Втайне он решил для себя, что осиротел. Похоронил мать вместе с отцом. Отсек их обоих от себя – и прошлое свое отсек, и деревню, и всех, кто там жил. А если спрашивали его об отце и матери, отвечал, что родители умерли.
«Как там мать?» – спросил себя Сомов, но ответа не было.
«Хватит думать об этом!» – приказал он себе.
Мать все равно ничем не поможет…
А кто поможет?
Все время, оставшееся до рассвета, Сомов бестолково бегал по квартире, думая, что делать. Задернул шторы, чтобы тьма не глядела в окна. Включил везде свет. Сто раз проверил сигнализацию и замки на двери. Вытащил из шкафа простенький серебряный крестик, который когда-то подарила мать, нацепил на шею. Крест без веры – только безделушка, но лучше так, чем никак.
Сомов пытался припомнить свои бескорыстные поступки и с ужасом понимал, что вспоминать нечего. Если и были такие, то давно, в детстве, и он их не помнил, не мог предъявить!
Три часа ночи минуло. Половина четвертого. Без четверти.
О том, что сейчас три часа сорок девять минут, Сомов узнал безошибочно. Свет в квартире погас, словно разом перегорели все лампочки. Из-за плотно закрытых штор свет с улицы в квартиру тоже не проникал, так что внутри было темно, как…
«Как в могиле», – пришло на ум Сомову избитое сравнение.
Когда пришла тьма, он стоял посреди гостиной: на месте не сиделось, он метался из спальни в кухню, из кухни в гостиную. Сомов не шевелился, будто надеясь, что если ничем не выдаст себя, то злая сила его не заметит и уберется прочь.
Он даже не дышал и сердцу приказал бы не биться, если бы мог: казалось, оно грохочет, как отбойный молоток. Прошло несколько минут. Комната озарилась призрачным сиянием: серовато-синим светом вспыхнул экран телевизора. Наверное, и монитор компьютера в спальне включился, мелькнуло в голове у Сомова.
В этом иллюзорном, пляшущем свете отчетливо видна была черная тень, что огромной кляксой расползлась в углу комнаты по потолку и стене. Она напоминала фигуру в черном одеянии, и Сомов, глядя на нее, отказывался верить своим глазам.
Однако пришлось. Знакомый уже низкий, лающий голос, который доносился, кажется, отовсюду сразу, одновременно, прохрипел:
– Я пришел. Ты готов ответить?
Сомов услышал тихий поскуливающий писк и с ужасом понял, что эти жалобные звуки вырываются из его горла. Больше не было возможности для скепсиса: он не мог позволить себе такой роскоши.
– Я… я дал денег матери, – пролепетал он.
– Не считается! – рявкнул демон. – Это не было бескорыстно. Ты откупался от матери, а заодно – от своей совести. Даже и не знаешь, что уже шесть лет говоришь всем правду: ты и есть круглый сирота! А мать твою чужие люди хоронили.
Сомов задохнулся от неожиданной боли. Он и не знал, что такая бывает, что он вообще может ее испытывать. Хотя и не понял пока, за кого болело сердце: за мать или за себя?
Тень придвинулась, протянула к Сомову длинные руки.
– Даю тебе еще две попытки. Говори.
Сомов, который несколько часов перебирал в голове события своей жизни, не знал, что сказать, и выпалил:
– Сонечка! Стажерка! Я ей помог…
– Знаю, – перебило адское существо. – Не считается! Ты не по доброте душевной ошибки ее исправлял. Ты хотел Сонечку в свою постель – и получил. А она потом ненавидела и себя, и тебя.
Сонечка, вспомнил Сомов, уволилась по-тихому, никому ничего не объясняя.
– Про женщин лучше не говори, не старайся. Ни к кому ты искренних, бескорыстных чувств не испытывал.
Густая, как вакса, плотная тень была совсем рядом. Миг – и отделится от стены, схватит Сомова, который скрючился, обхватил себя руками, стараясь укрыться от чудовища.
– Дурной, злобный, никчемный человек с каменным сердцем, по которому никто не заплачет. Мне такие нужны! – алчно проговорил демон. – Последняя попытка. А потом я вырву твои глаза и язык, заберу твою душу.
Сомов почувствовал, что плачет. Слезы – горячие, как свечной воск, текли по щекам.
«Мамочка, помоги», – снова позвал он покойную мать, и на ум вдруг пришел другой человек.
Ребенок, маленький мальчик.
Назойливый чумазый оборванец, который прицепился к Сомову днем и которому…
– Мальчишка! – вне себя заорал Сомов. – Я отдал ему сегодня пакет с едой! Мог и сам съесть, но дал ему! И мне ничего от него не было надо! Это был бескорыстный поступок!
– Случайный, – возразил демон, но Сомов, услышав сомнение в его голосе, осмелел:
– Ты велел вспомнить бескорыстный поступок – я вспомнил! Ты теперь не можешь убить меня!
Повисла пауза, а потом неведомое создание проговорило:
– Не могу, ты прав. – Тень, похожая на нефтяное пятно, отодвинулась обратно в угол. – На этот раз считай, что тебе повезло. Но имей в виду: такие, как ты – моя добыча. Рано или поздно будешь мой.
В следующий миг экран телевизора погас, а свет в квартире, наоборот, включился. В углу не было никакой тени, вообще никого не было, кроме насмерть перепуганного Сомова.
Ночной гость сгинул без следа.
– Как прошло, Вадим Васильевич? – спросила секретарша, глядя на высокого лысого мужчину, вышедшего из кабинета шефа.
– Все отлично, отпустил меня, так что едем с Васей на море, – улыбнулся тот и направился к выходу из приемной.
Она поглядела ему вслед и в сотый раз удивилась произошедшим переменам. Сколько лет никто на его лице и намека на улыбку не видел, не то, что сейчас. Неприятнейший был тип, отвратительный.
А теперь Кощеем Сомова звать ну никак не хотелось!..
И как-то все это в прошлом году в одночасье случилось: был один человек, стал другой, словно подменили. Девочки в бухгалтерии считали, что это у него началось после того, как он в родную деревню съездил.
А вернулся оттуда – и в офисе прямо как бомба взорвалась: люди только и говорили о том, что Сомов решил усыновить беспризорника Ваську, который постоянно ошивался у бизнес-центра. Поначалу никто не верил: мол, ничего у Сомова не выйдет, неженатый же, неполная семья, но он бился, бился и как-то смог все уладить.
Забрал Ваську к себе, месяцев десять уже прошло. Или больше. Теперь вот на море собрался везти приемного сына: шеф заявление на отпуск подписал.
Секретарша задумчиво посмотрела в окно. Бывают все же чудеса на свете, подумалось ей. Самые настоящие чудеса!
Не иначе как Ангел-Хранитель Сомова вразумил…
Дом на краю поля
Тетя Лида позвонила очень не вовремя.
Я вышел из здания университета: сдал последний экзамен, закрыл сессию. Мы с одногруппниками собрались отметить это дело: все-таки четвертый курс позади! Как раз стояли на крыльце, обсуждали что, где и как, и тут зазвонил сотовый.
Номер был незнакомый, я сначала и брать не хотел, но мобильник буквально разрывался. Пропустив два звонка, на третий снял трубку и услышал ее голос:
– Здравствуй, Артемушка. Долго не отвечаешь. – Она говорила тихим, глуховатым голосом. – Звоню, звоню.
– Привет, тетя Лида. Номер незнакомый, я не думал, что это ты.
– А, ну да. – Она шмыгнула носом. Плакала, что ли? – В магазин зашла позвонить. Мой телефон сломался.
Тетя Лида – мамина старшая сестра, родители у них умерли. Тетя Лида замуж не выходила, а мама вышла, но отец умер, когда мне было шесть, вслед за ним ушли и его родители, вот и получается, что кроме мамы и тетки у меня никого нет.
– Артемушка, я попросить тебя хотела. – Она помолчала, словно не решаясь договорить или боясь отказа: – Можешь ты ко мне приехать?
Я немного опешил, а потому ответил резче, чем намеревался:
– Что? Когда?
Тетя Лида жила в деревне, где они с матерью выросли. Когда же я там был в последний раз? Наверное, лет пять назад. Или больше? Она приезжала иногда в город, и мы встречались, но как-то все на бегу, урывками.
– Сегодня приезжай. – Голос звучал умоляюще и робко: – Понимаю, ты занят, учеба… Я бы не просила, если бы…
– Ты что, заболела? – Внутри у меня похолодело. Тетя Лида говорила так, будто прощалась или была страшно напугана. Поэтому я тоже испугался.