Что ж, для начала, этот морг кардинально отличался от обычных больничных моргов: здесь все больше напоминало операционные, блестело нержавеющей сталью, стояли передовые вентиляционные системы, в комнатах для переодевания имелись душевые – в здании были представлены все современные удобства. Морг обладал каким-то диккенсовским очарованием. В качестве кладовой и одновременно прохода в секционный зал использовалась импровизированная раздевалка. Вместо обычных халатов, одноразовых фартуков и перчаток мне указали на гору зеленых льняных рабочих халатов, легко очищающихся пластиковых фартуков и перчаток большого размера. 30 с лишним лет прошло, а мне все еще кажется, что морги предназначены для того, чтобы в них трудились очень высокие люди с огромными конечностями. У профессора был свой личный фартук, на котором несмываемым маркером было написано «ПРОФ». Мне пришлось довольствоваться фартуком с надписью «ИБС» – позже я узнала, что имелось в виду сокращение от «ишемической болезни сердца», любимого диагноза судмедэксперта. Этот диагноз и меня выручал время от времени. Разумеется, фартук был слишком длинным, и мне пришлось изловчиться, чтобы не запутаться в нем и не расшибиться о мраморный пол.
Переодевшись, мы прошли в секционный зал – большой и светлый, в нем стояло три белых фарфоровых стола. Каждый был рассчитан на два тела, что сейчас считается неприемлемым, да и в те времена не стоило так делать, но в ходе своей работы я выяснила, что на мертвых тогда денег не выделялось. Уже позже, когда судебная медицина стала неотъемлемой частью расследований, городские морги смогли позволить себе обновить оборудование, так как существовал риск испортить улики, содержащие в себе ДНК-материал.
Нас ожидали четыре тела, все на разных этапах вскрытия, все со своими трогающими за душу историями – они жаждали нашего внимания, мы должны были изучить их и установить причину смерти.
Первая смерть была от пожара, дальше двое пожилых, умерших внезапно, и один молодой человек – первый наркоман, которого я видела. Как Алиса в Стране чудес, я прыгнула в кроличью нору и открыла для себя ранее неизведанный мир. Как и она, я встретила интересных, странных и замечательных людей, живых и мертвых – мир, из которого не хочется уходить.
Следующие 13 лет я оттачивала мастерство в Глазго. За это время я провела более пяти тысяч вскрытий, большая часть смертей были неожиданными – вследствие несчастного случая или самоубийства, – однако мы жили в Глазго, поэтому встречались и убийства. В основном смерти от ножевых ранений: где-то один удар, а где-то больше сотни. Ранения наносились разными предметами: от простого карандаша до декоративного самурайского меча – это обычное украшение гостиных в Глазго в 1980-х годах. На втором месте шли тупые травмы, часто повреждение головы в результате ударов кулаками, ногами или любым увесистым предметом, например, молотком, разводным ключом или камнем – в сущности, тем, что под руку попадалось.
Через несколько лет появились и огнестрельные ранения. В руках бандитов Глазго оказалось новое оружие, и судмедэкспертам тоже пришлось включаться в игру. Я съездила в судебно-медицинское отделение в Белфасте, чтобы вникнуть в курс дел со стрельбой, которая нередко случалась во времена Смуты в Северной Ирландии[13]. Вдобавок ко всему, стали появляться случаи удушения.
Помимо этого мы преподавали студентам медицинского и юридического факультетов, а также создали программу для всех, кто имеет отношение к судебно-медицинской экспертизе, от медсестер и врачей до пожарных и юристов.
Судебно-медицинская экспертиза отнимает все ваше время. Вы не можете заниматься ею вполсилы: долгие смены, пропавшие выходные и пропущенные праздники в этой профессии норма. Коллеги становятся друзьями, а ваша семья должна с пониманием относиться к этому, партнер на время становится родителем-одиночкой, а вы едите, спите и дышите смертью.
В 1998 году я уехала из Глазго в Ирландию, чтобы в Дублине при профессоре Джеке Харбисоне занять место заместителя государственного патолога. Мне предстояло заниматься той же работой, что и прежде, однако я вдруг оказалась в публичном поле, что в Англии считалось неприемлемым. В Шотландии судебные патологи были известны небольшому кругу лиц, участвоваших в расследовании, а публика либо мало интересовалась, либо не интересовалась вовсе тем, кто мы и чем занимаемся.
Джека я знала много лет, и он всегда рассказывал нам о своей работе судмедэксперта. Однажды ему предстояло посетить Глазго в качестве внештатного эксперта на судмедэкспертизе для студентов-медиков. Он перепутал время прилета, поэтому машина, отправленная за ним в аэропорт, вернулась пустая. Позже, когда он добрался до аэропорта Глазго, никто его не встречал, и, разумеется, он обратился к полицейскому, попросив отвезти его в офис профессора Ванезиса. Полицейский понятия не имел, кто такие Джек и Ванезис, однако согласился обратиться к старшему офицеру. В конце концов они выяснили, что Джеку нужно в судебно-медицинское отделение, и позвонили нам. Джек ехал, полный энтузиазма, и удивился, что ни один человек в Глазго – явное преувеличение – не знает профессора с судебно-медицинского отделения. «Разумеется, любой в Ирландии меня знает». Ну конечно знает, Джек!
Перенесемся на несколько лет вперед. После громкого убийства Софи Тоскан дю Плантье[14] на востоке графства Корк в 1996 году стало понятно, что один судмедэксперт не может заниматься расследованием каждой подозрительной смерти по всей стране. Джек тогда связался со мной и спросил, не будет ли мне интересно присоединиться к нему в расследовании в Ирландии. Я ответила, что подумаю, и предложила заехать к нему, чтобы войти в курс дела. Когда я приехала в Дублин, Джек меня не встретил. Око за око! Из громкоговорителя раздалось: «Доктор Кэссиди, прошу вас подойти к стойке информации». Рассчитывая услышать, что Джек опаздывает, я удивилась, когда подошли двое полицейских и объяснили, что профессор Харбисон сейчас на месте преступления и попросил отвезти меня к нему.
Меня посадили в полицейскую машину, и мы поехали из Дублина в Грейнджгорман, где нашли тела двух женщин. Я и не заметила, как разговорилась с судебными экспертами о следах: что важнее, сделать анализ ДНК или идентифицировать кровавые отпечатки? Дискуссия продолжилась и в Глазго. Речь шла об ужасном двойном убийстве, и тогда я не знала, что его не раскроют еще много лет. Мой приезд поставил точку: нужно ехать в Ирландию. А также позволил удостовериться, что все действительно знали Джека.
Так что вторым этапом в моей карьере стала Ирландия, офис государственного патолога. Та же работа, но отличная во многих отношениях.
Ирландцы одержимы смертью. Здесь посещение похорон – национальный вид спорта, в то время как в Шотландии нужно иметь непосредственную связь с умершим: быть членом семьи или близким другом, – чтобы тебя допустили к мясному пирогу, особой изюминке мероприятия.
В Ирландии о смертях объявляют по местным радиостанциям, и вместо того, чтобы проверять гороскоп или разгадывать кроссворд, люди смотрят газетные развороты, чтобы узнать, не умер ли кто поблизости, – это и есть веский повод зайти на похороны. У иных другие поводы, например «Я знал его кузину» или «Моя бабушка жила прямо за углом». Помню, на маминых похоронах мы знали каждого присутствующего в церкви, кроме одного человека – представителя из министерства юстиции. Приятное беспокойство, однако совершенно ненужное в Шотландии на похоронах. Он не остался на пирог. Но спасибо, что зашел, Ноэль.