Но и, чай, не вечен, а ночь манит ходить в нее ногами, так что мы пошли, направляясь в мою сторону, по красивым местам через мосты и набережные. И тут я шла сразу в нескольких исполнениях и временах. Почему я так люблю набережные? Что в них такого притягательного, приклеивающего мои ноги и сердце? И вот тут НН начал рассказывать о своем увлечении, а я попросила приложить его ко мне и описать результат. Он позадавал мне до смешного наивные вопросы, которые мы обкатывали в прошлом году полсеместра, и испек котлетки психологического портрета. Какого-то совсем другого, очень симпатичного мне человека. А что самое интересное тут же сам с собой согласился и начал в эту меня верить, на нее, кстати, гораздо лучше надевалось и пальто, и драпировка кружев. И вот тут, поменяв картинки, он и обнаружил, не желая того, что я красивая женщина, обладающая телом. У него картинка сошлась, я перестала быть мною. Отражения, да, заказывали? Началось самое интересное я наблюдаю и участвую в происходящем не осознаваемом еще кадрении, продолжая свой, не тот, возможный, а свой текст. А НН оказался на первом свидании с женщиной, которую он знает год как, а вот сформировал сейчас. За пару пролетов между мостами из него этот флер выветрился, на смену пришли обильные шутки, прикрывающие смущение за то, чего в мой адрес он не совершал, но чему я была свидетелем. На прощание мне целовали руки. Это так странно! Мне никогда не целовали руки так, чтобы это не сопровождалось накатывающими предвестниками оргазма. Просто руки, просто целуют. Даже немного неприятно чужой рот, кожа, ноябрь, без перчаток опять же. Мне мало целовали руки, я в этом не разбираюсь. Сегодня ночью он улетает к себе, в следующий раз будет здесь через две недели, пойдем в чебуречную. Еда, снова еда! Но на театр или кино мы недостаточно знакомы. Номера в записной книжке, а переписка в онлайне на столе за паролем входа в ноут. Пожелаю хорошей дороги, лягу спать. Мне определенно нужно лечиться дальше. Все точки над «i» стоят в правильных местах можно писать продолжение.
Глава 10
А опишу я себе про те самые руки и отражения. Вот ведь дела несколько дней назад я разрывала наживую свою биографию, смотрела в прошлое, ненавидела его, обожала его, изучалась им. Это было единственное место, от которого я могла считать происходящее сейчас. Ну и считала. Сейчас я зашла домой, заперла дверь, разделась, разулась, уселась перед ноутом. Даже свет включать не хочу. А хочу одного хочу вспоминать. Где мучительность бегства? Вот как так один вечер перекрутил рычажки настроек и сделал то, что было, другим на вкус?
Это уж мои руки, наверно.
Дело в том, что мои руки мои глаза. Так получилось, что руками, на ощупь, я лучше всего понимаю происходящее. А особенно людей и иное живое. И вот то, как сейчас меня НН отпускал со фразами: «Ирина, раз уж я сегодня в образе, разрешите поцеловать Вам руку, чтобы сохранить целостность». Вот это очень странно. Меня так давно никто не трогал, оказывается. В том смысле, что не в транспорте, не случайно при передаче соли, не в рамках некоего ролевого общения-приветствия. А так, чтобы меня. Несколько лет, почитай.
Сейчас скальпелем, аккуратно прекрасный мой ПрЫнц меня не трогал. Именно в этом месте все и не случилось. Так что сейчас меня, можно сказать, встряхнули после долгой спячки. Меня вообще очень мало трогали мужчины, что интересно; надо будет это обдумать на досуге почему так? Или люди просто в принципе не склонны к прикосновениям. О, начала захлебываться, о, воспоминания, о, прикосновения, вместо слов, раньше слов, после слов. Со мною почему-то разговаривают. Или я разговариваю. Но не в том смысле, что меня вдумчиво слушают я что-то рассказываю. То истории, то о себе реминисценции, то о слушающем. Но чаще о мире и его физиологии, так сказать.
А сейчас я хочу дальше прикосновений. Включу-ка я музыку и буду-ка я танцевать.
Как оно там было. Там, где с контакта все началось. Где мне был обещан парк. А вот так. Вот как. Мы в странном натянутом состоянии стояли возле скамейки, время продвигалось, откусывая от того, что должно было начать происходить. Прям носом чувствовалось, как тратится что-то очень дорогое и незаменимое. Я тогда решила, что нельзя пускать события на самотек, а то они уплывут, их снесет течением. Я решительно стала доброй и веселой, взяла себя в руки и предложила ехать уже туда, куда мы собираемся ехать.
Александр, как мне кажется, вообще не замечал флуктуации и тонкости моих состояний. Я так и не смогла понять, как ему это удавалось, и предпочитаю думать, что это благородство души, позволяющее другому человеку быть в тех состояниях, в которых ему быть надо, продолжая думать о нем хорошо.
Так что вот тогда, когда я стала вся твердая и уверенная в выбранной линии партии, предполагая, что он, как в сферическом идеале в вакууме, улыбнувшись всепонимающе, возьмет меня за руку, будет что-то рассказывать о придуманном, поведет куда-то, куда собрался вести В этот момент я не ждала только одного, что он просто продолжит предложенное мною. Что вопьется мне в волосы руками, начнет целовать, прижмет к себе почти до боли. Что глаза у него затуманятся, запах изменится, он станет горячим, голос пропадет. Что он не сможет и даже пытаться не будет ничего говорить. Что так пройдет несколько минут. Что потом он вынырнет обратно в разум и принятые схемы поведения, практически очухается. Что не будет игр в официальное первое свидание.
Другого слова для его описания, кроме слова «ступор», нету. Наверное, поэтому я не помню дорогу до самого далекого от города, самого одичалого и живого парка. Я точно знаю, что ехать туда надо от меня около часа, а потом еще пройтись. А дорогой ведь мы еще зашли в странную едальню, где были странные пироги огромные, скрученные рулончиком. С начинками вроде «кинза, базилик, орегано» или «вяленые сливы». И, да, в рюкзаке оказалось очень много чего.
Когда мы пришли туда, куда он собирался попасть, он сказал:
А вот мое кое-что к парку. Тут даже можно купаться, я пробовал.
У меня с собой ничего нет.
У меня тоже нет, кроме кухонного полотенца.
Я сразу подумала о тех кухонных полотенцах, что висели у Ромы на кухне. Как они сейчас были неуместны, и вообще это воспоминание ну как можно вытирать с себя воду тем, чем вытирают чашки. И как можно быть вот так, словно бы мы уже давно знакомы, близки и походя обсуждаем простые темы на общем пути. И откуда у него вообще может с собою что-то быть для купания, ведь он совершенно точно не планировал его неделю назад. Он в чужом городе, в конце концов.
И он не знает меня так же, как я его. Ведь между нами не было разговоров, а именно на них строится, если верить классике мировой литературы, взаимопонимание между людьми. Разговор, в ходе которого выясняется общность интересов, взглядов на мир и отношения к важным вещам. Сперва люди смотрят и наблюдают, задают вопросы и получают ответы, произносят высказывания. А потом уже едят руками вместе на берегу реки, сидя на одном пледе. Только с очень родным человеком можно жевать пирожок, закутав сразу четыре ноги одним углом теплой материи.
Пока я все это думала, Александр вил гнездо расчехлил и разложил коврик для йоги, накрыл сверху тонким флисовым пледом, извлек большой термос. Из разномастных маленьких кармашков появились салфетки, складные стаканчики и даже чайная ложка. Параллельно он говорил. Слова.
Я не в том смысле, что прям купаться нужно, или что я хочу. Я хочу есть! Вот это и нужно, и вообще. Я набрал кучу всего, так что что-нибудь тебе придется. Тут и какие-то веселые йогурты с шариками, бананы, орешки, шоколад, сыр. Мой козырь это пироги. Они прекрасны! Не сомневайся и пробуй! Я в прошлом году приехал из Абхазии со влюбленным в них желудком, так что уж какой-нибудь тебе приглянется.