«Скорпион» ведет Ротт, а я сижу рядом с ним. Во время подготовки нам говорили, что это самое опасное место. Большинство «айдиков» взрывается с этой стороны машины, на уровне передней дверцы, и пассажира, несмотря на броню, разносит в клочья. Поэтому я не сижу сзади – по крайней мере, в начале миссии следует показать парням, что у меня железные яйца. Я потею от страха и болтаю по радио.
Водяная Блоха и Гаус сидят сзади, всматриваются в каждый камень на обочине, в каждого человека, мимо которого мы проезжаем, стиснув зубы и судорожно сжимая в руках МСК. Они готовы выстрелить в старика, толкающего тележку с капустой, в козу, щиплющую траву у дороги. Неплохо – такими они и должны быть. Я возвращаюсь к своим наблюдениям.
Ремарк – странная смесь прекрасных домов и сооруженных на скорую руку хижин. Хаос застройки усиливают расставленные повсюду лотки с овощами, одеждой, шкурами, инструментами, рыбой и неизвестно чем еще. Харман не пострадал во время войны столь сильно, как Портсаил, но нам постоянно встречаются руины, которые не успели убрать после войны. Иногда виден разбитый фонарный столб или сгоревшее дерево, торчащее вверх, словно черная культя. Мы проезжаем мимо многоквартирного дома без единого стекла в окнах и груды обломков высотой в три метра.
Люди одеты совершенно по-разному – в темные длинные плащи, в разноцветные куртки или свитеры или в некое подобие вышитых платков. Иногда мелькает белая или пурпурная мантия служителя культа. Мы едем достаточно быстро, так что подробностей я пока не замечаю, но все здесь выглядит слегка потрепанным и не складывается в единое целое.
Чем ближе к центру, тем плотнее становится движение, и приходится прокладывать себе дорогу клаксонами. Машины, по большей части «трупы» двадцатилетней давности, послушно съезжают в сторону, а группы людей разбегаются в панике.
Первое, что бросается в глаза, – множество пешеходов, переходящих улицу наискосок и перебегающих дорогу прямо перед машинами. От постоянного торможения начинает тошнить и рябить в глазах. Но, с другой стороны, тротуарами пользоваться они тоже не могут, поскольку те заставлены лотками и опрокинутыми мусорными баками.
– Ну и бардак! – замечает Гаус. – Как бы тут какую-нибудь дрянь не подцепить. Нормально, да, Маркус? Сифак – и в могилу.
– Неужто потрахаться надумал? – спрашивает Водяная Блоха.
– Сосредоточьтесь на дороге, блядь! – обрываю я их беседу. – Расслабились уже? Морды тяпкой и вести наблюдение.
Сержант Голя сообщает по радио, что на одной из боковых улиц слышны выстрелы, но приказывает ехать дальше. Сейчас мы не будем выяснять, кто стрелял и в кого, – у нас другая задача. Этим займется обычный патруль, парни из третьего взвода.
Мы сворачиваем на аллею Гвоздик, одну из главных улиц города, и видим километровую очередь машин, ожидающих бензина. Мы с еще большим трудом протискиваемся через эту «стояночную полосу», все больше людей лезет нам под колеса, но в конце концов добираемся до небольшой площадки, на которой стоят три распределителя и разбитый контейнер для персонала.
Топливо должны привезти завтра – так гласит надпись на преграждающей проезд цепи. Хорошо, что Пурич немного знает ремаркский и способен перекричать шум двигателя. Сержант приказывает выйти из «скорпионов» второму и третьему отделениям. Первая и последняя машины должны ждать развития событий.
Второе отделение состоит почти из одних ветеранов. Не понимаю, почему нас не перемешали сильнее. В моем отделении только старший рядовой Ротт второй раз участвует в миссии, у остальных нет опыта. Одно дело – кататься на полигоне и читать инструкции, и совсем другое – понять этот мир и не сойти с ума. Никогда не пойму армию.
Сержант вылавливает из группки зевак ремаркского полицейского и подходит к нему с переводчиком. Разговор становится нервным, я вижу, как наш командир все сильнее размахивает руками. Возвращается он изрядно разозленным.
– Не было никакого теракта, – говорит он, красный от ярости. – Те болваны из полиции думали, будто это бомба, а на самом деле какой-то придурок из обслуги бензоколонки сам себя случайно взорвал в контейнере. Решил закурить, а рядом оказался протекающий газовый баллон. Труп уже забрала скорая.
– Великолепно, – капрал Норман сплевывает на улицу, хотя в Ремарке это вроде бы запрещено. – Почему разведка не послала дрон?
– Потому что старые отправили на техосмотр с четвертым контингентом, а новые, блядь, еще не активировали, – отвечает Голя и приказывает нам собираться.
– Хорошо, что у этих черножопых нет бензина, – замечает кто-то из второго отделения. – Все взлетело бы на воздух.
Первый патруль оказывается ошибкой. Хвастаться по возвращении на базу будет нечем, но мы о том не жалеем. Возвращаемся другим путем, чтобы не искушать судьбу и объехать пробки. Первый «скорпион» сбивает одичавшую собаку. Я вижу, как костлявая зверюга убегает между домов, хромая на сломанную лапу.
Вторник, 12 января, 20.25
Вечерами начинается всеобщее помешательство – иначе не назовешь. Звонки, чаты, длинные мейлы – девушкам, невестам, женам, родителям, родственникам и знакомым, приятелям по кварталу и любовницам с работы, или прочим отчаявшимся душам, которые больше всего на свете нуждаются в информации о том, чем мы сегодня занимались, что ели на обед, сколько градусов тепла на улице и не натирает ли нам в паху. Солдаты сидят за компьютерами и стучат по клавиатуре с наушниками в ушах, шмыгая носом, или бродят с коммуникатором по коридорам, ища хоть какого-то уединения.
После подобных разговоров они наверняка размышляют о том, не изменяет ли им девушка, не начали ли дети прогуливать уроки, не растратила ли жена заначку на черный день и в самом ли деле выздоровел маявшийся животом пес. За несколько дней столь многое может случиться.
Я недоверчиво качаю головой – сам я не пишу писем и не звоню. Отцу сказал, что дам о себе знать по приезде в Харман, и отправил ему короткое сообщение.
– Это пройдет, – говорит сержант Голя, сидя под навесом столовой и потягивая вместе со мной и капралом Усилем безалкогольное пиво, единственным преимуществом которого является низкая температура. – Вернее, пройдет, но не у всех. Не одного удар хватит, когда какой-нибудь доброжелатель пришлет ему фотку друга с его собственной невестой. Ему сразу же захочется во внеочередной отпуск. Но большинство остынет на здешнем солнце, это я вам обещаю.
– А можно спросить – вы женаты, сержант?
– Уже пятнадцать лет с одной и той же мегерой, – с кривой усмешкой отвечает Голя. – Она только и ждет, когда объявят набор в очередную миссию, чтобы я поехал и привез немного денег. У нее свой парикмахерский салон, но можете мне поверить, парни, эта стерва стричь умеет только бабки. Обе дочери такие же, а сын еще хуже – постоянно сидит на толстой жопе и играет. Вообще, блядь, из дому не выходит, когда меня нет.
– А в скольких миссиях вы были? – спрашивает Усиль.
– Это пятая, если считать прошлый год – тогда я сидел за самой границей, в Йоне, и охранял конвои с гуманитарной помощью. Два раза был легко ранен, один раз мне даже хотели отрезать ногу, но я как-то выкарабкался. Но хер с ним, не хочу об этом говорить. Сейчас просто сказка, парни. Три года назад у нас на вооружении были «хеклеры», к которым приходилось лентой прикручивать магазины, чтобы те не выпали на бегу.
– Я что-то об этом читал, – киваю я.
– А я, Маркус, видел, как такое случалось. Мы оклеивали лентой автоматы, делали из силикона уплотнители для очков, поскольку те пропускали пыль, а «скорпионы-сто» вообще были просто хламом с броней тоньше бумаги, так что приходилось приваривать к ней вырезанное из мусорных контейнеров железо. А потом мы молились, чтобы «айдики» нам жопу не оторвали.