Она сидела за рулем, а мы сзади. Мама Абры не умолкала ни на секунду, изливая на нас поток возмущения, с тех пор как мы нашли ее у ворот ярмарки. Она безостановочно мерила шагами тротуар и тянула шею, высматривая нас. Выглядела миссис Миллер при этом совершенно обезумевшей.
Мы знали, что в нашем случае лучшая защита помалкивать, потому сидели тихо, как мышки. Я принялся размышлять обо всем произошедшем за последние несколько дней, и голос миссис Миллер превратился в отдаленный гул. Что случилось с моим любимым городом? Что за странные дела творятся вокруг?
Да отвечайте же!
Я поднял взгляд. Абра уставилась на меня. Должно быть, она перестала обращать внимание на нотации матери примерно в то же время, что и я.
Кхм, откашлялась Абра. Повтори, о чем ты спрашивала?
Что?! Да вы даже не слушали! взвилась миссис Миллер. Ну погоди, я все твоему отцу расскажу. Повторяю, я спросила: что ты будешь делать в следующий раз?
Пойду прямиком в машину.
Вот именно! Прямо в машину, не мешкая.
Чтобы не захихикать, нам пришлось отвернуться друг от друга. Я вгляделся в непроглядную ночь за окном автомобиля, и мне снова стало не до смеха. В Дине творилось что-то странное, что-то важное.
Мы устремились на север, в долину, оставляя позади огни города. Но сельские просторы окутывала иная темнота, не та, что царила у подножия ярмарочного холма. Деревенская темнота была теплой и гостеприимной, усеянной звездами и светлячками. Мы остановились возле ненужного знака «Стоп» и услышали шум далекой реки, что текла на юг, почти выплескиваясь из берегов. Именно в том возрасте я узнал, что Темнота отличается от темноты, так же как ночь ото дня.
У церкви миссис Миллер повернула налево, заехала на подъездную дорожку и остановилась, не выключая двигатель. Между дорожкой и домом простирался двор, где росло дерево. Дерево, в которое ударила молния. Я старался на него не смотреть.
Спасибо, миссис Миллер. После отповеди меня охватил жгучий стыд.
Спокойной ночи, Сэмюэл, строго сказала мама Абры, но в глазах ее светилась нежность.
Наверное, она вспомнила, что всего несколько дней назад я потерял мать. Лицо ее омрачилось, и мне захотелось успокоить миссис Миллер и попросить не волноваться. Я найду маму! Старухи с ярмарки помогут мне, я пойду куда нужно и сделаю все, что потребуется. Но я промолчал, лишь кивнул в ответ.
Пока, Абра.
Пока, Сэм.
Я выбрался из машины и в темноте лениво направился к дому, вошел внутрь, захлопнув за собой москитную сетку. Основную дверь я оставил открытой дома было жарко, а на улицу уже опустилась ночная прохлада, словно стоял конец сентября, а не начало июля.
Отец сидел на диване и смотрел бейсбольный матч. Свет в комнатах не горел, и папину фигуру освещал лишь экран телевизора, отблески которого отражались в его глазах. Вид у папы был совершенно отрешенным.
На какой-то миг я осознал, что он потерял, или, по крайней мере, приблизился к пониманию, насколько это вообще возможно для ребенка.
Привет, пап, сказал я.
Он ничего не ответил.
Я поковырял носком ботинка потертый ковер и добавил:
На ярмарке было так здорово. Чудны`е дела там творятся.
Отец все еще не шевелился, просто сидел, уставясь на экран, и даже не моргал.
Я медленно попятился, жалея, что не пошел сразу к себе в комнату. Тогда бы не пришлось столкнуться с его молчанием.
Спокойной ночи, папа.
Я поднялся по ступенькам, и каждая из них скрипела под тяжестью моего горя.
Часть II
Древо
И поставил на востокеу сада Едемского Херувимаи пламенный меч обращающийся,чтобы охранять путь к дереву жизни [4].
8
Минуло столько лет Я сижу на дряхлой веранде, поскрипывая креслом, смотрю на дуб и покуриваю ароматную трубку с вишневым табаком, запах которой напоминает о мистере Пелле, о детстве, о тех временах, когда я играл в бейсбол.
Больше всего я люблю сумерки, особенно летом: в эту пору они тянутся долго и лениво, а звезды словно перешептываются друг с другом.
Перед тем как выйти на улицу, я распахнул все окна на первом этаже. Потратил немало времени и сил, но после жаркого дня дому нужно подышать. Остаток вечера я проведу здесь, на крыльце. Стану наблюдать, как мигают светлячки и день сменяется ночью.
Прошло столько лет
Выйдя сегодня наружу, я заметил босые ноги, свисающие с крыши над верандой, там сидит мальчик. Он наверняка слышит, как я открываю дверь, но не издает ни звука. Однако и ноги не подтягивает значит, прятаться не собирается. Должно быть, ждет, что разговор начну я. Но в эту игру можно играть вдвоем. А что касается терпения, смело заявляю: мальчишке со стариком не тягаться, это я могу гарантировать. Мне приходилось ждать дольше, чем он живет на свете. Но чего же мы ждем? Точно не знаю. Однако у меня отлично получается.
С облегченным вздохом усаживаюсь в кресло, достаю из кармана трубку и принимаюсь неспешно набивать в нее пальцем табак. Поскольку я проделываю это каждый вечер, ноготь мой в конце концов стал коричневым.
Я выуживаю зажигалку из нержавеющей стали с выгравированными литерами «SC» на передней панели и кручу колесо. Вспыхивает пламя. Подношу его к любимой трубке и раскуриваю.
Он заставляет меня улыбаться этот мальчишка и его проделки. Помню, как сам забирался на крышу в детстве и чувствовал себя таким огромным больше целого мира. Дух захватывает, когда поднимаешься на высоту и сидишь на самом краю.
Я так увлекаюсь ежевечерним ритуалом, что почти забываю о мальчике, чьи ноги свисают с крыши.
Вы же знаете, что курить вредно?
Да неужели, говорю я, неторопливо выдыхая дым в вечернее небо.
Какое облегчение.
Ага. От этого болеют раком.
Да ладно? удивляюсь я. То есть, если я буду курить, рак сведет меня в могилу до того, как я успею прожить долгую полноценную жизнь?
На это он не отвечает.
Парнишка ловко спускается на веранду по кованому железному столбику и усаживается на ступеньку передо мной, обратив лицо к ночи. Когда мальчик наконец оказывается поблизости, становится заметно, что он довольно маленький, но не хилый, а гибкий и выносливый. В разговоре он словно играет в шахматы: не начинает ход, пока не сумеет угадать поведение противника. Не задает открытых вопросов, которые могут привести к нежелательной для него беседе. Такая размеренная манера разговора необычная черта для ребенка. Волосы у паренька вьющиеся и непослушные, а нос картошкой. Он оборачивается ко мне, и в свете, падающем через москитную сетку, сверкают зеленые глаза.
Наверное, вы догадались, зачем я пришел, мрачно произносит мальчик, смотрит мне прямо в лицо, а потом отворачивается в темноту.
Я кладу трубку на подлокотник кресла-качалки и отрицательно качаю головой.
Не имею представления.
Он с удивлением смотрит на меня.
Я думал, папа к вам сегодня заходил. Разве он не сказал вам?
Я пожимаю плечами.
Позволь задать тебе один вопрос, прежде чем ты начнешь.
Хорошо.
Любишь горячий шоколад?
Горячий шоколад? у мальчишки загораются глаза, но он тут же берет себя в руки и принимает неприступный вид. Это в середине-то лета? А мороженого у вас нет?
Современные дети! Ничего-то они не понимают.
Кажется, есть, отвечаю я, стараясь не скрипеть зубами. Но только ванильное. Не люблю я все эти новомодные вкусы с наполнителями.
Я только ванильное и ем, решительно заявляет мальчишка, словно я пытался искушать его всевозможными восхитительными сортами, но лишь благодаря нечеловеческой силе духа он остался верен самому простому лакомству.
Что ж, тогда схожу за мороженым.
Я встаю и иду в дом, оставив трубку на подлокотнике кресла. От нее поднимается тонкая струйка дыма. Не знаю, последует ли гость за мной, но отправляюсь на кухню и беру две чашки, затем достаю мороженое, а когда закрываю дверь холодильника, мальчик уже тут как тут и чувствует себя на моей кухне как дома.