– А после операции с отслоением сетчатки надо капаться?
Говорю: «Да».
После чего иду к себе, и всем кто пришёл, капаю по очереди глаза.
Смена закончилась, и я собираюсь идти домой. Дежурная медсестра просит:
– Пройди по палатам ещё раз и проверь на всякий случай, все ли закапались, а то ты уйдёшь, а они все придут ко мне, и мне придётся это делать.
Иду по палатам и спрашиваю, все были на процедурах или нет?
В последней палате на мой вопрос слышу тот же голос с кровати из дальнего угла, что полчаса назад:
– А после операции по отслоению сетчатки надо капаться?
– Да я же Вам говорила, что надо, Вы что, не капались?
– Нет.
– Идите сейчас же.
Иду по коридору, а из палаты выходит ещё один пациент и спрашивает:
– После лазерной операции надо капать глаз?
Появляется другой.
– А после укола тоже надо это делать?
Таким образом, собрала 5 человек, которые меня не услышали или проигнорировали, и пропустили эту процедуру. Вот вам и взрослые люди, хуже детей.
Неугомонная бабулька
Однажды под вечер поступила к нам в отделение бабушка Божий одуванчик, такая тихая на вид, спокойная. Была она с дочкой, которая, не предупредив нас о том, что собой представляет бабушка, уехала домой.
В 10 часов вечера мы всех больных отправили спать в палаты. Улеглась и бабушка. Все двери в палаты закрыты.
Мы с санитаркой присели на посту в отделении, чтобы обсудить наши законченные, и ещё нет дела. Вдруг в одной из палат открывается дверь, и из неё выглядывает бабушка. Так делает ребёнок, когда собирается нашкодить, но прежде проверяет, никого ли в помещении нет.
После этого она вышла из палаты, и на цыпочках, стараясь не шуметь, стала красться к выходу из отделения. В одной руке она держала одеяло, а под мышкой другой у неё была подушка.
Но мы её видим. Мы у неё спрашиваем:
– Вы куда?
А она отвечает:
Домой.
И смех, и грех.
Мы ей:
– Уже поздно, а Вы – в больнице, идите в палату.
А она:
– Да вы шо. У меня муж умер, и мне надо ехать на похороны. Так что мне надо домой. Я уже давно одна. А у меня и сапог нет.
– Бабушка, – говорим ей. – Вы в больнице, Вам надо спать.
После этого завожу её в палату, укладываю на её кровать, накрываю одеялом, и ухожу.
А санитарка говорит:
– Давай еще посидим и посмотрим, уснёт бабушка или нет.
Проходит пять минут, раздаётся скрип двери той же палаты, выглядывает из неё бабушка, высунув из дверей сначала свой длинный острый нос, а затем появляется в коридоре собственной персоной. И опять тихонько, на цыпочках крадётся к выходу из отделения. В руках у неё те же подушка и одеяло.
Нас разбирает смех, но мы держимся. Санитарка её спрашивает:
Бабушка, Вы куда?
А она опять, как ни в чем не бывало:
– Домой.
Мы снова берём бабушку под руки, заводим в палату, кладём её на кровать и говорим ей:
– Лежать и спать, не вставать.
Сами опять же присаживаемся в коридоре в отделении на диван.
Проходит примерно полчаса. Всё тихо. Вдруг слышим, в палате, где находится бабушка, кто-то щёлкает выключателем света, потом громко хлопнула дверь в туалет. Кто-то из больных сказал:
– Бабушка, не стучите дверьми, мы спим.
– Хорошо, – отвечает она.
После этого открывается дверь палаты и появляется бабушка, которая опять направляется к выходу.
Мы ей говорим:
– Бабушка, Вы куда?
– Да домой, вы, в конце концов, меня отпустите или нет?
Опять уложили бабушку на койку, закрыли в палату дверь, и тут же слышим крик одной из больной:
– Куда вы лезете?
– Как куда? В окно.
Бабушка решила выйти через окно, раз не удалось это сделать через дверь, и полезла на кровать, которая стояла у окна, и на которой лежала женщина.
– Вы же упадёте, там высоко.
Отделение находится на втором этаже старого высокого здания, построенного в начале прошлого века.
– Но вы же меня спасёте, – был ответ. – Вы же меня поймаете.
– Ой, бабушка, идите, ложитесь на свою кровать. Что Вы мешаете всем спать?
Бабушка опять идёт в туалет, щёлкает несколько раз выключателем, а потом снова раздаётся тихий скрип двери, и бабушка с подушкой и одеялом появляется в коридоре.
Мы её на этот раз не трогаем. Двери выхода из отделения закрыты. Думаем, пусть бабушка погуляет по коридору, может, после этого лучше будет спать.
Бабушка погуляла по отделению, выйти из него не смогла, и направилась назад, но перепутала палаты и вошла в чужую. Мы её из неё забрали и опять уложили в кровать.
– Бабушка, надо спать.
Куда там. Прошло пять минут, и она опять была в коридоре с подушкой и одеялом.
Бабушка так гуляла до четырёх часов утра. А после этого улеглась на свою койку и захрапела так, что чуть стены не тряслись.
К восьми часам утра пришли на работу доктора. Пытались разбудить бабушку на осмотр и подготовку к операции. Куда там. Она спала, как убитая.
Её разбудили только в 12 часов дня. Вызвали её родственников, прооперировали (операция была несложной и без наркоза), дали немного времени, чтобы придти в себя, и сразу же отправили домой…
Любовь
Я долго ещё нежилась в простынях на надувном серого цвета матраце в палатке с открытыми глазами, боясь пошевелиться, не в силах потревожить сон любимого. Моё богатое воображение отчётливо и ярко рисовало мне планы нашей совместной жизни. Я в тот момент желала добра всем людям, живущим на земле, влюблённым присуще это чувство. У любящего человека сердце доброе.
Наверное, прошло немало времени, потому что солнце с первоначальной своей точки восхода поднялось гораздо выше и правее, да и грело теперь сильнее, брезент нагрелся, и в палатке стало душно.
«Пожалуй, пора подниматься», – решила я, и осторожно тронула парня за плечо.
– Гена, вставай.
Неделю назад мы отнесли с ним в загс заявление. Затем с родителями обговорили вопросы, касающиеся нашей свадьбы. Несколько дней собирались в дорогу. А потом с их согласия, предварительно протрясшись под перестук колёс больше суток в плацкартном вагоне пассажирского поезда, добрались на попутной машине к одной из баз отдыха на Черноморском побережье, и далеко оставив позади её строения, взяв левее, спустились вниз, к морю, и поставили на камнях палатку.
– У-у, – невнятно прошептал Гена, но проснуться не пожелал. И мне ничего не оставалось, как повторить свою попытку его разбудить.
Если честно, то тормошить его мне было жалко, но он сам напросился. Вчера вечером, когда мы с ним сидели, обнявшись у костра, наблюдая за его жарким пламенем, он похвастался, что утром обязательно наловит на уху рыбы. Гена просил его разбудить, во что бы то ни стало, как бы он не сопротивлялся. Поэтому я, не обращая внимания на все его жалобные причитания и возгласы типа «отстань, дай поспать ещё», делала это до тех пор, пока полностью не вывела его из-под власти сна.
– Ой, как спать хочется, – сладко сказал Гена таким умоляющим голосом, что сердце моё дрогнуло от избытка переполнявшей меня к нему любви и жалости.
– Ну, спи, тогда, – пожалела его я, теряя терпение.
Гена пылко обвил мою шею руками, прижался тёплой щекой к моей щеке, но целовать не стал, а откинул одеяло, развёл в стороны мои ноги и легко тут же в меня вошёл. Я, если честно, внутренне была готова к этому ещё ночью, поэтому никакой боли от его натиска не испытала, а лишь знакомое мне наслаждение, которое в следующие несколько минут поглотило меня всю без остатка.
Гена делал это со знанием дела. Он был хорошим и умелым любовником. Мог пальцами довести меня до оргазма. И я всегда отвечала ему той же взаимностью.
На этот раз мой парень спешил. Ему не терпелось оказаться у моря с удилищем в руке. После несколько минут интенсивных движений вглубь меня и обратно, в процессе которых у меня захватывало дыхание, и начинался невообразимый полёт моего мозга и тела по просторам вселенной, и всё было кончено – я почувствовала его тёплую смазку внутри себя. Я за это время успела два раза испытать то же, что Гена, поэтому я была не в обиде.