Из-за моей, как выразился регент, «идиотской выходки», им пришлось задержаться у подножия на сутки. Мои содранные до мяса ладони покрыли густым слоем мази и перевязали чистой тканью. Все утро лекарь охал надо мной, сокрушаясь о том, как я неосмотрительно себя вел:
Ваша матушка будет опечалена. Только посмотрите, как сильно вас помотало на этой горе, ворчал он, протирая испачканные в целительной мази пальцы. Вы же молодой король встретился он со мной взглядом и остолбенел. Ваши глаза
Я был так напуган, что мог умереть на месте; в груди начинало покалывать. Лекарь протянул мне зеркало: радужка приняла красноватый оттенок, а зрачки больше не были круглыми, и напоминали закручивавшуюся спираль.
Лекарь задавал вопросы, но я не мог на них ответить: как только я открывал рот и пытался заговорить, из него доносилось слабое шипение. Он забил тревогу, оповестив о моих метаморфозах графа-регента. У Алена при взгляде на меня было точно такое же странное выражение лица. Я вдруг понял, что страх делал его таким.
Вылечи его! Он возвращается в замок! Он должен быть здоров к возвращению! набросился граф на лекаря.
Но Ваше Ве
Ничего не желаю слышать! Не вылечишь, отрублю голову! его лицо перекосило от гнева, и я с испуга начал икать.
С рассветом регент Нормандии, как и планировал, отправился в Бретань. Пока рыцарь подгонял мою лошадь к воде, я виновато смотрел ему вслед. Ален был мне как отец, и я чувствовал опустошенность из-за того, что подвел его. Но сейчас это была меньшая из моих проблем.
Как только лошади перебрались через реку, ко мне вернулся голос. Радужка глаз все еще была красной, зрачки выглядели как спираль, тело болело и ныло, вытесняя мысли об искрящемся огненном облаке. Сопровождавшая меня свита, состоявшая из нескольких рыцарей и лекаря, поглядывала на меня с отвращением и страхом. Лекарь теперь наносил мне мазь не только на ладони, а еще и на глаза, и завязывал их куском ткани. Я поймал себя на мысли, что боюсь своих же поданных, ведь они могли счесть мои изменения за проклятие.
«Проклятые» люди, имевшие увечья или уродства, не жили долго. Если им не удавалось сбежать, люди их убивали. Запуганные, они боялись, что уродство может быть заразным. Я надеялся, что королевский статус убережет меня до замка, а там обо мне позаботится мать.
Мы остановились на ночлег, и, оставшись один, я смог расслабиться и подумать о том, что произошло. Как только я вспомнил искрящееся облако, мной овладело необъяснимое навязчивое чувство, будто непременно случится что-то ужасное. Я представил, как падаю навзничь, и как из меня вылезает вязкая жидкость, переламывая мне кости и разрывая изнутри ткани. Я не знал наверняка, чем было то облако. Прервав размышления, я разрешил себе поплакать, а когда начал проваливаться в сон, отчетливо ощутил покалывания на глазах и ладонях.
Наутро лекарь вновь менял мне повязки. Размотав их, он трясущимися пальцами осмотрел мои руки:
Они исцелены Нужно записать рецепт мази лепетал он, доставая книгу и выводя в ней заметки.
Он суетился, а я приходил к выводу, что покалывания были неспроста: каким-то образом ладони исцелились самостоятельно. Глупый лекарь посчитал, что изобрел чудодейственное лекарство. Я не стал его переубеждать (мне хватало косых взглядов). К тому же, замок уже показался на горизонте. К счастью для лекаря за ночь исцелились не только ладони: зрачки тоже стали нормальными.
Глава 3
Проклятие
Мама встретила меня у ворот: весть о моей болезни и скором возвращении прибыла в Фалез раньше меня. Несколько дней я спал и ничего больше. Лекари кружили вокруг, пытаясь понять, как глаза могли приобрести аномалию, кожа на ладонях затянуться не оставляя шрамов, а человек спать так долго без еды, воды и физической потребности к испражнению.
Мне снились сны. В них я блуждал по бесконечному лабиринту, из которого не было выхода. Как только я приближался к очередной двери, она захлопывалась у меня перед носом. Отовсюду доносилось утробное рычание, золотые глаза наблюдали из темноты. Чувствуя на себе его хищный взгляд, я ждал нападения и готовился к смерти, но чудовище не спешило атаковать. В какой-то момент я стал возвращаться в реальность, смутно ее осознавая; зуд под рубашкой причинял мне дискомфорт.
Подъем с постели дался мне тяжело: ноги были свинцовыми. Почесываясь на ходу, я доковылял до уборной. Окончательно сбросив с себя сонный морок, я попытался рассмотреть свое отражение, но факелы горели слабо, и тусклый свет не позволил мне этого сделать. Однако я все же сумел разглядеть темное пятно у себя на груди.
Возвратившись в покои, я зажег факел и встал перед зеркалом высотой с человеческий рост: из него на меня смотрел совершенно другой человек. У него было угловатое лицо, выпирающие скулы, синева под глазами (которые может и стали обычными, но таили в себе что-то ужасное). Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть радужку, ведь она выглядела немного размытой, но заметил на груди крохотные точки. Приглядевшись, я затрясся всем телом: маленькие бордовые чешуйки пробивались сквозь кожу, поблескивая в свете факела. Я стал судорожно их вырывать, превозмогая жгучую боль (по сравнению с ней ранение мечом и содранные на скале ладони мне казались просто царапиной).
Одну за другой я выдирал бордовые пластинки, пока не избавился от всех. Грудь кровоточила. Закончив, я опустился в кресло, откидываясь на его мягкую спинку и пережидая лихорадочное состояние. Успокоившись, я поднял ослабшую руку, коснулся груди и вновь ощутил мягкие, пробивавшиеся из ранок чешуйки. У меня не осталось сил, и я тихонько взвыл, не противясь нахлынувшим эмоциям.
Мать сокрушалась из-за моей болезни и послала за Аленом. По замку поползли слухи. Я заперся в покоях. Меня уговаривали выйти, не решаясь действовать грубо, ведь я был их королем без короны, но все же. Маленькие бордовые пластинки уже покрывали мне грудь, руки и шею до подбородка. Я перестал истязать себя, подавленно наблюдая, как превращаюсь в животное.
Какое-то время я не мог думать ни о чем, кроме своих изменений. А затем мысли хлынули в голову, не давая покоя: я ненавидел себя, ненавидел чудовище! Вопрошая, за что мне все это, я крушил мебель, отвергал пищу, зверел. После яростной вспышки, дарившей мне на мгновение легкость, я впадал в уныние и горько плакал.
Прогнав толпившихся за дверью лекарей, которым больше не позволял к себе прикасаться, я собирался забраться в постель, но зацепился взглядом за отражение в зеркале. Рассматривая себя, я замахнулся, чтобы его разбить, как вдруг отражение скрестило на груди руки. Я замахнулся еще, но оно не шелохнулось, разглядывая меня с некоторой не присущей мне брезгливостью.
Так-то лучше, протянуло оно голосом дракона, как только я опустил руку; у меня похолодело в груди.
Что п-п-происходит, заикался я, игнорируя колотившего в дверь главного лекаря. Отражение дождалось, пока стучавшему наскучит и он уйдет, а затем продолжило:
Как я и говорил, твой отец должен был сделать только одно впустить меня, оскалилось оно. Ты уже начал превращаться. Очень скоро я займу твое место.
Этого не может быть, пятясь, прошептал я.
Как видишь, выбор у тебя был невелик: превратиться или сойти с ума. Я уже и не надеялся, что кто-то из вашего рода отважится найти вишап, размышляло оно вслух.
Я освободил тебя сам. Взял и освободил. Как тот глупый жрец опустился я в кресло, схватившись за голову.
Знаешь ли ты, кем был жрец? прищурилось отражение. Твоим предком, мой мальчик. Не каждый способен высвободить дух из камня
Истина открывалась мне робко, застенчиво. Действительно, все в моем роду по мужской линии либо трагично погибали, либо сходили с ума. Я вспомнил рассказы отца о прародителе, у которого не было за душой ни гроша, но он умудрился стать вождем. Я поднял глаза на свое отражение, оно улыбалось. Когда-то мой предок совершил большую ошибку, и эта тварь присосалась к нам хуже пиявки.