Зато ты сейчас с сеном, сказала тётя Катя, и Алексею Трифоновичу отчего-то стало неловко:
Он ведь всё лето косил на «ешке»1, и Катерине Ивановне показалось, что бригадир оправдывается.
Если бы я знала, к нему бы обратилась.
Да он и сейчас косит отаву. Она, правда, как пух, сытости в ней никакой, но всё равно лучше, чем ничего.
Алексей Трифонович, попроси его, пусть он мне хоть тележку накосит. А то мне так страшно с завтрашнего дня пасти
Ладно, Катерина, скажу ему. Может даже завтра тебе тележку пришлёт, а хоть и две, что ему, не пришлёт что ли за бутылку!?
Пожалуйста, Алексей Трифонович, скажи ему, а я уж с ним рассчитаюсь. Не пожалею бутылок.
Да это ладно, скромно отмахнулся Алексей Трифонович, правда он на «ешке», да не проблема найти трактор с тележкой привезут. Они там все заодно, ети их!
Главное, чтобы не поймали, не посадили из-за меня.
Ох, бабка! Здорово ты от жизни отстала! Кто ж их будет ловить?! Я тебе говорю кругом растащиловка Тянут кто что может. Сам их бригадир Козулин! Сколько он этого сена пропил ой-ёй-ёй! Ты разве не знала? Всё лето пьяный по совхозу ездил и предлагал арбу за три бутылки. Могу назвать кому он продавал.
Не знала, я бы купила. Три бутылки это недорого.
Конечно не дорого.
Подошли к дому Катерины Ивановны. Рядом с калиткой на заборе висел старик в фуражке, в жёлтой замызганной штормовке с поднятым воротником. Щёки и подбородок его поросли серой щетиной, узкие глаза были красны, время от времени он двигал ввалившимся слабым ртом, словно что-то шептал или пережёвывал. Увидев свою скотину, он отцепился от забора и распахнул калитку. Жена тут же закричала, замахала издали.
Что, не надо открывать? крикнул старик неожиданно зычно.
Не надо! рявкнула в ответ тётя Катя.
Старик закрыл калитку.
Ни черта уже не понимает, в сердцах пробубнила под нос старушка, обгоняя крупнорогатиков. Стадо остановилось. Хозяйка прошмыгнула в калитку и сказала сурово мужу:
Неужели ты ничего не помнишь? По одной запускай, по одной!
Она направилась к пригону, а старик, вспомнив, что надо делать, стал поочерёдно запускать коров и быков. Катерина Ивановна распределяла коров по стойлам и привязывала цепями. Быки сегодня сами без фокусов заняли своё место в пристройке к пригону.
Перед тем, как идти в стадо, хозяйка всегда ставила в кормушки каждой Мусе и каждому Борьке по ведру картошки с дроблёным зерном. Поэтому приходилось запускать их поодиночке. Иначе, ворвавшись всем стадом и затеяв драку за лучшее ведро, они и пригон могли разнести, и хозяев покалечить. Но сегодня всё обошлось. Хозяйка вышла из пригона, уфнула и сказала, что умаялась как на именинах. Впрочем, никто её не услышал, потому что Александр Иванович стоял у крыльца с Алексеем Трифоновичем и что-то рассказывал, энергично размахивая руками.
Х-х-х, смеялся Алексей Трифонович.
Что это он тебе рассказывает? спросила, подходя, тётя Катя.
Да так, старое вспоминаем, уклонился Алексей Трифонович.
А вот я ему сейчас новое расскажу А, слышишь, старый? Готовься завтра с утра коров пасти. Пастух отказался выгонять.
Это ерунда, отмахнулся Александр Иванович, коров пасти дело нехитрое.
Посмотри-кося, какой герой нашёлся! сердито удивилась Катерина Ивановна, а Алексей Трифонович снова прыснул:
Х-х-х.
Вы мне другое скажите! продолжал храбрый Александр Иванович. Вы видели самолёт, который давеча пролетал?
Алексей Трифонович вспомнил, что действительно прилетал недавно кукурузник наверное, из районной больницы срочно отправили кого-то в город.
Я за этим самолётом долго наблюдал перебил его Александр Иванович, он полетел вот туда, точно на север. И, насколько я мог видеть, нигде не совершал посадки. Я думаю, он полетел прямо в Воркуту.
Господи, он совсем сбалбесился с этой Воркутой, пробурчала старушка достаточно громко, но муж её или сделал вид, или действительно не услышал, потому что продолжал как ни в чём не бывало:
Да, Воркута Дала она мне прикурить. Семь лет я там отдубасил на воркутском механическом заводе. Чего только не делали. Вращающиеся печи Смита знаешь, что это такое? Вот такая махина: сорок метров длиной, два метра в диаметре и всё на клёпке. Заклёпки вот такие в палец толщиной. Можешь себе представить, милый человек, какой в цехе гром и звон стоял. Там и остался мой острый слух
Ладно, хватит тебе с этой Воркутой! прервала его жена. Сорок лет скрывал, а теперь каждому встречному рассказываешь. Это было давно. А Алексею Трифоновичу некогда слушать. Правда Алексей Трифонович? Ты, наверное, по делу пришёл?
Да нет, я не спешу. А вообще-то, Катерина, дай на бутылку, если можно.
Алексей Трифонович, у меня деньги только на сено и на отходы2, знаешь, как я их берегу!
Да знаю. Ну, всего-то на бутылочку. Дай уж четырнадцать тысяч.
Если б я знала, что пенсию скоро принесут, а то мы за сентябрь ещё не получали, и не известно, когда будет.
Мы за август не получили. А так разве б я к тебе пришёл?
У тёти Кати на лице выразилась мука:
Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч я дам, но уж ты постарайся, чтобы Сашка сено привёз.
Привезёт, ети его. Даже, если не дашь денег, всё равно привезёт. Разве ж я поэтому Ух, он махнул рукой, не в силах выразить своей готовности расшибиться в пыль ради неё с Александром Ивановичем.
Старушка стряхнула с ног сапоги и пошла в дом ростом с воробья, одежды на ней больше, чем плоти.
А Александр Иванович продолжал:
Да, Воркута! Наложила она на меня печать. Был у нас там один деятель генерал Приморский Нет не так При При Вот чёрт, забыл Ну бог с ним. Одним словом, большой начальник занимался эвакуацией трофеев. Можешь себе представить, милый человек, сколько этих трофеев к его рукам прилипло! Когда его арестовали, два дня из дома барахло возили. Да, милый человек, на грузовиках как из магазина. Ага Я его как-то спросил Э-э-э. Подожди, как же его звали? Так Геннадий Александрович? Нет не Геннадий Александр Иванович опять стал жевать беззубым ртом, но ничего не вспомнил. Ну неважно! Я его спрашиваю: «Правда, что у вас при обыске двести пар ботинок нашли и восемьдесят костюмов? Зачем вам столько?» А он фыркнул как кот: «Дурак! Ты повращайся там, где я, тогда узнаешь зачем». Берии подарки делал, чтоб не трогал Ага, из КПЗ Сталину письмо написал: просил учесть заслуги и сделать снисхождение. А Сталин наложил на его письме такую резолюцию: «Судить как сукина сына!»
Х-х-х, сморщил Алексей Трифонович свой круглый красный нос.
Ага «Судить как сукина сына!» повторил, тоже смеясь, Александр Иванович.
Ладно, хватит тебе! сердито сказала тётя Катя, выходя из дома. Вот, Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч. Пересчитай.
Зачем? Я и так верю.
Ну, значит мы договорились?
Конечно, Катерина, завтра к вечеру жди, и Алексей Трифонович отправился за вожделенной бутылкой.
Александр Иванович посмотрел ему вслед, вздохнул и произнёс философски:
Да, сказано в писании: «Всё возвращается на круги своя. Все реки текут в море, а оно никогда не переполняется. Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться».
Ты бы лучше навоз убрал, сказала на это Катерина Ивановна и пошла доить коров.
Она управилась, стала смотреть программу «Время», но ничего не понимала. Слова скользили, не задевая сознания.
Чувствует не привезёт Сашка Ивкин никакого сена. Алексей Трифонович выпьет и заспит своё обещание и не скажет ничего своему сыночку. И как долго ей тогда пасти своих коров? А непогода настанет? А что будет, когда снег ляжет? Ни Сашкина отава, ни обещанная солома не помогут.
Быков можно будет зарезать только в середине ноября или в декабре, когда ударят настоящие морозы. На соломе от них ничего не останется. Коровы уйдут в запуск, какое там молоко были бы живы. Они и сейчас-то голодные, хотя с пастбища пришли. Что они там ели? Сухую старюку. Молоко уже сейчас наполовину срезали.