– Слушай, буду тебя просить. Надо все разузнать про этих иностранцев, – сказал Лука.
Юрист расплылся в улыбке, и ответил охотно, даже всплеснул руками:
– Куда там, Лука! Как тут узнаешь? Это не через меня проходит.
Они оба прекрасно понимали, что у юриста есть методы решения подобной проблемы. Информация его хлеб, просто ему приятно поломаться. Именно поломаться, от души. Потом, конечно, он согласится помочь. Не упускать же возможность поиметь этого расфуфыренного гордеца. Юрист действительно сильно недолюбливал адвоката Войновича, который только и делал, что лизал задницу англичанам, носил неприлично дорогие галстуки и ездил на немыслимо фиолетовой тачке. Приятно думать, как этот наглец будет ждать, волноваться, названивать, а он будет с наслаждением сбрасывать его звонки, и не от того, что нет времени, а просто так, ради удовольствия. И пусть этот Войнович, умный, как черт, все поймет и раскусит его игру, а обидеться все-таки не посмеет, молча проглотит. Приятно, что ни говори… А все же интересно, зачем на самом деле ему понадобились эти дурацкие развалины?
У юриста поднялось настроение. Жаль только, что скоро все закончилось. Лука действительно слету разобрался в этой детской игре, и настаивать на своем не стал. Он уже прокручивал в голове возможные варианты без участия юриста. Пока задача виделась невыполнимой, но это только пока.
Он вернулся в машину и увидел, что бордовые розы на заднем сиденье завяли и превратились в безжизненные лохмотья, упакованные в целлофан. Розы издавали сладковатый запах тления, и он выбросил их в ближайшую урну.
В офис возвращаться не было смысла. Ему не хотелось видеть ни Жанну, ни вообще никого. Если секретарша поймет – а так оно скорее всего и произойдет – что он чем-то расстроен, от нее пойдут тревожные флюиды. А это последнее, в чем он нуждается на данный момент. По дороге домой купил бутылку своего любимого коньяка, заперся в квартире и выключил телефон. Он хотел побыть наедине с собой, чтобы окончательно свыкнуться с плохими новостями.
На кухне изучил содержимое кастрюлек, оставленных домработницей, наполнил тарелку едой и отправился в гостиную. Уселся на диван и включил огромную панель на стене. Он что-то жевал, но не ощущал вкуса еды, щелкал пультом, но не концентрировал внимания. Наконец, отодвинул тарелку, налил коньяка в бокал, подошел к роялю и открыл крышку.
Когда-то он окончил музыкальную школу по классу фортепиано, и преподаватели считали, что он подает серьезные надежды. Настолько серьезные, что он даже раздумывал, куда поступать: в консерваторию или на юридический факультет университета. Когда в школе ему вручили золотую медаль, а на выпускном учитель правоведения заплакал, прощаясь с юным дарованием, юридический факультет все-таки победил.
Однако, как ни странно, музыку он не забросил. Продолжал играть для себя и играл почти всю жизнь, за исключением тех четырех лет, которые провел в Иностранном Легионе. Вернувшись с войны, он возобновил музыкальные занятия, хотя вначале пальцы не слушались совершенно. Они, как и душа, загрубели и отвыкли, но трудолюбие взяло свое. Он восстановил форму и все эти годы, несмотря на занятость, не прекращал играть, пару раз в неделю обязательно садясь за рояль. В последнее время с тревогой стал замечать, что теряет былую беглость и даже стал делать специальную гимнастику для пальцев.
Сегодня он выбрал одну из пьес Грига. Ему хотелось обрести душевное равновесие, а Григ как нельзя более подходил для этой цели. Произведение он знал наизусть, ноты не требовались. С первым аккордом он окунулся в музыку, и тиски разжались, впуская свежую струю. Благодаря постоянной практике он все еще оставался неплохим пианистом и получал от игры ни с чем несравнимое удовольствие. Григ позвал его в иные миры, но чем дольше он играл, тем меньше увлекался. Постепенно сегодняшняя встреча вытеснила музыку из головы, и звуки превратились в механическое нажатие клавиш. Пальцы порхали сами собой, а в голове крутились одни и те же вопросы.
Кому понадобилось покупать Балку? Всем понятно, что эта земля не представляет никакой коммерческой ценности. Оранский замок не входит в число туристических достопримечательностей, к нему не водят толпы зевак, хотя он и признан национальным культурным памятником. Вокруг непролазный лес, а рядом нет ничего, кроме небольшого села. Дороги из Тернавы тоже нет, если не считать тропы, годной лишь для пешего. Какие цели может преследовать таинственный покупатель? Для чего кому-то могла понадобиться такая земля?
Вариантов всего два: личное пользование или бизнес.
Первый вариант заведомо исключен. Никому не нужен дом в таком заброшенном месте. Этот медвежий угол представляет ценность только для того, для кого древние развалины что-то значат, то есть для потомка рода князей Оранских, больше известного как адвокат Лука Войнович.
Тогда что – отель? Какой-нибудь экологический туризм?
Лука живо представил себе, как на месте его родового замка вырастут бревенчатые домики, между ними завьются садовые дорожки, и пожилые немцы станут ходить по ним, наслаждаясь местным пивом и прекрасной природой. Крепостную стену снесут, огородят территорию современным забором, оставят лишь башню-донжон для колорита и устроят в нем ресторан с гуцульской кухней. На крыше сделают смотровую площадку, в хорошую погоду там будет толпиться народ, и ветер будет разносить над лесом немецкую речь. Брр…
Но если разобраться, так ли для него важна идея восстановить родовой замок? Может, все это блажь и не стоит переживаний? Ну и пусть будут туристы. Чем они плохи? Для Тернавы это даже хорошо: оживится какая-никакая торговля, появятся какие-никакие рабочие места. А замок… Просто развалины. Лука не родился там, не вырос, так в чем же дело? Может, его волнует не сама Кроличья Балка, а память об отце?
Если так, отчего тогда так ноет в груди? Откуда это чувство непоправимой, невосполнимой утраты?
Почему-то вспомнился его командир отделения, огромный серб по имени Жданович, который мог ребром ладони разбить три сложенных кирпича. Там, в пустыне, для необстрелянных новичков этот громила был царем и богом. Каким-то образом он сумел внушить им, что он единственный знает, что происходит. Жизнь из него била ключом; он громче всех хохотал, когда выдавались редкие минуты веселья, литрами пил неразбавленный спирт и яростнее всех сражался в бою. В их отделении не задерживались равнодушные. Командир, веселый и шумный, обладал врожденным чувством справедливости, и вся свора молодых зубастых самцов, поставленных в условия ежедневного выживания, инстинктивно тянулась к нему. Как руководитель, он действовал проверенными методами, кнутом и пряником: мог жестко одернуть зарвавшегося, а мог и утешить, если это было необходимо. Через год во время операции он пропал, а потом его нашли – вернее, то, что от него осталось – возле разгромленной базы противника. Он провисел там не меньше недели, с выколотыми глазами, привязанный к доскам, крест-накрест вбитым в каменную землю.
Откуда взялось это чувство невосполнимой утраты, откуда эта тоска? Все-таки зацепил его обожженное сердце ветерок с поймы, прирос он к этим чертовым камням, громоздящимся среди леса. Из юности, наполненной видениями и таинственным шепотом, явилась ему одинокая фигура Витольда Оранского. Он стоит на вершине башни, белые волосы летят по ветру. И он точно знает, зачем ему вглядываться в сгущающиеся сумерки, зачем быть начеку. Это все кровь, она зовет и требует.