Лысенко Евгения Михайловна - Улей. Семья Паскуаля Дуарте стр 9.

Шрифт
Фон

Донья Роса оборачивается и своим резким, визгливым голосом перекрывает галдеж за столиками:

 Лопес! Лопес! Пришли скрипачу соды!

Вышибала ставит грязную посуду на столик и подходит с тарелкой на ней полстакана воды, ложечка и латунная сахарница с содой.

 Что, подносов уже ни одного нет?

 Так мне дал сеньор Лопес, сеньорита.

 Ладно, ладно, поставь и иди работай.

Вышибала, поставив тарелку на рояль, уходит. Сеоане набирает ложечкой порошок, откидывает голову, раскрывает рот и готово! Он жует соду, словно орехи, потом запивает глотком воды.

 Благодарю, донья Роса.

 Вот видите, видите, как нетрудно быть вежливым! У вас болит желудок, я приказываю дать вам соды, все мило, дружно. Мы живем на земле, чтобы помогать друг другу, да только не делаем этого, потому что не хотим. Такова жизнь.


Дети, игравшие в поезд, вдруг останавливаются. Какой-то дяденька начал учить их, что надо вести себя приличней, не шуметь, а они стоят перед ним, не зная, куда девать руки, и смотрят на него с любопытством. Старшему, Бернабå, вспомнился его товарищ, сосед, мальчик примерно его лет, которого зовут Чус. Другой, поменьше зовут его Пакито,  думает о том, что у этого дяди плохо пахнет изо рта.

«Как будто жженой резиной».

Бернабе ужасно смешно он вспомнил, какая забавная история приключилась у Чуса с его теткой.

 Чус, ты настоящий поросенок,  сказала тетка,  никогда не попросишь расстегнуть штанишки, пока там не заведется птенчик. И тебе не стыдно?

Бернабе сдерживает смех не то этот дядя рассердится.

 Нет, тетя, мне не стыдно, у папы тоже получается птенчик.

Ну прямо умрешь со смеху!

Пакито размышляет.

«Нет, от этого дяденьки пахнет не жженой резиной. От него пахнет гнилой капустой и грязными ногами. Если бы я был его сыном, я бы заткнул себе нос свечкой. Тогда я разговаривал бы, как сестренка Эмилита гуà, гуà,  ей поэтому должны делать операцию в горле. Мама говорит, когда ей сделают операцию в горле, у нее уже не будет такое глупое лицо и она перестанет спать с открытым ртом. А может быть, от операции она умрет. Тогда ее положат в белый гроб, потому что у нее еще нет грудей и туфли она носит без каблуков».


Две пенсионерки, развалясь на диване, уставились на донью Пуру.

В воздухе еще парят, как мыльные пузыри, мнения двух гусынь о скрипаче.

 Не понимаю, откуда такие женщины берутся ну, вот эта, настоящая жаба. С утра до вечера перемывает косточки всем знакомым, а того не понимает, что муж терпит ее только ради нескольких дуро, которые у нее еще уцелели. О, этот дон Пабло продувная бестия, опасный тип. Посмотрит на тебя, ну, точно раздевает.

 Да, да.

 А та, другая, знаменитая Эльвира, она тоже себе на уме. Я вам прямо скажу: у Пакиты, вашей дочки, все по-другому; хоть бумаги и не в порядке, но живет она чинно, прилично, а эта, неприкаянная, все рыщет, как бы у кого монетку-другую вытянуть, чтобы с голоду не околеть.

 А кроме того, донья Матильда, этого плешивого дона Пабло нельзя и сравнивать с поклонником моей дочки, тот преподаватель психологии, логики и этики, благородный человек.

 Разумеется, нельзя. Поклонник Пакиты уважает ее, лелеет а она девочка хорошенькая, ласковая, позволяет себя любить, и это вполне естественно. Но у этих простигосподи вовсе совести нет, только и знают, что выпрашивать да клянчить. И как им не стыдно!


Донья Роса продолжает беседовать с музыкантами. Ее жирные, рыхлые, разбухшие телеса сотрясаются от удовольствия она любит ораторствовать, как губернатор какой-нибудь.

 У вас затруднения с деньгами? Скажите мне, и я, если смогу, помогу вам. Вы трудитесь на совесть, сидите здесь и пилите на своей скрипке не покладая рук? Отлично, когда подойдет время закрывать кафе, я с удовольствием подкину вам монетку-другую. Чего уж лучше, чем жить дружно! Почему, думаете вы, я со своим зятьком на ножах? Да потому, что он бездельник, потому что торчит здесь, куда его не приглашают, по двадцать четыре часа в сутки, а потом идет к себе домой хлебать пустой суп. Сестра моя дура, все терпит, она всегда была недотепой Я бы ему показала! Я бы так съездила по его смазливой роже, что он бы потом целый день примочки прикладывал. Вот хорошо бы! Если бы мой зять трудился, как я тружусь, и рук не жалел, и в дом приносил дело другое, но ему, видите ли, приятней охмурять эту дурочку Виси и жить барином, палец о палец не ударяя.

 Верно, верно.

 То-то же. Он наглец, трутень бесстыжий, ему бы альфонсом быть. И не думайте, что я это только за глаза говорю, я однажды выложила ему всю правду прямо в лицо.

 Правильно сделали.

 Еще как правильно. За кого он нас принимает, этот захребетник?


 Падилья, эти часы правильно идут?

 Да, сеньорита Эльвира.

 Дайте-ка мне огоньку. Еще рано.

Продавец сигарет протягивает сеньорите Эльвире зажигалку.

 Вы сегодня в хорошем настроении, сеньорита?

 Почему вы так думаете?

 Да так, показалось. Сегодня вы повеселей, чем в другие вечера.

 Пхе! Бывает и у плохого винограда хороший вид.

Вид у сеньориты Эльвиры хилый, болезненный, даже как будто порочный. Но бедняжка слишком плохо питается где уж ей быть порочной или добродетельной!


Женщина, похоронившая сына, который готовился служить на почте, говорит:

 Простите, я ухожу.

Дон Хайме Арсе почтительно встает и с улыбкою произносит:

 Низко кланяюсь, сеньора, до завтра, если Богу будет угодно.

Дама отодвигает стул.

 Прощайте, всего вам наилучшего.

 И вам также, сеньора, я к вашим услугам.

У доньи Исабели Монтес, вдовы Санса, походка королевы. В потертом своем плащике, видавшем лучшие времена, донья Исабель похожа на увядшую, некогда шикарную гетеру, которая прожила жизнь как стрекоза и ничего не припасла на старость. Она молча проходит по залу и скрывается за дверью. Посетители кафе провожают ее взглядами, в которых можно прочесть всяческие чувства, кроме равнодушия,  тут и восхищение, и зависть, и сочувствие, недоверие, нежность, поди знай, что еще.

Дон Хайме Арсе уже не размышляет ни о зеркалах, ни о старых девах, ни о туберкулезных, что сидят в кафе (примерно 10 %), ни о мастерах точить карандаши, ни о кровообращении. К вечеру доном Хайме Арсе овладевает сонливость, какая-то тупость.

 Сколько будет четырежды семь? Двадцать восемь. А шестью девять? Пятьдесят четыре. А девять в квадрате? Восемьдесят один. Где начинается Эбро? В Рейносе, провинция Сантандер. Прекрасно.

Дон Хайме Арсе ухмыляется, он доволен своими познаниями и, потроша окурки, тихонько повторяет:

 Атаульф, Сигерих, Валия, Теодорих, Торисмунд[12] Ручаюсь, этот дурень не сумел бы их перечислить!

«Дурень»  это юный поэт, он с белым как мел лицом появляется из туалета, где приходил в себя.

 Живительной грозой любовь


Донья Роса уже много лет, чуть не с детства, ходит в трауре никто не знает по ком, она неопрятна, увешана брильянтами, которые стоят кучу денег, и из года в год прибавляет в весе так же быстро, как растут ее капиталы.

Это богатейшая баба дом, где находится кафе, ее собственность, и на улицах Аподаки, Чурруки, Кампоамора, Фуэнкарраль десятки жильцов дрожат, как школьники, каждое первое число месяца.

 Только поверь людям,  говорит она обычно,  они тебе на голову сядут. Все они лодыри, сущие лодыри. Не будь у нас порядочных судей, уж и не знаю, что бы с нами стало!

О порядочности у доньи Росы особое понятие.

 Полный расчет, дорогой мой, полный расчет, это очень важно.

Она в жизни никому реала не простила и не позволила платить в рассрочку.

 К чему эти фокусы?  говорит она.  Чтобы закон не исполнять? Я, например, считаю раз закон существует, значит, его должны соблюдать все, я первая. Иначе революция.

Донья Роса имеет акции одного банка, заворачивает там всем советом и, как говорят соседи, хранит полные чемоданы золота, да так хорошо припрятанные, что их даже в гражданскую войну не нашли.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Скачать книгу

Если нет возможности читать онлайн, скачайте книгу файлом для электронной книжки и читайте офлайн.

fb2.zip txt txt.zip rtf.zip a4.pdf a6.pdf mobi.prc epub ios.epub fb3

Популярные книги автора