстры: «Ждёт тебя кто?» Он молчал: знал – ждать, скорее, придётся ему. Когда уходил на службу, она была совсем девчонкой – две косички, драповое пальтишко в клетку, детские красные резиновые сапожки. А вернулся через два года, и во двор не было мочи ходить: Таня округлилась где надо и превратилась из ребёнка в девушку. Он готов был посадить Таньку в оставшийся ему после отца мотоцикл «Восход» и увезти, украсть у всех. Иван боялся спугнуть её и волновался: вдруг она уже с кем-то ходит на танцы…
Дома, захлопнув хлипкую деревянную дверь, Танька бросила косынку на стул, из неё что-то выпало. Таня нагнулась – конфета. На ярком фантике нарисован верблюд и большими буквами написано: «Каракум». Дождь кончился. В старом бараке наступила тишина.
Этой ночью не спали только двое, каждый в своей койке.
Две Лены, одна любовь
Они были неразлучны – две подружки: одинаковые имена, но такие разные лица. А с ними всегда был он, их верный друг и товарищ. На школьных переменах Лены не расставались, хором умоляли Кирилла решить для них домашку по геометрии.
Он хмурился, думал: «А если кто узнает, что они обе у меня списывают?» Они словно читали его мысли и так же хором твердили: «Кирюша! Что ты, никто не узнает».
Училась троица друзей в одной школе, но в параллельных классах: он в «А», они в «Б». До школы всегда шли вместе, обратно – тоже. Утром разговоры не вели, молча пинали свои мешки со сменкой. У Кирилла в портфеле всегда были методички, любая математическая задача ему была по плечу. У Леночек на душе всю дорогу до школы и обратно была сплошная безнадёга. Подруги шли, и каждая думала о том, как бы так выбрать случай и всё ему рассказать. Кирилл шёл и думал: «Интересно, мама сварила щи или рассольник?»
Лены были кардинально разные – так случается среди близких подруг. Одна, та, что побойчее, была на голову выше Кирилла и, наверное, вдвое шире своей одноклассницы. Она носила блузку с кружевным воротничком и чёрный сарафан, который неприятно лип к колготкам. Школьная форма была для всех обязательна, но и модничать хотелось всем. Белый кружевной воротничок неприятно царапал Ленин широкий подбородок, и она всё время чесала шею – от этого круглые щёки Лены покрывались румянцем свекольного цвета. Из-за неудобной блузки и особенностей фигуры в классе её дразнили Помидориной.
Вторая Лена была ниже Кирилла и уж тем более ниже своей тёзки. На физкультуре и ОБЖ она всегда стояла в конце строя. Огромный портфель делал её похожей на туриста, несущего огромную пайву. Её тонкие косички всегда были украшены бантами, размером с полголовы самой Лены.
Но разве дружба зависит от таких особенностей, как рост, вес, цвет волос? К счастью, это никак не влияло на отношения лучших подруг.
Такая нестандартная троица: две девочки и парень. Казалось бы, симпатии давно должны были расставить акценты в общении, но любовный треугольник никак не обозначался на координатах реальности. Одна Лена думала, что Кирилл, естественно, нравится только ей. Кому вообще ещё может приглянуться такой умный мальчик? Только ей – другого варианта и быть не может. Вторая Лена, как оказалось, грезила о нём с первой линейки первого класса – это, конечно же, был страшный секрет, о котором нельзя было рассказать даже лучшей подруге.
Та, которая покрупнее, писала Кириллу тайные письма, подкладывала шоколадки в его карманы – от великой любви, конечно. Кирилл шоколад ел молча, о прекрасных чувствах не задумывался. Он вообще очень любил сладкое и маму – Лены не вызывали у него «эврику». Он читал по вечерам классиков, а потом гулял с собакой. Кирилл был не особо наблюдательным, слегка флегматичным и удивительно сдержанным – стандартный набор качеств среднестатистического юноши.
У него был день рождения – как-никак праздник, и он, конечно, позвал закадычных. Детский праздник устроила им Кирина мама. Оливье в хрустале, яблочный компот из банки в графине, румяная курочка с пюре – «Кирюша это обожает». Ну и конечно, пуховый торт – гвоздь стола на тёмно-зелёной скатерти с бахромой.
Лены сидели в лучшем виде: косметика из «Роспечати», тени с блёстками, бархатные ободки и платья на бретельках. Кирины мама с папой решили: одиннадцать лет – это возраст, и ушли прогуляться вокруг дома.
Праздник был в разгаре. Всеобщее молчание нарушало лишь звяканье вилки о тарелку. Кирилл сидел за столом с подругами и невозмутимо жевал свой любимый салат – ему было вкусно. Вдруг та Лена, которая невысокого ростика, встала с дивана и, спрятав за спину завёрнутый в упаковочную бумагу подарок, приготовилась вещать дифирамбы имениннику.
– Кирилл, я знаю, ты очень хотел, поэтому я…
Вторая Лена, та, которая покрупнее, поняла: вот тот самый шанс, чтобы прямо сейчас признаться в любви к имениннику! Иначе чужой подарок и тонкая талия подруги испортят впечатление от её проникновенного признания.
Лена, та, которая попышнее, оттолкнув конкурентку, села рядом с Кириллом и смачно поцеловала его в губы, перепачканные картофельным пюре.
Эффект неожиданности бил не в бровь, даже не в глаз, а сразу взасос. Именинник даже понять ничего не смог – картонный праздничный колпачок сполз и болтался на шее.
Лена взяла Кирилла за плечи и, пристально глядя ему в глаза, выпалила:
– Это я тебе записки писала, понял? Я!
– А шоколад?
– Тоже. Я тебя люблю! Понял?
– Понял.
Кирилл сидел в недоумении.
Вторая Лена, зычно рыдая, кинулась в коридор, принялась застёгивать лаковые босоножки. Кирилл встал и тоже прошёл в коридор. Он видел, как ремешки босоножек не слушались Лену, как она торопилась и никак не могла справиться с застёжками.
К Кириллу подошла Лена, та, которая попышнее, с важным видом задрала подбородок и, поджав губы, отвернулась. Она ждала, пока её подруга исчезнет с этого праздника.
Лена, та, которая была невысокого роста, теперь никак не могла открыть железную дверь. Хлипкие плечики бились о кожаную обивку двери. Физически сильная подруга ей подсобила. Уходя, низенькая Лена выкрикнула ей напоследок:
– Дура! Ненавижу!
Кирилл поправил очки, вернулся в залу, аккуратно взял с табуретки свой подарок, развязал ленточки – внутри был потрёпанный томик Грибоедова «Горе от ума».