– Так, Ди! Ты позавчера болела животом, не пошла…
– Это ты меня накормил отравленной рыбой.
– Ничего подобного, рыба была свежая, по крайней мере до того, как я поймал ее в реке. И не перебивай меня!
Я вежливо заткнулась, прижав к груди согнутые в коленях ноги и наблюдая за Кошей, с видом профессора вышагивающим по облезлой черепице перед моим носом.
– Вчера ты сломала палец… Кстати, какой?
Я неуверенно посмотрела на мизинец правой руки.
– Вот-вот! – возопил мой личный изверг и выдохнул из носа две струйки дыма. – Ты даже не помнишь, что сломала безымянный палец! А сколько слез-то было, я даже ей свою блестюшку отдал, а она!..
Я, надувшись, продолжала молчать. Вообще-то камень исцеления был изначально мой. Но после того как я подобрала этого зверя на обочине лесной дороги и кое-как вылечила его, потратив на проживание и прокорм в одной крестьянской семье чуть ли не все сбережения, камень был уворован, назван блестюшкой и возвращался лишь при крайней необходимости и только в обмен на что-нибудь сладкое.
– А сегодня-то у тебя чего болит?
Я активно хмурила лоб, делая загадочные глаза.
– Ди, предупреждаю, сегодня последний день набора в Академию магии, и неважно, чего мне это будет стоить, но ты туда попадешь!
Я только вздохнула.
Вообще-то мы с Кошей всегда были бродягами. Мне примерно двадцать лет, точно не помню. Зато помню, что в пять мать продала меня заезжим бродячим артистам за две серебрушки, как только обнаружила, что у меня есть дар. В моменты сильного гнева или (что случалось значительно реже) радости я могла испускать из ладошек разноцветные шарики, которые, касаясь какого-либо предмета, тут же изменяли его уже навсегда. Причем результат всегда был полной неожиданностью как для окружающих, так и для меня. И после того как я превратила отчима в свинью за то, что он, по обыкновению, принялся учить меня уму-разуму при помощи кулаков, моя судьба была решена.
У артистов было не так уж плохо, хоть кормили да поили, и то ладно. Но "мое волшебство и тут сослужило мне плохую службу. Как-то во время представления мои шарики коснулись лошадей, и те превратились в деревянные скульптуры. Мне профилактически дали по уху и выгнали из труппы, оставив одну в чужом селе, где ребенок-маг, не контролирующий свою силу, также был никому не нужен. Одна сердобольная старушка сунула мне в руки мешок с провизией. И меня, всю зареванную и сопливую, вытолкали за околицу, закрыв за мною ворота.
И я пошла, пошла в лес, кишащий созданной в большом количестве после последней войны магов нежитью, не говоря уже о волках, медведях и прочих диких зверях. Там я и нашла Кошу. Дракончик валялся с переломанными крыльями на обочине дороги, петляющей между деревьев, горестно орал и кашлял угольками. Я его забрала, приволокла в другую деревню, где меня никто не знал, отдала всю имеющуюся у меня мелочь жадной бабище и ее толстому лысому мужу и две ночи смогла переночевать на сеновале. Где скармливала больному и очень капризному дракончику, толком даже говорить еще не умевшему, все свои запасы и лечила его когда-то давно найденным мною блестящим камушком, исцеляющим любые болячки, если приложить его к больному месту.
Дракоша поправился, отобрал у меня камушек и часами спал в заплечном мешке, пока я бродила по дорогам между селами и деревнями. Вскоре он научился говорить и первое время упорно называл меня мамой. Я злилась и по двадцать раз повторяла, что я не мама, а Адиала. В конце концов он сдался, и так как Адиала было слишком длинно и непонятно, то меня переименовали просто в Ди.