Мне бы не помешала помощь, произнесла она в попытке примирения. Но сестры уже вышли из комнаты, и Бекка поняла, что надо оставить их в покое пусть погорюют. Оставалось с удвоенной, полной невысказанного раздражения свирепостью резать персиковый пирог: раздражение, похоже, тоже было частью бесконечной печали этого дня.
Она думала о Гемме. Как та с закрытыми глазами лежит на постели и повторяет: «Это я принцесса Шиповничек».
Спящая красавица. Что она имела в виду? Тонкие волосы Геммы выбились из заплетенных косиц и разметались по подушке. В них уже совсем не осталось былой рыжины. Кожа, подобно старому пергаменту, натянутому на кости, напоминала карту; глубокие борозды долгих лет показывали, как и где она жила. Но на самом деле никто из родных не знал, где прошло ее детство. Им было известно только, что она приехала в Америку накануне Второй мировой войны.
Папа, может, она действительно жила в замке где-нибудь в Европе? Ну, как Ротшильды.
Отец, привлекательный лысеющий мужчина с решительным подбородком и усами, белыми скобками огибающими рот, улыбнулся и покачал головой:
Никаких замков, моя дорогая. Это просто одна из Гемминых сказок.
Но она говорила с такой убежденностью.
Ни в чем, что касается твоей бабушки, нельзя быть убежденным. Ни в дне ее рождения, ни в стране, где она родилась, ни даже в ее имени.
Гемма, автоматически отозвалась Бекка.
Это потому, что Шана вместо «где моя бабушка» говорила «гемма бабушка».
Бекка отрезала еще один кусок, слишком тоненький для любого, кто не сидит на диете.
Я знаю. Я хотела сказать, Аврора. Аврора Принц. По крайней мере, именно так я написала, когда мы в школе в четвертом классе рисовали семейное древо. Я хорошо помню, потому что написала ее имя с ошибкой и уже было собралась все переделывать, но тут мама нашла мне замазку. Бекка оглянулась, ища, что бы еще нарезать.
Отец отобрал у нее нож и положил на тарелку так же аккуратно, как клал хирургические инструменты во время операции.
Она сама выбрала имя Аврора, тихо произнес он. Но в той стране, где она родилась, я уверен, имя у нее было другое.
Какое?
Откуда я знаю, пожал плечами доктор Берлин. Я всего лишь зять. Правда, почти тридцать лет. Мне уже повезло, что, когда мы встретились, она хотя бы сказала, как зовут ее дочь. Большая специалистка по секретам была твоя бабушка. Отец улыбнулся, и Бекка чуть не рассердилась, что он и сегодня, в такой день, ведет себя как обычно. А потом не удержалась и позволила себе счастье привычно, полностью раствориться в отцовской улыбке.
Взяв тарелки, Бекка начала обходить комнату, обменивая куски пирога на соболезнующее бормотание. При ее приближении смешки и улыбки, казалось, увядали. Раздав все, что было у нее в руках, она вернулась за следующей порцией.
К тому времени, как ушли соседи и остались только члены семьи, Бекка уже не могла плакать. Она сидела у кухонного стола с закрытыми глазами и прислушивалась к разговорам. Отец с матерью звучали почти весело, они мыли и вытирали парадную посуду, обсуждая, о чем говорили соседи. Из гостиной доносились звуки телевизионных новостей Шана, Сильвия и их мужья без сил валялись перед телевизором.
Тетя Бекка, расскажи сказку.
Она открыла глаза: Бенджамин. Светлые волосы, челка одно лицо с Майком. Рассказывать сказку Майку? Забавно! Но рядом с ним с умоляющими глазами стояли обе дочки Шаны.
Хорошо. Но только одну. Какую вам рассказать?
Пятую касаву, прошептала Сара.
Бенджамин ущипнул ее за руку.
Не эту. Эта Геммина!
Я расскажу эту сказку, пообещала Бекка. Именно потому, что она Геммина.
А она не рассердится? спросила Сьюзен.
Не говори глупостей, ответил Бенджамин. Она умерла.
Но дух тоже может рассердиться, возразила Сьюзен.
Евреи не верят в духов, авторитетно заявил Бенджамин и взглянул на Бекку. Правда, мы не верим?
Она покачала головой, но не потому, что не верила в духов, просто эти разговоры явно пугали Сару, которая все крепче прижималась к Бекке.
Даже если Гемма и дух, она всех нас любит. И хочет, чтобы я рассказала вам сказку о Спящей красавице. Когда я видела Гемму в последний раз, она мне как раз про принцессу Шиповничек и рассказывала.
Лицо Сары прояснилось, и она улыбнулась, подсказывая: «Давным-давно» И Бекка, улыбнувшись в ответ, подхватила.
Когда детей наконец уложили, взрослые собрались в столовой.
Гемма оставила завещание. Вот что значит иметь в семье юриста, сказал доктор Берлин и посмотрел на Майка. Но кроме того, Гемма оставила шкатулку, которую мы с вашей мамой решили открыть именно сегодня, пока мы все вместе.
А что в ней, пап? спросила Сильвия, снимая черный обруч и легонько массируя шею под волосами.
Мы не знаем. Это был Геммин секрет. Мама даже не знала о существовании шкатулки, покуда вчера мы не распаковали вещи из дома престарелых. Это
Миссис Берлин прервала мужа:
Она полна всякой всячины.
Она говорила так тихо, что Бекка немного подалась вперед, чтобы расслышать.
Доктор Берлин погладил жену по руке, встал, вышел на кухню и вернулся с палисандровой шкатулкой. На крышке была вырезана роза с шипами.
Только не еще одна проклятая роза! воскликнул Хови. Гемма была просто типичный случай из учебника невроз навязчивых состояний.
Что ты в этом понимаешь? огрызнулась Сильвия. Ты же зубной врач.
Врач есть врач, парировала Шана.
Вовсе нет, возразила Сильвия.
Вовсе да.
Вовсе нет.
Майк нервно засмеялся, а доктор Берлин поднял руку.
Шана и Сильвия тотчас замолчали, и Бекка услышала тяжелый вздох так мама вздыхала, когда сестры-подростки ссорились.
Давайте лучше посмотрим, что в шкатулке, вмешалась Бекка.
Пусть мама откроет, предложил доктор Берлин.
Миссис Берлин медленно подняла крышку, и все уставились на мешанину из фотографий и бумаг. Затем она принялась не спеша вынимать бумаги по одной, аккуратно раскладывая их на обеденном столе, пока стол не стал похож на лоскутное одеяло.
Посмотрите на фотографию, воскликнула Сильвия. Разве это не Гемма?
И все эти вырезки, Шана ткнула красным наманикюренным ногтем в пожелтевший листок бумаги.
Давайте начнем с этого конца, доктор Берлин перевернул одну из фотографий. «Евка и я, 1945 год», громко прочел он и пустил фотографию по кругу. Это был черно-белый снимок женщины в плохо сидящем ситцевом платье. На руках она держала девочку со светлыми косичками и огромными глазами.
Это ты, мама? спросила Бекка, показывая на девочку.
Конечно, улыбнулся отец. У кого еще могут быть такие глазищи?
Какое ужасное платье! воскликнула Сильвия. Просто мешок из-под муки.
Тогда такие носили, пробормотала миссис Берлин. Но я никогда раньше не видела этой фотографии.
Бекка взяла следующий листок.
Какая-то бумага, разрешающая въезд в страну. В Америку, она оглядела всех сидящих за столом. На имя Гитл Мандельштейн.
Гитл? переспросила Шана.
Может, это и было настоящее имя Геммы, предположил Хови.
Никто никогда не называл ее Гитл, сказала миссис Берлин. Но я не знаю, откуда она, и не встречала никого, кто бы знал ее до моего рождения. Я думала, ее настоящее имя Женевьева.
Вы не знаете настоящего имени своей матери? изумился Майк.
Я всегда думала, что меня назвали Евой, потому что ее звали Женевьева, ответила миссис Берлин. А потом она взяла себе другое имя Аврора, так что мы были Аврора и Ева. Она шутила, что с нас все начинается и день, и род человеческий.
А я всегда думала, что Аврора это из сказки, сказала Сильвия.
Из какой сказки? недоуменно спросила Шана.
Из «Принцессы Шиповничек», конечно. Принцесса Аврора, как у Диснея.
Что-то слишком умно для меня, вставил Хови.
Все слишком начала Сильвия.
Сильвия! предупреждения доктора Берлина было достаточно. Он взял другую фотографию: Что вы думаете об этой?