Ага. Купаться не обязательно.
Да, ты что, конечно, засмеялся.
Тут река, красивая. Она не во всех парках есть. А тут еще и людей избыточных нет.
Он закончил шуршать и говорить. Протянул мне руку.
Иди сюда! Я безо всяких намерений.
«Господи боже мой. Заберите меня отсюда! Как я тут оказалась?»
Если без намерений, то это не интересно.
«Это говорю я? Это же, наверное, какое бы слово подобрать порочно?»
Тогда с намерениями! Непременно. Если что говори.
Я не, я, как сказать-то. У меня не было мужчин. (Ужас! Ужас! Паника!)
Хорошо.
«Что хорошего? Что он имеет в виду? Смеется? Серьезен. Растерян? Нет. Просто так сказал чтобы что-то сказать? Вроде нет. Это действительно для него хорошо? А если были бы было бы плохо? Нет, этого контекста тут нету».
Ириш, садись. Чаю.
Я села так, чтобы одновременно быть на краешке коврика и прижаться к нему боком. Опора на одну руку, ноги подогнуты в противоположную сторону, колени смотрят вперед, касаюсь плечом. Села так, как прозвучало признание в контексте происходящего.
Можно по-другому?
Да.
Он сгреб меня, усадил перед собой, прислонив спиной к животу и груди. Я оказалась между его скрещенных ног и рук, его подбородок лежал у меня на макушке.
Как у тебя чудесно пахнут волосы.
Да? Любишь такие духи?
Да, только это не духи, это другое. Хочешь музыку? Ухо?
Да.
Вот оно! Музыка решает все. Музыка либо связывает вас вместе, либо отрезает друг от друга. Ничто не говорит столько о человеке, сколько может сказать любимая им музыка.
Ты что больше любишь?
Альтернативу, инди, классический рок, некоторую классику. Я люблю красивую, разную.
Он покопался в плейлисте и включил, передал мне ракушку наушника. Я вставила его в ухо и опешила. Это было все то, мимо чего я проходила в том, что слушала. Это были те песни моих любимых групп, которые я, сомневаясь, не включала-таки в свои подборки. Те баллады, которые не запоминала по названиям, хотя всегда рада была услышать в людном месте. Точное попадание в моих композиторов, только не «Танец феи Драже», например, а тема Одетты. Не «When the Levee Breaks», а «Your Time Is Gonna Come», не «Bliss», а «The Handler». Не «Pink Floyd», а Боб Дилан. Я слушала, и удивление мое росло. Это был мир и не свой, и не чужой. Тот мир, который мне всегда был интересен, но в который я никогда не заходила, только наблюдала через витрину. Ни одной ошибки, ничего, что мне бы не нравилось, при этом все не по моей мерке, а по какой-то, которая может подойти, только вот я ее не примеряла никогда.
Я, наверное, напрягалась, поэтому он взял меня за руку двумя руками и легко танцевал пальцами внутри ладони, словно перебирал клавиши. А я оттаивала. Ступор продолжался. Такое было ощущение, что я наблюдаю за происходящим, что все это не со мной. Это стало навязчивым постоянным попутчиком самоощущения, в это выкидывало непрестанно. А именно тогда ступор взял верх.
Красивая очень сегодня река, непонятно, что в чем отражается небо и вода. Ты будешь сперва какой пирог? Можно, я поем, ладно? Я сегодня еще не.
Да, давай. Со сливами я такого не пробовала никогда, чтобы не со свежими или вареньем.
Я чаю налью в один стаканчик, а во втором пусть остужается, хорошо?
Мы знали друг друга так давно, что можно пить из одного стаканчика. Я почему-то в тот момент вспомнила, как под грибами уходила к себе, больная насквозь, а он, всклокоченный, учился, и в голове были только цифры. Вспомнила, как сжалось все в животе, когда я увидела его вторично. Это же было только вчера! Боже мой, этого не может быть! Было так опьяняюще тихо и хорошо, что совершенно разнилось с ожиданиями второго дня знакомства. Именно тогда, со стаканом в руке и кусочком свернутого сливового пирога, я почувствовала, что не хочу больше чувствовать никаких границ и отличий ни от своей стационарной жизни, ни от дня позавчерашнего, ни от того, чему училась всю прожитую жизнь у людей знающих и умных.
А Александр жевал и покачивал меня в такт музыке. Дальше я просто закрыла глаза, и все шло своим чередом. Минут через пятнадцать мне стало прохладно. Оказалось, что в рюкзаке есть еще свитер, в который он меня всунул вместе с коленками и почти с ногами. Потом оказалось, что есть еще его очень горячие руки, которыми можно держать заледеневшие пальцы ног. А я, оказывается, очень хорошо умею поворачивать голову назад к сидящему за спиной человеку. Я в какой-то момент подумала, что взятый вчера темп придется держать или наращивать. А оказалось, что ничего этого не требуется, что можно несколько часов смотреть любимые клипы и обсуждать любимые фильмы, обмениваясь незначительными фразами. Что можно, как в анкете, спрашивать: «А ты какие любишь? С какими актерами? А какого жанра?» Можно просто рассказывать о себе информацию, чтобы совершенно родной человек стал еще и знакомым. Так я узнала, что он не любит читать и очень любит кино, а значит совершенно разное, а не только умное и тонкое. Что он любит ездить полупоходными компаниями или один по всяческим средней дальности маршрутам; что совершенно не понимает, зачем ехать смотреть на море из Италии, допустим, если море везде море. Что больше любит Восток и Африку, Север, нежели Европу, Америку и жаркий Юг. Что у него нет ни сестер, ни братьев родных, но много двоюродных. Что он любит картины, ходит на выставки самых разных художников, любит фотографию, вообще любит смотреть. Что он знает несколько языков и в одном уже много стажировался. Что он водит, но не любит это делать, а любит водить только большие машины, вроде КамАЗа, но где ж его взять КамАЗ. Любит стрелять и драться. Что не любит компьютерные игры, хотя были периоды увлечений некоторыми. Что как таковой у него нет родины, поскольку оба родителя военные, и их постоянно переводили. Что сменил больше десяти школ и учился практически сам и дома. Что сейчас есть планы на дальнейшую жизнь, и они не включают постоянные переезды. Про кошек я уже знала, про музыку поняла.
А что узнал обо мне он? Такое ощущение, что ему ничего и не хотелось знать. Он, в основном, спрашивал: «А ты?» И не требовал развернутых ответов. Я в какой-то момент спросила:
А что тебе понравилось во мне? Почему вдруг?
Ты понравилась. Полностью. У тебя очень красивая грудь и шея, волосы. И вот все это, что ты здесь, а не убегаешь, что ты говоришь на одном со мной языке. И что этот вопрос ты задала, не чтобы получить ответ про «ум и глаза».
А как же «душа»
И не про «душу». Если можно, я буду целовать твой живот, а не душу.
Можно.
Я не ожидала такого поворота. И поняла в тот момент, что я очень хочу, чтобы он целовал мой живот. Что с душой вопрос решен уже давно еще вчера.
Он смотрел на меня счастливым взглядом. Это иначе невозможно было прочесть.
Неужели можно?
Можно, сейчас.
Он уложил меня на спину и уплыл в мой живот, заныривая в него и выныривая на вдохи. То, что было дальше, я не могу заворачивать в слова, потому что они не подходят. Я точно знаю, что каждому хватит воображения представить. Я точно помню, что на каждом рубеже я призадумывалась не остановиться ли, и не останавливалась. А он держал там же паузы, что и я. И еще я помню муравьев, которые оказались совсем рядом, видимо, там проходила их тропа, и когда я открывала глаза, я видела, как они перебирают лапками и тащат то одно, то другое между коричнево-серыми иглами прошлогоднего опада. А потом он поднялся, лег рядом со мною, укрыл собой, согрел, обнял. Я обнимала его, кажется, немного плакала, кажется смущалась, кажется недолго спала.
Будешь чай с шоколадкой?
Буду. Особенно, если горький.
Я налила чаю из его термоса. И чувствовала, что наливаю из нашего.
А ты спрашиваешь, что мне понравилось, он улыбался и смотрел на меня, словно откуда-то издалека или сквозь сон. Мне нравишься ты, мне очень нравишься ты.