Археология русского интернета. Телепатия, телемосты и другие техноутопии холодной войны - Издательство Corpus

Наталья Конрадова

Археология русского интернета. Телепатия, телемосты и другие техноутопии холодной войны

© Н. Конрадова, 2022

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2022

© ООО “Издательство АСТ”, 2022

* * *

Моему лучшему другу Михаилу Калужскому

Благодарности

Я хотела бы поблагодарить всех коллег, кто читал, комментировал и обсуждал эту книгу на разных стадиях, от первых концепций и сырых черновиков до готовой рукописи. Энрику Шмидт – за приглашение работать в научном проекте Свободного университета в Берлине и безусловное доверие ко мне как исследователю; Зинаиду Васильеву – за кропотливую работу с первыми набросками и бесценные советы по их улучшению; Кирилла Осповата – за бесконечную веру в мои способности находить новое и важное; Полину Колозариди, Леонида Юлдашева и участников конференций и семинаров Клуба любителей интернета (Москва) – за невероятную открытость, готовность делиться находками и обсуждать разные подходы к истории интернета; Владимира Китова – за ценный для меня диалог об истории советской кибернетики; а также многих и многих интернет-пользователей первого поколения, которые согласились дать мне интервью и рассказали о своем опыте, впечатлениях и переживаниях. Труднее всего выразить чувство благодарности моей семье и друзьям, на протяжении шести лет терпеливо выслушивавших новости об очередных моих раскопках и веривших в меня даже тогда, когда я сама теряла оптимизм.

Эта книга стала возможной благодаря исследовательскому проекту “Andersdenken digital. Das russische Internet als individueller Freiraum und / oder öffentlicher Gegenraum” (2015–2018), который проводился в Свободном университете (Берлин) при поддержке Немецкого научно-исследовательского сообщества (DFG), грант SCHM 2378 / 5–1.

Введение

Есть ощущение, что эпоха чудес закончилась. В 1960-е люди верили, что наука вот-вот изобретет лекарство от всех болезней, что передвигаться по городу можно будет на летающих автомобилях, полет в другую галактику станет банальной турпоездкой, а чтобы общаться с родными, достаточно будет передать им телепатический сигнал. Это была не та мистическая вера в иные, невидимые миры, которая существует и сегодня, подвигая людей искать альтернативные объяснения реальности. Это был радикальный техно-оптимизм, пищу которому давали научные открытия и технические изобретения: компьютеры, искусственная кровь, полеты в космос.

Еще более экстремальные фантазии рождались у писателей и ученых в 1920-е годы: больше никогда не будет голода и болезней, человек научится управлять погодой, временем и пространством, наука вернет к жизни умерших. Самые важные открытия – теория относительности и электричество – уже были сделаны, но дело не только в этом. Советская Россия оказалась в авангарде социального проектирования, и революционеры, строя новый мир, также создавали нового человека. Молодая страна стала уникальным полигоном для изобретения будущего, и, разумеется, безумные эксперименты сопровождались невероятным энтузиазмом по поводу грядущих достижений науки и техники.

Сегодня мало кто всерьез думает о будущем в том старом футуристическом стиле. Давно изобретены джетпаки и флайборды, чтобы люди могли летать, как птицы, только теперь всем очевидно, что массовые полеты на них несовместимы с городской жизнью. Бессмертие не изобретено, но “радикальное продление жизни” стало уже почти обычной научной дисциплиной. А вместо телепатии у нас есть интернет.

Компьютерные сети стали доступным средством коммуникации в 1980-е, то есть в тот самый момент, когда научно-фантастическая эпоха с ее верой в будущие чудеса закончилась. И я думаю, это неслучайно. Если смотреть на историю технологий связи из перспективы 1960-х годов, то впереди нас будет ждать вечный научный прогресс. Газеты и научно-популярные журналы как будто соревнуются, кто раньше напишет об очередном невероятном открытии и изобретении в электронной технике, биологии или химии. Ученые работают над сложными машинами и над самим человеком, они строят автоматические системы управления и ставят успешные эксперименты с передачей телепатического сигнала. И дело не в том, что масс-медиа старательно выстраивали фантастическую реальность, – она сама была уже на пороге. Первый человек только что побывал в космосе, о чем тут говорить.

Новые технологии вселяют утопические надежды на лучшее будущее. Самыми же плодотворными бывают те утопии, которые порождают технологии коммуникации, или медиа. Этот эффект хорошо известен исследователям: за открытиями и изобретениями электричества, телеграфа, радио следовал мощный подъем технооптимизма. Часто это сопровождалось расцветом спиритуализма самого разного толка: например, если существуют мозговые волны и беспроводной телеграф, то логично предположить, что люди могут передавать сообщения друг другу телепатически еще не известным науке способом[1]. И если каждое десятилетие происходят поворотные научные открытия и появляются новые технологии, то явлений, “еще не известных науке”, должно быть гораздо больше, чем уже известных.

Воображаемое, которое стояло за изобретением, внедрением и распространением новых медиа, и есть главный объект моего исследования. Этим занимается археология медиа, которая рассматривает не только состоявшиеся открытия, доказавшие свою роль в научно-техническом прогрессе, но и их альтернативы. Более того, само понятие научно-технического прогресса при археологическом подходе не актуально. Да, сегодня очевидно, что, например, мобильными телефонами мы обязаны открытию радиоволн. Однако, пользуясь сотовой связью, никто не вспоминает о том, что один из изобретателей радио, Гульельмо Маркони, ставил перед собой задачу уловить с помощью радиоприемника голоса умерших, например Иисуса Христа, произносящего Нагорную проповедь: он верил в то, что радиоволны не исчезают навсегда[2]. Открытие, которое давно вошло в нашу жизнь, стало результатом совершенно сумасшедших, с сегодняшней точки зрения, предположений. Так происходило с большинством изобретений: кроме тех, что известны сегодня, их авторы работали над множеством других, так и не реализованных, ставших как бы тупиковой ветвью научно-технического прогресса.

Для медиаархеолога тупиковые ветви, несостоявшиеся открытия и несработавшие изобретения и есть главное в истории медиа. По ним можно судить, о чем мечтали ученые, инженеры, философы и пользователи и какие альтернативы стояли перед ними. Для одного из классиков этой новой дисциплины, Зигфрида Цилински, например, такими альтернативами были многочисленные эксперименты с электричеством, которые проводили изобретатели-энтузиасты в XVIII веке, покуда не сложились представления об основных принципах его работы[3]. В этой книге речь идет о холодной войне, когда роль медиа стала ключевой и на изобретения в области связи выделялись большие государственные деньги. Поэтому я исследую альтернативы интернету как глобальному средству коммуникации – например, говорю об экспериментах по выявлению закономерностей телепатической связи, которые активно проводились в послевоенные годы в СССР и США. Или о концепции всемирных телемостов, которые должны были объединить жителей разных континентов, о которой тоже будет сказано в одной из глав.

При всей специфике советской истории вера в будущие фантастические открытия не была исключительно советским явлением. Более того, существовавшие в XX веке на разных континентах техноутопии были очень похожими – от внедрения телепатии в качестве системы коммуникации до цифрового бессмертия. В последние годы идет большая дискуссия о том, можно ли сравнивать СССР и США и рассматривать их как два варианта “модерного” общества. На самом деле у модерности много конкурирующих определений, и существенная часть продолжающейся дискуссии посвящена как раз попытке выяснить, какие из них лучше работают[4]. В контексте истории медиа и технологий коммуникаций во время холодной войны важнее всего один аспект современности, по поводу которого вроде бы сходятся представители разных направлений: это ставка на рациональное изменение мира и вера в научно-технический прогресс. Вообще сама идея лучшего будущего, в котором восторжествует социальная справедливость, уменьшится количество болезней и страданий, знания станут общедоступными, а экономика – эффективной, – и есть ключевая черта модерного общества.