Водоворот - Гурвич Владимир Моисеевич

Владимир Гурвич

ВОДОВОРОТ

Посвящается Елене Кондратьевой

Сцена первая

Любашин вышел из департамента культуры и пошел по улице. Несмотря на начала сентября, было прохладно, дул промозглый сильный ветер, на небесах собирался дождь. Но Любашин ничего этого не видел, он слишком углубился в собственные мысли. А они заслоняли от него все, что происходило вокруг. Даже если бы началась метель, то, возможно, он бы этого сразу и не заметил.

Только что произошло то, о чем говорилось давно, чего очень боялись, но надеялись, что не случится. Руководитель департамента культуры с сочувственным выражением лица, с извиняющей улыбкой на губах объявил, что театр снимается с государственного иждивения и отправляется в свободное плавание. «А там, уж как получится, выживет, значит, выживет, а если не выживет, то так тому и быть – придется навсегда закрыть его двери».

Чиновник, грустно глядя на Любашина, пояснил, что город больше не может финансировать такое количество учреждений культуры; в стране – экономический кризис, доходы бюджета падают. И городские власти приняли решение о резком уменьшении субсидирования всей этой сферы. Не только их театр попадает под это сокращение, есть целый длинный список. А потому ни о какой дискриминации речь не идет, наоборот, в департаменте очень надеются, что коллективу удастся выжить в новых нелегких условиях. Более того, они готовы оказать ему поддержку, правда, только моральную. А вот в чем она может заключаться, собеседник Любашина не уточнил. А он и не стал спрашивать, прекрасно понимая, что это не более чем произносимые в утешении ритуальные слова, не несущие никакого полезного содержания.

Начался мелкий холодный дождик, но Любашин лишь быстро взглянул на небо, откуда падали противные капли, и даже не стал раскрывать зонтик, снова погрузившись в свои грустные размышления. Ему ли не понимать, что прекращение государственного финансирования означает физическую смерть их театра. Вопрос лишь времени. Собственных доходов никогда не хватит для выживания. Их настолько мало, что они не покрывают даже фонд заработной платы. А ведь помимо этого есть огромное число других расходов. Из каких источников их покрывать?

Что он, директор театра, скажет коллективу? Собирайте манатки и расходитесь по домам. Больше ничего придумать он не в состоянии. А где люди найдут работу? Количество театров, различных театральных проектов катастрофически сокращается. И без того город переполнен безработными актерами и актрисами. А он, Любашин, на последнем собрании клятвенно заверил людей, что они не закроются, что их финансовое положение стабильно. Не то, что он тогда соврал, скорее, приукрасил положение, хотя слухи о возможном снятии с довольствия уже ходили. Но он был уверен, что его связи помогут не оказаться в числе этих изгоев.

Так, поначалу все и было, сам руководитель департамента культуры заверил Любашина, что его театру ничего не угрожает, и они могут спокойно работать. После чего Любашин окончательно успокоился и даже расслабился. И перестал думать об этой проблеме, ничего не предпринимал, чтобы найти какие-то дополнительные источники для подпитки деньгами. И до вчерашнего дня он пребывал в уверенности, что все так и будет продолжаться. Пока не раздался звонок из канцелярии учреждения, и Любашина не пригласили на прием к самому его начальнику.

Стало сразу же тревожно, в груди тут же образовался тяжелый комок, который больше уже не исчезал. Вот и сейчас он ощущает его присутствие. И, судя по всему, он обосновался в теле надолго. И если не будет найдено решение, то может долго не рассосаться. Вот только, как его найти?

Любашин с тоской подумал, что еще всего два дня назад все было так замечательно. Театр работал, обсуждались планы по постановкам, приглашение режиссеров со стороны, даже дополнительный набор актеров. Теперь все это придется перечеркнуть жирной чертой. Какие к черту новые спектакли, хватит ли денег поддерживать то, что уже есть в репертуаре? В этом вопросе у него существуют большие сомнения.

Расстояние между департаментом и театром было довольно приличным, но Любашин даже не заметил, как его преодолел под проливным ливнем, в который перешел поначалу лениво моросящий дождик. Весь мокрый он вошел в фойе и, не обращая внимания на удивленные взгляды своих коллег, быстро прошел направился в свой кабинет. Он так и не решил не только, что делать дальше, но и в какой форме и когда объявит коллективу о том, что их ждет в ближайшее время.

Сцена вторая

Любашин уже полчаса сидел в своем кабинете, практически ничего не делая. Он понимал, что коллектив ждет от него разъяснений об их будущем. Хотя он никому не сообщил о том, что его вызвали в департамент, но не сомневался, что слухи об этом уже распространились. В театре это всегда происходило с какой-то невероятной космической скоростью. Каким образом все узнавали о новостях, для него было загадкой, но это почти всегда происходило. Он уже привык к тому, что ничего скрыть тут надолго невозможно.

Но объявить о том, что, скорее всего, в самом недалеком будущем их ждет закрытие, Любашин все не решался. Он представлял, какое негодование вызовет его сообщение, какой невообразимый галдеж тут же поднимется. И все это обратится против него, ведь совсем недавно он заверял, что им ничего не угрожает. Получается, что он всех обманул. Что же в таком случае ему делать?

Любашин снял трубку и набрал номер.

– Яша, зайди, – попросил он.

Через пару минут в кабинет вошел финансовый директор театра Яков Блюмкин. Он прошествовал к письменному столу и сел напротив Любашина.

– Был в департаменте? – спросил Блюмкин.

– Уже известно? – в свою очередь спросил Любашин.

– Весь театр гудит, никто точно ничего не знает, но все говорят, что новости плохие.

– Не просто плохие, а хуже некуда, – хмуро подтвердил Любашин.

– Закрывают? – ахнул Блюмкин.

– В каком-то смысле, да. С Нового года нас лишают бюджетного финансирования. Переходим на самоокупаемость. – Директор театра выжидательно посмотрел на своего заместителя. – Что скажешь, дорогой Яков Ефимович? Ты у нас единственный в театре еврей, все теперь зависит от тебя. Выручай.

– Еврей – это еще не волшебник, Николай. Я давно предполагал, что однажды это случится.

– И что?

Финансовый директор развел руками.

– Как видишь, результаты не позволяют нам быть оптимистами.

– Я это и без тебя знаю. Но теперь обстоятельства изменились, надо спасаться. Где спонсоры? Их становится только меньше.

– Я постоянно веду с кем-то переговоры. Но никто не желает нам помогать. Наш театр слишком мал и незаметен, нас спонсировать нет никакой выгоды. Посадочных мест немного и заполняются в самом лучшем случае наполовину, пишут о нас мало и редко хорошо. Кто станет вкладывать деньги в такой проект.

Какое-то время Любашин угрюмо молчал, он прекрасно сознавал правоту своего финансового директора. Как и свою вину; за годы своего директорства он мало, что сделал для изменения ситуации к лучшему. Да и зачем, если деньги сами исправно приходили без всяких усилий с их стороны.

– Что же делать, Яков? – спросил он.

– У нас есть почти полгода. Надо за это время все кардинально изменить.

– Легко сказать, – хмыкнул Любашин. – Как ты себе это представляешь?

– Я давно об этом размышлял, Николай. Нам срочно нужен новый главный режиссер.

– Ты запамятовал, у нас есть главный режиссер – Егор Тимощук.

– Во-первых, он не главный, а лишь исполняет его обязанности. Во-вторых, нам нужен совсем другой человек.

– Чем тебя Тимощук не устраивает? Я знаю, ты его не любишь, потому что он антисемит.