Готика. Клуб одиноких сердец Эдгара Аллана По - Беляева Ольга

Блез Анжелюс

Готика. Клуб одиноких сердец Эдгара Аллана По

Падение Маурица Корнелиса Эшера

Такова духовная жизнь

дорогой читатель

вверх по лестнице

ведущей вниз

Иван Ахметьев

Его фантастическая графика до сих пор поражает своей удивительной реалистичностью.

Прохожие застывали как вкопанные, заворожённые его неповторимыми офортами, выставленными в витрине небольшого ателье на улице Гроте Керкстраат в Леувардене.

Его имя Мауриц Эшер было мало кому известно, если уж говорить о его популярности, но каждый, кто хоть раз видел его поразительный рисунок руки, рисующей другую руку, был заочно уже давно знаком с его удивительным творчеством.

За свою жизнь Эшер создал тысячи потрясающих офортов, один загадочней другого. Его «Водопад» и «Спускаясь и поднимаясь» одновременно восхищают своими замыслами и нешуточно пугают безумием своих чёрно-белых линий.

Однажды Эшер нарисовал глаз, в зрачке которого отражался человеческий череп и ему вдруг показалось, что чёрная густая пустота, скрывающаяся за черепом, должна быть им обязательно исследована.

Ему шёл уже семьдесят третий год и в один из зимних дней он вдруг слишком явственно ощутил необходимость создать свой последний офорт, в котором он бы смог беспристрастно исследовать природу бездны.

Для начала он заварил себе чашку чрезвычайно крепкого и чёрного, как дёготь, кофе, и капнул туда три ароматных капли настойки из ангельского корня.

Сделав глоток, Эшер на минуту закрыл глаза, пытаясь вспомнить все свои страхи по именам, а затем решительно произвёл первый штрих. Чёрная тонкая линия подобно одинокому лисьему следу на снегу создала направление его мысли, куда ему следовало двигаться дальше.

Черта за чертой создавали подобие лестницы, которая, устремляясь вверх, тем не менее, вела вниз.

Когда спустя несколько месяцев первая и последняя линии сомкнулись в неразрывную цепь, на церковной колокольне раздалось медное девятизвучье.

Эшер дрожащими пальцами снял очки и подслеповато вгляделся в свой рисунок. Сначала он ничего не смог разглядеть, кроме густой, как битум, черноты, но уже через пару мгновений он увидел что-то вроде узкого и бесконечного туннеля, ведущего неизвестно куда. Испуга не было, недаром он всё время повторял имена своих страхов, чтобы заранее знать их всех в лицо.

Но тьму долго разглядывать не пришлось: какая-то невидимая и непреодолимая сила стремительно увлекла его взгляд в непроглядную глубину туннеля. Он даже не смог сообразить, было ли это движением вверх или вниз. Последнее, что Эшер услышал, прежде чем его поглотил мрак, был звон церковного колокола, протяжный звук которого внезапно перешёл в крик самого Эшера.

Он стремительно падал, поднимаясь, и в то же время взлетал, опускаясь вниз. Первоначальная чернота покрывалась затейливыми рисунками, в которых он вдруг стал различать детали. Сначала с трудом, потом всё явственней, в разрозненных фрагментах Эшер разглядел замысловатые картины бытия: средь каменных руин какого-то неизвестного древнего города, дрейфующего островом на поверхности океана, находилось заброшенное святилище одного из забытых богов прошлого. Его взгляд цепко пробежался по полустертым письменам, нанесённым на каменных стенах гигантской гробницы, и в голове Эшера раздался тихий голос, произнёсший загадочные слова «Ктулху» и «Рльех». Не было времени, чтобы понять, что это значит, впрочем, и самого времени, как такового, тоже не существовало во время этого падения. Внезапно одни руины сменились другими, и эти гигантские руины напоминали собой огромные подземные казематы, лишенные признаков людского присутствия. О том, что здесь когда-то были люди, напоминали бесчисленные пыточные орудия, источающие тревожные флюиды бесконечной тоски и непрекращающейся ни на миг боли. Его стало мутить.

Одна картина плавно переплывала в другую, и вот уже перед взором Эшера предстали тёмные, покрытые золотом и иероглифическими знаками, внутренние стены погребальных камер безымянных фараонов древности, наполненные звенящей тишиной и тысячами неподвижных мумий, превращающихся в прах прямо на его глазах. Затем он увидел бесчисленные вереницы боевых слонов, которые своими бивнями безжалостно разрушали стены обречённого на гибель античного города, повисшего кверху ногами словно разорённый осиный улей. Из перевёрнутого города, из-за крепостных стен, с каменных башен и площадей, падали дети в серо-голубых хитонах и бритые наголо. Их падение было подобно полёту перьев одуванчика, подхваченному невидимым ветром. Затем он увидел огромного каменного идола с горящими красным огнём глазами и с высокими, уходящими в небо, трубами за спиной, из которых валил густой чёрный дым, состоящий из серого пепла, медленно оседающего на землю словно прошлогодний снег. Перья одуванчика падали в разверзшуюся перед идолом пылающую яму и тут же сгорали, затихая напоследок детскими голосами. Дым поднимался к небу и, когда он рассеялся, Мауриц Эшер увидел покатую и лысую, словно череп, гору, на вершине которой высокий человек в багровом плаще и пылающем голубым терновом венце на голове казнил римских солдат, распятых на высоких деревянных крестах. Каждым ударом своего огненного меча он разрубал им узлы памяти, и та покидала их, лишая казнимых, как страданий, так и наслаждений.

Солнце высоко стояло в зените и, если бы не снег, обагрённый кровавыми сгустками, можно было бы подумать, что стоит знойное лето.

От стремительного падения закружилась голова и, чтобы замедлить полёт, Эшер попытался руками схватиться за пеньковые канаты, свисающие со стен и башен проплывающего мимо его взора очередного древнего города. Но руки проскальзывали, как будто их и не было совсем. Падение продолжалось, туннель бесконечной спиралью убегал в неизвестность. Навстречу Эшеру летели чёрные птицы, вослед которым летучие мыши, превращающиеся прямо на его глазах в огромные пятнистые бомбардировщики с белыми крестами на крыльях. Жужжание от моторов заглушило собой все окружающие звуки, кроме колокольного. Протяжный звон раздавался с площади, где накренённая старая башня словно перст ветхого бога одиноко нависала над неспешной свинцовой рекой.

Эшер вспомнил родной Леуварден, вытесненный полётом, и достал карандаш, который к его великому удивлению оказался с ним. Он моментально зарисовал башню, старую площадь и дорогу, ведущую к улице Гроте Керкстраат, к тому небольшому дому из красного кирпича, из которого, как ему казалось, он так и не уходил. Похоронные дроги, медленно ползущие по улице, смущали его своей медлительностью, и он тут же дорисовал к ним ещё одну лошадь. Перед маленькой жёлтой церковью, что как восковая свечка, торчала посреди старой площади, лошади остановились. Люди в чёрном, увенчанные епископскими тиарами на головах, выгрузили из погребальной повозки чёрный лакированный гроб и понесли к воротам церкви. Эшер предполагал, что сейчас картинка сменится, но, видимо, что-то пошло не так, и какой-то сильный и холодный ветер увлёк его своим течением и потащил внутрь через церковный проём.

Внутри было пусто, как ему показалось вначале: в тумане желтого света, перед каменным алтарём, на некоем подиуме, стоял лакированный гроб, на поверхности которого отражался свет десятка свечей, горевших в округе.

Эшер беззвучно проплыл под церковным нефом и завис, словно воздушный шар, прямо над саркофагом. Крышка была открыта и было отчётливо видно с высоты, что внутри обитого красным бархатом гроба, лежит огромный богомол, облачённый в тунику священника.