– Да, теперь я вижу, чего ты сумел добиться, – сказало высокое существо в плаще, немного склонив скрытую голову не бок, – вижу, почему ты сумел получить все эти камни. Я впечатлен. Но при всем при этом, человеком ты быть не перестал. Полагаю, ты не поделишься со мной временем, о котором я справлялся?
– Нет, – ответил путник, – не за этим я проделал этот путь и пришел к тебе.
– Конечно, не за этим, – ответило существо все тем же протяжным высоким звучным голосом.
Теперь оно стояло всего в трех шагах и взирало на собеседника сверху вниз, с высоты своего исполинского роста, смотрело и словно изучало. Каким незначительным он мог сейчас ему казаться, каким мелким? И мог ли? После всего того, что оно только что увидело. Сумел ли кто-то пронести с собой жизнь туда, где жизни быть не может? Оно лгало, когда говорило, что и другие были здесь. А может быть, оно имело ввиду, что сюда приходили, но вернуться отсюда не удавалось никому. Ведь эфир – это жизнь, а попасть сюда можно было только лишившись всякой связи с эфиром. Тогда как он сумел дойти так далеко? И как он стоит сейчас здесь, в самом сердце этого гиблого места, поддерживая в собственной груди и на собственных ладонях жизненное пламя?
– Ты пришел сюда говорить о жизни. Разве не забавно? Не самое лучшее место, и не самый подходящий собеседник, не находишь?
– Нет больше никого, кому я мог бы задать эти вопросы.
– Но ты не вопросы задавать пришел, не так ли? Ты пришел сюда требовать. Как требовал прежде. Требовал и получал то, что хотел.
Это звучало, как очередное обвинение. Но в чем именно оно сейчас хотело его обвинить? В знаниях?
– Те, с кем я говорил до тебя, сошлись во мнении, что, если человек сам дошел туда, куда дошел я, то это заслуживает поощрения.
– Так ты это называешь? Поощрением?
– Можешь называть это так, как захочешь. Я не смею тебе указывать…
– Но именно это ты ведь и планируешь делать. Указывать мне.
– Нет, ты заблуждаешься, – путник качнул своей светловолосой головой, – я не за этим здесь. И не требовать я сюда пришел, как ты говоришь. Не требовать, а просить. Просить о поощрении, точно так же, как я просил всех остальных. Ты видишь, как далеко я зашел. Видишь, как много я знаю, как много я понял. Ты не признаешь это сейчас, разумеется нет, но понимаешь, что мы говорим с тобой на равных. Нет ничего в этом мире, что знал бы ты, и не знал бы я.
– Человек. В твоих речах слишком много «я». Для того, кто мнит себя всеведущим.
– На то есть основания. Ведь у меня есть все эти камни, в которых заключены великие знания.
– И ты хочешь награды за это? За это они тебя поощрили? За самодовольство?
– За знания. Я ни в коем случае не хочу тебя обидеть…
– Обидеть? И ты говоришь, что все знаешь? – в голосе существа явно читалась насмешка и раздражение, хоть он и оставался непоколебимо ровным.
– Я не говорю, что знаю все. Я лишь говорю, что знаю многое. И что могу узнать еще больше. Но этот мир так устроен, я так устроен, что сделать это я могу только с твоей помощью.
– То есть, ты просишь меня, чтобы я дал тебе шанс возвыситься надо мной, раз уж сейчас мы говорим на равных?
Бесполезно. Это очень хорошо ощущалось в эфире внутри грудной клетки. Никакими словами, никакими аргументами ему не удалось бы сейчас переубедить своего мрачного собеседника. Просто потому, что сила слова ограничена.
– Мне не нужно ни над кем возвышаться. Я лишь хочу знать. Это все, что я хочу. А для этого мне нужно время, которое ты даешь.
– И ты мнишь себя настолько особенным? Настолько, что достоин получить то, что не получал никто до тебя?
– Я это знаю.
– И снова это «я». «Я», ведущее тебя не в том направлении. Указывающее тебе неверный путь. Заставляющее тебя считать, будто ты знаешь достаточно. Это не так, человек, назвавшийся мудрым. Как ты можешь говорить со мной на равных, когда все твои знания заточены в здесь и сейчас? В то время, как я вижу все, что было, и все, что будет.
– Значит и я хочу видеть то же. Ты же знаешь, что я достоин.
Несколько долгих мгновений высокий собеседник в черном капюшоне оставался безмолвным и неподвижным. Он будто бы покинул собственную оболочку, оставив ее стоять в ожидании собственного возвращения. Путник запустил свою руку в сумку, висевшую на перевязи через плечо, и извлек из нее идеально круглый черный камень, поблескивавший в свете красного предзакатного или предрассветного солнца. Он взглянул на него, а потом протянул вперед перед собой. Существо в плаще ожило и, хоть его глаз и не было видно, сейчас с интересом разглядывало гладкий холодный предмет в вытянутой руке собеседника.
– Что ж, – протянуло существо, отстраняясь от камня, – я обдумал твои слова. Ты хочешь время, и я дам тебе его.
– Спасибо тебе…
– Я дам тебе ровно столько времени, сколько тебе отпущено. И можешь быть уверен, что ни секундой меньше.
– Но я прошу…
– Этого времени тебе хватит на многое, – оно будто бы и не слышало возражений стоявшего напротив с камнем в протянутой руке человека.
– Но не на все. Его не хватит на все…
– Конечно не хватит. Твоего времени тебе будет достаточно, чтобы узнать многое. Очень многое. Гораздо больше, чем ты уже знаешь сейчас.
– Этого мало…
– Ты хочешь бессмертия тела. Его ты не получишь. Но я дам тебе бессмертие твоих бесценных знаний. Твоего времени тебе хватит на то, чтобы найти и обучить того, кто продолжит твое дело.
– Но я не могу…
– Он зайдет очень далеко. Даже дальше, чем зашел ты. Он сделает многое из того, что ты не успеешь сделать. Он станет тем, кем так долго хотел стать ты.
– Это совсем не то, чего я…
– Что же касается тебя, – существо подняло руку, и из-под материи впервые показалась часть его тела, длинный белый палец без ногтя, настолько худой, что каждый из суставов был отчетливо различим, – когда твое время истечет, ты снова предстанешь передо мной. И платой за мое тебе поощрение станет то, что отправит тебя на нашу следующую встречу именно твой ученик.
– Нет, такие условия меня не устраивают…
Путник попытался убрать камень обратно у сумку, но рука будто бы отказывалась подчиняться, оставаясь все так же протянутой вперед.
– Это мое последнее слово, – громко произнесло существо, и, прежде, чем путник сумел с помощью эфира на руках подчинить себе оцепеневшую конечность, опустил длинный белый палец вниз и коснулся им поверхности камня, – и запомни, человек. Каким бы могущественным ты ни был, всегда будет кто-то, немного могущественнее. Именно поэтому я сейчас здесь. И именно потому, что я это знаю, ты предстанешь передо мной только тогда, когда придет твое время.
* * *
– Следуй за мной, – не глядя на нее, сухо произнес молодой человек в длинной черной мантии с темным фиолетовым подбоем, после чего, развернувшись на каблуках, последовал по коридору в обратном направлении.
Весь его вид буквально кричал о важности и какой-то особенности его положения, будто бы не он должен был сопроводить юную спутницу, а она должна была проследовать за ним. Высокий и худой, он чеканил каждый свой длинный шаг по светлым плитам пола, сцепив руки за спиной. Ей, шедшей сзади, казалось, что еще немного напряжения в позвоночном столбе, и его спина переломится пополам от чрезмерной нагрузки. «Люди не могут хоть настолько прямо» – подумала она и улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка вместе с самой мыслью не была заметна в эфире.
Сам же эфир тут, в этом странном, необычном месте, был гуще, чем в она привыкла. А еще, было в нем что-то особенное, что-то, что отличало его от привычного ей вида, но пока что она не поняла, что именно это было.
Светлые плиты на полу зала, в который они вышли, с замысловатым геометрическим узором плавно перетекали в серые стены с вертикальными и горизонтальными полосами, а затем в высокий сводчатый потолок, который так же незаметно переходил от серого цвета к темному синему. Он был похож на ночное небо, на котором были звезды, но для того, чтобы их разглядеть, нужно было надолго задержать на небе свой взгляд, и тогда эти маленькие светящиеся точки, будто бы спрятавшиеся от чужого незнакомого взора, наконец, то ли от того, что подумали, что вновь остались наедине друг с другом, то ли от простого, такого свойственного им любопытства, медленно начнут выглядывать, поблескивая средь темной небесной массы.