* * *
«Верь в свою мечту! Держи мечту под светом. Как семя взращивай. Поливай росой рассветов. Показывай только солнцу, и она прорастёт. Держись за мечту, как за ствол заветного древа. Вместе с ней тянись вверх.
Выше травы зависти, выше кустов неверия, выше лесов сомнений, выше гор страхов. И мечта наполнит твои сосуды. Она будет пульсировать с реками крови. Будет бить в бубны вместе с шаманом твоей души. Прорастёт вместе с тобой. Сквозь все преграды прорастёт!
Держи листья и цветы мечты по ветру. Лови эфиры шансов. Плыви. И мечта вынесет тебя на орбиту, где смелые, восторженные и упрямые кормят с ладони звёзды. Держись своей мечты!»
* * *
Прочитав, Надежда захлопывает книгу, бросает на меня лукавый взгляд, отодвигает свой стакан к окну и снова забирается на верхнюю полку.
Вагон вновь заполняется шумом, но я сижу, не двигаясь, ошарашенная книжным предсказанием, впитывая каждую фразу, стараюсь не потревожить расходящиеся внутри меня круги.
Рядом садится девушка, крутит в руках билет, что-то говорит, кажется, недовольным тоном. Крякнув, занимает своё место седой мужчина с глазами побитой собаки. Вглубь вагона, препираясь, проходят измазанные мороженым дети, жалуясь маме, не отрывающей взгляд от телефона.
Все занимают свои места. Поезд трогается. Он снова везет сотни желаний. Сотни надежд. Каждому кажется, что Мать Городов – это город, который заложен именно для него.
Та-дам-та-дам, та-дам-та-дам, та-дам-та-дам.
Глава 3. Слава
Вот здесь, прямо передо мной, растёт одна из четырех стен. По плану это будет стена с широким балконом на втором этаже. Его украсят резные перила, которые насквозь прошьют тонкие стебли плетистых растений, цветущих большую часть года. Всё точь-в-точь как в доме моего деда.
Утром и вечером балкон будет наполняться ароматами лопающихся от прикосновения первых и последних лучей солнца, мокрых от росы бутонов цветов. А ещё он будет полниться теплыми разговорами.
Опираюсь на прохладный бок серой крепкой стены. Дом будет основательным, как мой Дед. Я и все, кто будут в нём жить, будем под его защитой.
Картина рисуется в моей голове настолько чётко и реально, что я даже рефлекторно поднимаю ногу, пытаясь поставить её на еще не существующую первую ступень лестницы, ведущей к ярко-синей двери.
Воспоминание взлетело из закромов памяти как испуганная птица.
Я наваливался на тяжёлое дубовое полотно, ярко-синее, с оттенком морской волны, но его тяжесть, мне маленькому, не по плечу. И тогда Дед спешил на помощь. Мы вместе открывали дверь и уходили в большой сад.
– Дверь всегда должна быть яркая.
– Почему, дед, обязательно яркая?
– Э-э-э, Славка, многого ещё не знаешь, но запомни. Дверь и окна крась ярко, не бойся!
– Но, дед, почему?
– А это, Славка, чтобы счастье, когда оно будет мимо идти, заметило твой дом и попросилось войти!
Со временем дверь покрывалась всё более и более густой паутиной коричневатых трещин. Они ползли по поверхности и становились глубже и шире. Как морщины на лице Деда.
Я спрашивал: – Дед, а почему бы нам не покрасить двери?
Но и тут мой старик был загадочным и отвечал странно и размыто.
– Зачем портить работу второго художника – времени? Оно украшает всё так, как надо!
– Дед, – донимал я его дальше, – а если время – второй художник, то кто первый?
– Первый, Славка, природа. Вот сейчас придём в сад, сам всё увидишь.
Дед вёл меня за руку и всегда что-то рассказывал по дороге от дома.
Дом. Я строю дом по плану Деда.
Удивительно, но стоит закрыть глаза, как серый квадрат недавно залитого фундамента оживает в моем воображении и обретает новую форму. Я вижу крыльцо, ступеньки, дымоход, дверную ручку, настенный фонарь, каждый камень дорожки. Вижу так ясно и детально, словно дом уже передо мной.
Вокруг дома обязательно будет сад.
В нем соберу цветы, которые пахнут моим детством и расцветают всеми его красками. Первыми станут розы.
Пьянящие кустовые розы. Те цветы, которые без стеснения открывают всю свою сакральную красоту, но никогда к себе не подпускают близко. Цветы, колючие при любом, даже самом лёгком прикосновении – такие же, как самая красивая, но неприступная девушка. Дед говорил, что вырастить розовый куст крайне сложно.
Если речь идёт о безвременниках, тут всё просто. Они непривередливы, им годится любая почва. Тюльпаны и нарциссы не потребуют ежедневного присмотра тоже: «украшай ими альпийские горки и не горюй». Немного сложнее с кудрявоголовой пёстрой астильбой – тень она любит, но при этом чувствительна к застою влаги: в почве переизбыток – погибнет.
Королева цветов – отдельная история: в прихотливости с ней едва ли сравнится какой-либо еще цветущий куст. Роза капризна, не терпит бесплодной земли, никогда не прорастёт пышным цветом на болотистой почве.
Причём сам розовый куст при желании вырастить можно, но, стоит розе хоть на миг усомниться в любви своего садовника, куст уже не зацветёт – что ни делай, как ни старайся. Даже в идеальной для неё рыхлой, слабокислой земле она будет расти, зеленеть, но так и будет «молчать» – не покажет ни одного бутона, если уж решила, что хозяин её недостоин.
«Будь достойным, внук!» – говорил дед: «Будь лучшим!» – ласково взъерошивал он мне волосы и щекотал.
Я ёжился, глупый, и выскальзывал из-под его ладони. Но сильные жилистые руки ловко ловили меня, давали любовный подзатыльник и ещё сильнее взъерошивали мои волосы. Всё бы отдал за то, чтобы сейчас ощутить это тепло мозолистых огромных ладоней самого родного мне большого и мудрого человека.
Если бы не он, я не стоял бы здесь, не наблюдал, как закатные южные лучи золотыми тенями танцуют на моей земле. Память держит, как стержень, и ведёт вперёд, как маяк.
Его хриплый голос звучит в голове и помогает так часто, что порой даже странно и немного страшно. Словно после смерти Дед спустился в узкий светлый коридор между мирами, отодвинул моего хранителя в сторону, а сам занял его место и встал за мое правое плечо.
Если оглянуться прямо сейчас, я увижу вытянутое землистое лицо, изрытое, как шрамами, глубокими траншеями морщин, седую, всегда небрежно стриженую бороду, абсолютно белые волосы и ярко-синие, живые и быстрые, как у ребёнка, глаза.
Его образ я вижу во сне почти каждую ночь. И его голос не покидает.
«Славка, не торопись в процессе – когда растишь красоту и даришь миру радость. Но торопись помогать и торопись творить».
Дед, ты был, как Мариинская впадина – бездонным хранилищем секретов.
Бережно храню его советы, и в моем нагрудном кармане лежат план дома и план сада – единственное, что осталось у меня от него.
«Эй, дед! Неужели там, на небе, нет дел занимательнее, чем наблюдать за земными приключениями внука?»
Подумав об этом, я как будто слышу сухой и крякающий смех, и становится легче. Ты по-прежнему где-то рядом. Или это просто доносится из-за деревьев крик вечерней южной птицы?
Глава 4. Марина
Встреча в кафе назначена на пятнадцать ноль-ноль. Сто раз уже позвонила и предупредила о том, что опаздываю. Когда она брала трубку в самый последний раз, голос на том конце провода был полон досады.
– Торопитесь, поживее, пожалуйста. У меня куча дел и телефон садится.
Звонить сто первый раз нет смысла. Нервно нажимаю на экран телефона: уже пятнадцать сорок четыре.
– Можно быстрее? Я очень опаздываю, – подгоняю кудрявого остроносого мужчину в чёрном картузе, ерзая на заднем сидении маленького желтого авто.
Вместо ответа он лишь бросает на меня строгий взгляд через зеркало и затем взмахом ресниц показывает на тесно прижавшихся друг к другу «железных коней». Они так же, как и мы, заложниками стоят на сером, пылающем от несезонной жары, майском асфальте.
Если бы я знала, что поезд задержится и что мне попадется такой нерасторопный водитель! Если бы я знала, я выбрала бы другое время! Если бы я знала, что мое собственное решение разбудит всех демонов страха, живущих в сердце, я не переводила бы деньги за квартиру незнакомой женщине так безрассудно и смело.