Селлария сама по себе заставила бы меня понервничать, признает Софрония, дрожа. Ни эмпиреев, ни звездной пыли, ни магии. Я слышала, что король Чезаре приказал сжечь человека заживо, потому что посчитал его виновником засухи.
Беатрис только пожимает плечами.
Что ж, я к этому готовилась, говорит она. А паранойя короля лишь упростит разжигание войны. Так что я справлюсь быстрее вас.
Я делаю ставку на Софи, задумчиво говорит Дафна, потягивая шампанское. Она единственная из нас выходит замуж за короля, а не за простого принца, и я уверена, что Леопольд объявит войну Селларии, стоит ей лишь взмахнуть ресницами и попросить его об этом.
За этими словами, хоть и сказанными в шутку, следует неловкое молчание. Щеки Софронии становятся ярко-красными, и она отводит взгляд, а Беатрис неодобрительно смотрит на Дафну. Дафне кажется, что она чего-то не понимает, и это происходит уже не в первый раз. Они все близки, но Беатрис и Софрония всегда были друг другу немного ближе. Впрочем, Дафне от этого только лучше в конце концов, у нее всегда была особая связь с матерью.
«Беатрис самая красивая из вас, и ей не составит труда покорить сердца жителей Селларии. Софрония самая добрая, и она с легкостью преуспеет в Темарине», сказала императрица Дафне накануне, и ее голос походил на голос генерала, отправляющего войска в бой. От этих слов Дафна поникла, но затем ее мать наклонилась к ней и, благословляя редкой улыбкой, прижала прохладную ладонь к щеке дочери. «Но ты, дорогая, мое самое опасное оружие, поэтому нужна мне во Фриве. Бессемии необходимо, чтобы ты оказалась там. Если собираешься однажды занять мое место, то должна доказать, что достойна этого».
Внутри Дафны борются стыд и гордость, и она делает еще один глоток шампанского, надеясь, что сестры ничего не замечают. Она думает о том, что не может винить их в скрытности: у нее тоже есть свои секреты.
Головой она понимает, что мама была права, когда просила не рассказывать им об этом разговоре. Она никогда не упоминала о том, что сделает одну из них своей наследницей, и новость о том, что это будет Дафна, лишь разожжет ревность. Дафна этого не хочет. Особенно сегодня.
Она вздыхает и еще глубже погружается в мягкую спинку дивана.
По крайней мере, ваши женихи здоровы и хороши собой. Один из фривийских шпионов говорил, что от многочисленных процедур с пиявками кожа принца Киллиана покрылась струпьями. А другой сказал, что он вряд ли проживет еще месяц.
Месяца достаточно, чтобы выйти за него замуж, отмечает Беатрис. Во всяком случае, это должно значительно облегчить тебе работу. Я не могу себе представить, что он встанет у тебя на пути. А Фрив молодая страна, так что будет легко воспользоваться хаосом, последующим за смертью единственного наследника престола. Может, ты вернешься домой раньше всех нас.
Надеюсь, говорит Дафна. Но я до сих пор не могу смириться, что застряну в холодном, убогом Фриве, пока ты будешь отдыхать на солнечных пляжах Селларии, а Софи танцевать на легендарных темаринских вечеринках.
Но мы ведь не собираемся лежать на пляжах или веселиться на вечеринках, не так ли? напоминает ей Софрония, но Дафна отмахивается от этих слов.
Что ж, это все еще лучшее окружение, чем снег, серое небо и опять снег, ворчит она.
Не драматизируй, говорит Беатрис, закатывая глаза. В конце концов, у тебя самое простое задание из всех. Что ты должна делать? Украсть королевскую печать? Подделать несколько документов? Признайся, Даф.
Дафна качает головой.
Ты знаешь маму я уверена, что все не так просто.
Стой, прерывает Софрония ломающимся голосом. Я не хочу больше об этом говорить. У нас день рождения. Разве мы не должны хотя бы сегодня говорить о нас, а не о ней?
Дафна и Беатрис обмениваются задумчивыми взглядами, и Беатрис говорит первой:
Конечно, Софи. Может, тост?
Софрония мгновение обдумывает это, а затем поднимает бокал:
За семнадцать лет.
Дафна смеется:
О, Соф, ты уже напилась? Нам шестнадцать.
Софрония пожимает плечами:
Я это знаю. Но в шестнадцать мы должны попрощаться, а вернемся сюда к семнадцати. И снова будем вместе.
Тогда за семнадцать, повторяет Беатрис, поднимая свой бокал.
За семнадцать, добавляет Дафна, чокаясь с ними бокалами, прежде чем они втроем проглатывают остатки шампанского.
Софрония откидывается на подушки дивана и, явно довольная, закрывает глаза. Беатрис берет ее пустой бокал и ставит его на пол рядом со своим, тоже откидывается назад и смотрит на сводчатый потолок, где сверкающим золотом на темно-синем фоне вырисовываются кружащиеся звезды.
Как всегда говорит мама, бормочет Беатрис, мы три звезды одного созвездия. Расстояние этого не изменит.
Для Беатрис такая эмоциональность в новинку, но Дафна и сама немного расчувствовалась, поэтому сворачивается калачиком рядом со своими сестрами и обнимает их за талию.
Высокие комнатные часы с мраморным циферблатом с громким звоном отбивают полночь, и этот звук эхом отражается у Дафны в ушах. Она выбрасывает слова матери из головы и крепче обнимает сестер.
С днем рождения, говорит она, по очереди целуя каждую из них в щеку, оставляя после себя следы бледно-розовой помады.
С днем рождения, отвечают они ей тихими от усталости голосами. Через несколько секунд они обе засыпают, и их тихое ровное дыхание наполняет воздух. Но Дафна, как ни старается, не может присоединиться к ним. Сон не захватывает ее до тех пор, пока в окно не заглядывает первый луч рассветного солнца.
Софрония
Софронии нельзя плакать, только не в присутствии императрицы, не в карете по дороге в центр Бессемии, в место, где она и ее сестры в последний раз попрощаются. Слезы подступают к глазам, заставляют горло гореть, но она сдерживает их, зная, что на нее направлен взгляд матери, всегда жаждущей найти недостатки в Софронии, кажется, больше, чем в Дафне или Беатрис.
«Слезы это оружие, любит говорить императрица Маргаро, поджимая пухлые накрашенные губы. Но те, что льются передо мной, потрачены зря».
Софрония не собирается использовать свои слезы как оружие, но не может сдержать захлестнувший ее поток эмоций. Она заставляет себя сохранять самообладание, помня о том, что ее мать сидит напротив, такая молчаливая, стойкая и сильная, какой Софрония не смогла стать, сколько бы ни училась.
Карета подпрыгивает на кочке, и Софрония использует этот момент, чтобы вытереть успевшую пролиться слезу.
У вас есть задания, говорит их мать, нарушая тишину. Она кажется бесстрастной, почти скучающей, как будто едет на отдых в загородный дом, а не прощается со всеми тремя своими детьми сразу. Я ожидаю новостей по мере вашего продвижения.
Да, мама, говорит Дафна.
Когда Дафна с матерью сидят вот так, бок о бок, невозможно отрицать имеющееся между ними сходство. Это нечто большее, чем чернильно-темные кудри, обрамляющие их лица в форме сердца. Большее, чем глаза с длинными ресницами: у Дафны они звездно-серебряные, как и у Софронии с Беатрис, а глаза их матери напоминают расплавленный янтарь. Большее, чем веснушки, танцующие над сводами их острых скул и вздернутыми носами. Это то, как они сидят: спина прямая, ноги скрещены в щиколотках, руки сложены на коленях. Это в линиях их поджатых губ и опущенных уголках рта.
Но, когда Дафна улыбается, в ней есть тепло, которого Софрония никогда не видела в их матери.
Эта мысль заставляет ее сердце болеть, и она отводит взгляд от Дафны, вместо этого сосредотачиваясь на бархатной подушке сиденья за плечом сестры.
Да, мама, повторяет она, надеясь, что ее голос прозвучит так же, как у Дафны ровно и уверенно. Но, конечно, это не так. Конечно, она колеблется.