Вика сдалась. Она смотрела на людей в белых костюмах и следила за количеством жертв. Растущие графики множили панику, и вскоре люди начали бояться чихать даже в собственной квартире. Все другие болезни разом исчезли – любой насморк сразу вызывал немой вопрос: может, «корона»?
Одно радовало – бесконтактная доставка еды. Круассаны с малиновой начинкой и эклеры успокаивали, и Вика могла спокойно работать, не выходя из дома.
Людей на улице становилось все меньше. В школе, пока ждала Мишку после уроков в последний день перед карантином, разговорилась с Лизой. Та продиктовала ей внушительный список “проверенных” сериалов и сообщила, что они уезжают в деревню, чтобы “там переждать весь этот ужас”. Мысль о свекрови в деревне молнией сверкнула в Викиной голове, но она ее тут же погасила: ведь все не так страшно, правда? Все это выдумки, да?
Полки в магазинах быстро редели. Странно было видеть пустые отделы, в которых еще недавно было изобилие всех видов макарон и гречки. Может, тоже купить больше продуктов? Так, на всякий случай. Но и эту мысль Вика отбросила, продолжая уговаривать себя, что ситуация стабильна и паника ни к чему.
Интернет наполнился фотографиями огромных очередей. Вика просыпалась по ночам и долго не могла уснуть от гудящих мыслей. Утром от них оставалось неясное чувство тревоги.
И вот случилось то, чего весь город так боялся и вместе с тем ждал: появились первые местные зараженные. Огромный муравейник вдруг притаился и замер. В то утро Вика проснулась уже в другой реальности: испуганной и сражающейся. Началась новая жизнь.
Телефон, так редко звонивший в последнее время, разразился громким звуком. Голос мужа ее напугал.
– Вика, меня уволили.
Она почувствовала, как мир накренился и поплыл, все тело пронзило током. Но Вика удивилась своему спокойному тону:
– Леша, что случилось? Ты… – она не успела закончить.
– Дома поговорим.
Она долго слушала длинные гудки, а потом заметила, что экраном размазывает что-то мокрое по уху. Слезы? Вика машинально приготовила себе кофе и съела круассан, не различая вкуса малины, не чувствуя текстуры, не слыша аромата.
Все неслось вниз на огромной скорости, она пыталась собрать мысли, но ничего не получалась: бизнес накрылся, ипотека, двое детей… Наконец, звонок в дверь. Вика быстро включила детям мультики.
– Пусть посмотрят, пока мы спокойно все обсудим.
Собралась, старалась улыбаться: сейчас надо его поддержать, а все остальное потом. Алексей, хмурый, грустный, как будто постаревший, вошел в квартиру.
– Не говори ничего, все будет хорошо. Пойдем ужинать, я тебе плов приготовила, как ты любишь.
– Это все новый вирус. У нас сократили половину сотрудников.
– Так ты же там 13 лет работал, почему тебя?
– Я думаю, у них не было выбора.
Они проговорили полночи. Вика почему-то представила, как сын слушает их приглушенный разговор, лежа в своей постели, ей вспомнилось, как она когда-то точно так же встревоженно вслушивалась в разговор родителей в начале 1990-х. Тогда им было нечего есть. Скользкий страх опять охватил ее тело – ведь сейчас ситуация лучше, правда? Ответа не было – его не знал никто. И от этого становилось еще страшнее.
На карантине дети с утра до вечера переворачивали вверх дном все, что можно было перевернуть. Муж, застрявший вместе со всеми в четырех стенах, реагировал на их выходки нервно. А Вика машинально выполняла свои обязанности. Готовила, убирала, разбиралась с онлайн-уроками сына, а вечерами и ночами – работала.
Отражение в зеркалах ее пугало. Ей казалось, как будто она – маленькая, а поселилась в большом теле. И оно постоянно просило есть. Бороться с ним не хватало сил. Бессонные ночи давно перекочевали на кухню: и чай с эклером быстро стал привычным делом. После такого ритуала Вика сразу засыпала.
Единственное время, когда она забывалась, это работа. Ей дали три дополнительных чата: люди хлынули на онлайн-курсы, чтобы как-то себя поддержать и переждать карантин. Руководство радовалось. Вика тоже. Договорилась с мужем разделить обязанности по дому – согласился.
Где-то в глубине души вместе с чувством страха было маленькое злорадство: теперь плохо не только ей. Анжелке, наверное, тоже. Думая об этом, Вика улыбалась. А потом останавливала себя: так нельзя!
Мир сжался в точку квартиры. За стенами было опасно – в этом году люди боялись выйти навстречу весеннему солнцу и птицам. И Вика впервые по достоинству оценила их большой балкон: теперь это детская площадка. Муж оборудовал для Валюшки шалаш, и она перенесла туда все свои игрушки. А Мишка с достоинством старшего брата помогал ей «все устроить как надо».
Целый понедельник Вика звонила в банк, чтобы взять отсрочку по ипотечному платежу. Не получилось. Кризис, сами понимаете. Понимаем. Еще как понимаем. От бессилия Вика швырнула телефон на диван. И тут же быстро схватила его – проверить, не разбился ли. Не хватало еще этого. Черный прямоугольник смотрел на нее с укоризной. Уцелел.
Жизнь в четырех стенах давила все сильнее. Сказать, что это тяжело, не сказать ничего. Бетонная тюрьма. Ладно они, взрослые, как-то справлялись, а вот детям приходилось не так легко, и к вечеру их тюрьма трансформировалась в дурдом.
Леша тоже оказался так себе помощник, впал в депрессию еще круче, чем она, замкнулся, совсем не находил себе места, утонул в своих видеороликах. Все легло на ее плечи. Работа была хоть каким-то воздухом в болоте, в котором оказался весь мир…
Мистическая гора
Тем вечером Вика включила ноутбук и привычно перечитывала сообщение за сообщением, делала пометки, заполняла таблицы, отвечала на вопросы. Одно сообщение заставило остановиться.
Кайлас. Кажется, я что-то про это слышала.
Это была целая история. Она прочитала ее дважды. Что-то зашевелилось внутри, взяло на крючок. Этой ночью, закончив с работой, она опубликовала этот рассказ в своем блоге. Чтобы точно не забыть, не потерять. Ей казалось, что эта история может придать сил в такое непростое время. А силы сейчас нужны не только ей – весь мир ждал чуда. А чудес в этой истории было много. Даже не верилось, что она настоящая.
* * *
Капли маленькими хаотичными полосками делят стекло на части. Я смотрю на мир, умещающийся в маленькое окно большого самолета.
«Как жизнь, – думается мне, – ровное полотно-бытие разбивается полосками-днями».
Хочется плакать. Разреветься, как в детстве, чтобы все утешали и говорили, что все будет хорошо, а в конце еще какую-нибудь конфету дали. Лучше ириску.
Рисую в голове картину, как рыдаю на весь самолет, люди оборачиваются, шушукаются, стюардесса бежит с пластиковым стаканчиком воды. А я реву: громко, надрывно, захлебываясь, размазывая черные от туши сопли-слезы рукавом своей толстовки.
Дно дна. Стагнация во всех сферах жизни. Шел, споткнулся и потерял направление. Куда и как свернуть – не понятно. И где бы еще найти силы, чтобы куда-то сворачивать. Пока остается только ждать, жалеть себя и плакать.
– Извините, здравствуйте, мое место рядом с вами, – надутый кожаный саквояж аккуратно пристроился к моим ногам. Владелец – усатый, бородатый, седой, глаза – доброта. Очень гармонично сложенный, уютный.
«Чем-то похож на Деда Мороза», – подумалось мне.
Слезы, уже стоявшие за кулисами и готовившиеся к выходу, замерли. Вслушиваются в ощущения: эй, крошка, не подводи нас, мы ждем.
– У нас с вами целых три и еще половинка часа и одна, можно сказать, общая территория. Очень маленькая, надо заметить.
Я вздохнула, вежливо и сухо, ответила на приветствие, чтобы наверняка исключить общение. Не люблю это. Я же страдаю, не отвлекайте меня от вселенской скорби. Закрыла глаза и почувствовала на себе мягкие лапы Морфея. Лапы? Уже не важно.