Так я и поступаю, но всю ночь продолжаю расхаживать из стороны в сторону, ожидая худшего.
Но ничего не происходит.
* * *
Я храню свой секрет и тренируюсь каждую свободную минуту. По большей части потому, что это помогает отвлечься. Но сгораю от чувства вины из-за случившегося и того, что я никогда не решусь рассказать об этом.
Я позвала Королеву Офелию, и она ответила мне.
Жители Поселения все еще считают, что у меня нет никаких способностей, а я продолжаю молчать о том, что видела Офелию. И, уж конечно, не спрашиваю, что это означает и случалось ли подобное с кем-нибудь. Потому что они захотят узнать, когда это случилось. И как. И почему мне потребовалось так много времени, чтобы признаться в этом.
Когда Гил решил, что я защищаю врага, то был готов сам отвести меня в герцогство Войны. А что скажут другие, если узнают, что где-то в глубине души я действительно скучаю по Офелии?
Я не могу рисковать потерять их доверие, ведь именно они охраняют Поселение от Колонистов.
Не говоря уже о том, что из-за меня они становятся уязвимы. И эти стены уже не даруют былой безопасности. Если я не отыщу способа укрепить свое сознание, то могу связаться с ней еще раз. А так рисковать нельзя, ведь речь о королеве.
Но мой разум подводит меня снова и снова. Я все еще не могу заставить шевелиться перо, или зажечь свечу, или скрыть от глаз даже крошку.
Думаю, остальные поняли то, что я знала с самого начала: отказ от таблетки не делает меня Героем. Что Колонистам не стоит меня бояться. Что когда Поселение решится начать войну, я не брошусь на передовую, а спрячусь за спинами остальных.
* * *
Голограмма герцогства Победы медленно демонстрирует районы. Я вожу рукой над изображением, вращая карту, пока не останавливаюсь на башне из стекла и камня, окруженной чистым белым снегом.
Я потратила на изучение карт несколько дней, пытаясь разобраться в Бесконечности. Ахмет говорит, что голограмма работает как компьютер, но, думаю, он просто попытался упростить ее структуру для моего понимания. Потому что все намного сложнее, чем ввод команды и ожидание результата. Чтобы контролировать ее, мне необходимо использовать свой разум.
А для этого требуется доверие, которое я до сих пор не готова почувствовать.
Я закрываю глаза. Может, поэтому мне так тяжело? Потому что я все еще борюсь со смертью, вместо того чтобы принять ее?
Я не хочу оставаться такой слабой. Но при этом не знаю, как принять то, чего не хотела изначально. «Хватит быть такой эгоисткой, шипит мой разум. Ты не единственная в Бесконечности, кто умер внезапно».
Разочарованно взмахнув рукой, я заставляю голограмму развеяться. Мой взгляд скользит по комнате, и я замечаю у другого конца стола Гила.
Не не знала, что здесь кто-то есть, взволнованно говорю я.
Он смотрит на пустой стол, над которым еще пару мгновений назад возвышалось герцогство Победы, словно хочет, чтобы одним взмахом руки можно было бы разрушить его до основания.
Тебе следует поискать новое тайное место. Эта комната одна из самых часто посещаемых в Поселении.
С чего ты решил, что я прячусь?
Он передвигается, словно призрак, вдоль стола, пока не оказывается в нескольких шагах от меня. Неудивительно, что я не слышала, как он вошел.
Ты пришла сюда не для того, чтобы тренироваться. Кстати, слышал, все идет так, как я и ожидал.
Мне это дается нелегко, нахмурившись, оправдываюсь я. Но я пытаюсь.
Если бы это было легко, мы бы не проиграли войну.
У меня сложилось впечатление, что жители Поселения не считают войну оконченной.
Рот Гила кривится в едва заметной ухмылке:
Неужели ты хоть чему-то научилась?
Плечи невольно напрягаются, а я ругаю себя за то, что так много болтаю. В Поселении и так знают обо мне больше, чем мне бы хотелось. А мне бы хотелось, чтобы чувства, которые я испытываю в загробной жизни, оставались только моими.
Но Гил смотрит на меня так, будто не имеет значения, сколько стен я пытаюсь возвести вокруг себя. Потому что он видит меня насквозь.
Я рассматриваю линии на столешнице.
Я пришла сюда не для того, чтобы спрятаться. А чтобы попытаться понять.
Он молчит, словно ему неинтересно, но я продолжаю:
Чтобы перестать чувствовать себя чужой в этом мире, мне нужно узнать его получше.
Гил взмахивает рукой, и голограмма появляется вновь. Снег серебрится в свете огней, пока он скользит взглядом по изображению башни из стекла.
Я все еще пытаюсь понять, как пользоваться голограммой, но порой в голове возникают объяснения, что и как следует делать. Я поджимаю губы. И, кажется, это место называется Зимняя Крепость.
Это тюрьма, напряженно говорит Гил. Одна из многих.
Кто-нибудь знает, что там?
Никто оттуда еще не возвращался.
Но ты же вернулся, напомнила я.
Взгляд его карих глаз устремляется ко мне, мерцая на свету, словно лезвие.
Меня поймали не в герцогстве Победы, поэтому и держали не в Зимней Крепости. Хотя мне кажется, что там намного роскошнее, чем в герцогстве Войны. Как и везде в герцогстве Победы.
Я вспоминаю выражение лица Гила, когда Анника впервые упомянула побег, и то, как он посмотрел на меня, когда назвал это сражением. Может, он и выжил, но вернулся из герцогства Войны не один. В его глазах виднеются призраки, которые питаются его болью. Его ненавистью.
Как это случилось? тихо спрашиваю я.
Мы с Ахметом искали выживших в Лабиринте, и ситуация вышла из-под контроля, с безразличием на лице говорит он. Ахмет смог проскочить через границу, но меня схватили. Его слова звучат отрывисто, словно он не собирается делиться какими-то подробностями.
Кто-нибудь тебя искал?
Герцогство Войны не то место, куда отправляются добровольно, с легким раздражением в голосе отвечает он.
Видимо, ему больше нравится самому задавать вопросы, чем отвечать на них.
Мне кажется, я бы не смогла бросить кого-то в такой ситуации, признаюсь я, вспоминая о Мэй.
Если бы ее схватили, меня бы не волновало, в какое герцогство ее отправили Колонисты. Я бы прошла за ней до самых окраин Бесконечности.
Я не виню ни Ахмета, ни кого-либо еще, что они не пришли мне на помощь. Во-первых, они пожертвовали бы собственной свободой ради проигрышного дела. Во-вторых, застрять в герцогстве Войны намного сложнее с тем, кто тебе дорог. Я видел друзей, которых держали связанными друг с другом и которым приходилось наблюдать, как Колонисты вырезают их плоть сантиметр за сантиметром. Видел родителей, которых заставляли выбирать, кого из детей сбросить в Огненную яму. Видел, как люди рыскали в грязи, пытаясь найти своих пропавших близких. И видел, как они находили их отрубленные головы, насаженные на пики, но все еще остававшиеся в сознании.
Тошнота подкатывает к горлу, вызывая головокружение.
Если ты пытаешься напугать меня, то у тебя прекрасно получается.
Гил продолжает смотреть на меня:
Правда всегда пугает. А на чем, по-твоему, держится сопротивление?
Ты думаешь, страх заставляет людей сражаться?
Думаю, что страх лишает их выбора.
Я поворачиваюсь к стеклянной башне. И меня опаляет холодом, даже дыхание перехватывает:
Ты не считаешь, что я могу выбирать, сражаться или нет.
Это не вопрос, но, даже будь это так, его молчание стало бы достаточным ответом.
Я обычный человек без каких-либо способностей, которые могли бы помочь тебе или кому-либо еще из жителей Поселения. Я встречаюсь с ним взглядом. Так почему тебя так волнует, буду я сражаться или нет?
Я устал, говорит он так, что становится понятно: признание далось ему с трудом. Мы все устали. И чем скорее мы отыщем способ уничтожить Офелию, тем скорее все закончится.
А если у нас не получится?
Он колеблется, а его губы подергиваются:
Недостаточно просто выжить. Мне хочется жить по-настоящему. Иначе какой в этом смысл?