– Тоску, уныние, безнадежность. Как последний приют, который не дает успокоение, а только забвение…
– Круто, давай пока с этой эмоцией, поработаем.
Зои то поворачивалась к часовне, то отворачивалась от нее, заплетала волосы, присев на черные камни, щурилась на восходящее из-за часовни солнце. Подходила ближе к почерневшим стенам, дотрагивалась до них пальцами, обнимала себя за плечи. Ветер трепал пшеничные волосы, золотил их. А Рафаэль фотографировал, фиксировал кадр за кадром, отчетливая понимая, что… не то.
Созданный образ не жил, не дышал.
И фотограф не понимал, в чем дело.
Искал. Продвигался ощупью, уже забыв о конкурсе, об ожиданиях команды и собственных амбициях, сосредоточившись только на том, что работа «не идет», кадр не слушается, эмоция утекает, рассыпается.
Подозвал Семена – тот ловко брызнул на руку модели воду из пульверизатора:
– Это чтобы не обжечься, – пояснил.
Зои посмотрела с тревогой на него, перевела взгляд на фотографа. Тот успокаивающе кивнул:
– Один кадр. Две секунды.
Семен положил в центр девичьей ладони плотный ватный шарик.
– На счет три.
Рафаэль приготовился, поднес фотоаппарат к лицу, рассматривая девушку в объектив.
Семен аккуратно поджег шарик в руке девушки, бросил к ее ногам дымовую шашку. Щелчок. Один-единственный кадр прежде, чем Зои испугалась и бросила ватный комок на землю.
– Все, брейк, – скомандовал.
Ему стало стыдно – девушка продрогла. Столько кадров. И почто стопроцентная уверенность, что все впустую.
Отпустив модель, помог ей надеть тапочки и спуститься ближе к машине, где ее перехватили Семен и Стас. Оба уверенные, что проделана отличная работа. Но Рафаэль-то точно знал, что нет. Мрачно уставился в экран, еще раз просмотрел отснятый материал.
– Ну что, Раф. Все? – От машины отделился Гора, махнул рукой. – Я печку починил, поедем до города как приличные люди.
Рафаэль неопределенно кивнул:
– Сейчас, я еще пощелкаю… Собирайтесь.
И не позволив себя отговорить или отвлечь дополнительными вопросами, шагнул за угол, отделившись от ребят.
Слышал, как ребята недоуменно зашептались. Семен крикнул:
– Фотозонты собирать?
Рафаэль махнул рукой. Обошел здание.
Оно сильно повредилось из-за пожара.
Его пытались отреставрировать. Пожар свел все старания к нулю.
Фотограф видел почерневшие леса́. Осторожно перешагнув через гору ломанных кирпичей, взошел на пригорок. Отсюда красивый вид на лес. И на видневшийся за ним небольшой жилой поселок, очевидно – ту самую экодеревню, о которой говорила Татьяна. Надо домами поднимался белый дым затопленных печей, сюда, на холм пахнуло пряно, дразняще.
Рафаэль просто фотографировал. Вид, линию горизонта – она его успокаивала, он даже думал, что стоит ее поставить как заставку на компе, будет хорошо освежать взгляд и успокаивать внимание. Он щелкал затвором фотоаппарата, не сразу заметив в окошко объектива движение – он невольно кого-то сфотографировал с противоположного, менее всего поврежденного пожаром угла здания. По привычке пригляделся через экран, приблизил изображение.
Сердце упало и забилось часто-часто. Карина?
Этого не может быть. Приглядевшись, он уже сомневался: странная одежда, девушка казалась старше Карины.
Чтобы не выдать себя, он сделал еще несколько снимков, на этот раз – прицельно, выбирая ракурс так, чтобы лицо незнакомки попало в кадр, и тут же увеличивал его, чтобы убедиться. Руки дрожали.
Девушка, сбросив с плеч куртку, приладила ее на ветку дерева и теперь начала разбирать обугленные леса́ – снимала уцелевшие доски, аккуратно складывала в стороне, выбивала обухом топора нижние опоры, прикрывая глаза от сыпавшейся золы, ждала, когда осядет пыль, чтобы собрать прогоревший мусор в строительные мешки. Ей помогали еще две женщины, в такой же неопределенного цвета одежде: длинные юбки до щиколотки, темные платки, перепачканные сажей лица, куртки распахнуты на груди. Все трое работали молча, без шуток, пения, которыми обычно сопровождается такая работа.
Рафаэль был все еще не уверен.
– Карина, – тихо позвал.
Девушка выпрямилась, огляделась по сторонам. Раф понял – она не видит его, но ветер донес его голос. Он вышел из-за лесов на открытое место.
Девушка уставилась на него. Глаза распахнулись от удивления, но смотрели недоверчиво. Молодой человек шагнул вперед, девушка, будто очнувшись, ахнула, прикрыла рот перепачканной сажей ладонью, отшатнулась. Ее резкое движение привлекло внимание напарниц – те тоже распрямились, посмотрели на Рафаэля настороженно. Та, что постарше, перекрестилась.
– Карина! – сейчас он был абсолютно уверен – это она. Потерянная, с потухшим взором, перепуганная. Его Карина. – Карина, как хорошо, что ты нашлась!
Девушка схватилась за леса, интенсивно затрясла головой:
– Нет.
– Карина, это я, Рафаэль, ты меня узнаешь? – он сделал еще несколько неуверенных шагов навстречу.
К голове прилила кровь, ладони вспотели. Словно за соломинку, Раф вцепился в фотоаппарат, прижал к себе.
Девушка мотнула головой еще сильнее, бросила короткий, умоляющий взгляд на своих напарниц. Те промолчали.
– Нет, вы ошиблись… Я не Карина.
Рафаэль замер. Плечи опустились, в глазах загорелось недоумение – неужели ошибся?
– Я не Карина, меня Агатой зовут.
Рафаэль ничего не понимал.
Перед ним стояла Карина. Ее цвет глаз, ее лицо, ее руки, ее голос. И движения – ее.
Но она утверждает, что она – на самом деле не она.
«Амнезия?» – Рафаэль ругал себя за то, что не проверил после ее ухода больницы. Она ведь, в самом деле, могла попасть в аварию, могла получить травму. Да, нелепо, как в слезливой мелодраме. Но… другого-то объяснения все равно нет.
Девушка, закусив губу, развернулась и, схватив с ветки, куртку, побежала прочь, с пригорка – в сторону леса.
Рафаэль хотел побежать за ней, его остановили напарницы девушки:
– Чего удумал? Сказала – обознался ты! Так и ступай, откуда пришел! – преградив ему дорогу и оттесняя к стене, на него шагнула одна из женщин – та, что постарше и покрупнее. – Агата она, сестра наша.
«Сестра?» – у он знал всех родственников Карины, сестер у нее не было. Это окончательно сбило его с толку. Рафаэль смотрел вслед девушке, так и не решившись последовать за ней.
Махнув рукой, он развернулся и направился к машине.
Когда проходил мимо почерневшего входа в часовню, кто-то схватил его за руку, привлек к себе – Агата, которую он принял за свою Карину, приблизив к нему лицо, прошептала горячо:
– Ты как нашел меня?
– Да я работал здесь, снимал, – Рафаэль приподнял вверх руку с зажатым в ней фотоаппаратом… Карин…
– Нельзя, я для того здесь, чтобы очиститься, за всех нас. Грех с души снять, так что не ходи сюда… Если увидят, плохо мне будет.
Рафаэль ничего не понимал:
– Кто увидит? Почему плохо?! Карина… Тебя здесь силой держат? Тебе угрожают? Какой грех?
Девушка качала головой. Не позволив Рафу договорить, прикрыла его рот пропахшей гарью ладонью. Прошептала:
– Не называй меня мирским именем. Для всех я Агата.
В голове Рафаэля будто что-то щелкнулоь. Схватив девушку за рукав, потянул к выходу:
– К черту все, поехали!
Карина вырвала локоть, отпрянула к стене:
– Сказала тебе – никуда с тобой не пойду. Пожалуйста, услышь меня! И забудь, что видел здесь… Скажи, чтобы не искал никто, сама вернусь, когда смогу, – посмотрела строго.
– Карин… Это неправильно все…
Девушка нахмурилась.
– Оставь меня. Хоть немного уважай мое решение.
Покачала головой и, развернувшись, юркнула в просвет между опорами арки, выпрыгнула в окно.
* * *
Тем же вечером, Смоленск
Снова тот сон. Мучительная попытка закричать. Дотянуться. Карина снова стояла и смотрела в черное нутро разрушенного здания.
«Что же это за место такое?!» – Рафаэль метался в забытьи, не в силах проснуться или что-то изменить, увязая в навязчивом и болезненном видении все глубже.