Нет, сказал Цукерман.
Не могу с вами не согласиться. Три недели, и все. Мне отбелили зубы, меня целовали в зад, три недели я был их героем. Меня принимал мэр. Я вам рассказывал? «Благодаря вам название города Ньюарка услышала вся страна». Он сказал это в присутствии членов городского совета, и они мне аплодировали. В ресторане «Линди» меня попросили подписать мое фото, и его повесили на стену. Милтон Берл[8] подошел к моему столику и задал несколько вопросов шутки ради. На одной неделе они ведут меня в «Линди» и кормят чизкейком, а на следующей говорят, что я в пролете. А в придачу всячески меня обзывают. «Алвин, говорит мне Шахтман, так вот вы какой, оказывается, а ведь вы сделали так много хорошего для Ньюарка, для своей семьи, для морпехов и для евреев. Всего-то очередной эксгибиционист, у которого одна мотивация жадность?» Я был взбешен. «А у вас какая мотивация, Шахтман? А у Бейтмана? Какая мотивация у спонсора? А у канала?» Суть в том, что жадность тут совершенно ни при чем. Здесь уже речь шла о моем самоуважении. Как человека! Как ветерана войны! Как дважды ветерана войны! Как жителя Ньюарка! Как еврея! Вы понимаете, о чем они говорили: о том, что все, чем является Алвин Пеплер, его гордость за себя для какого-то Хьюлетта Линкольна полнейшая чушь. Сто семьдесят три тысячи долларов вот сколько он огреб, этот фальшивый чемпион. Тридцать тысяч писем от поклонников. У него взяли интервью более пятисот журналистов со всего мира. Другое лицо? Другая религия вот какова мерзкая правда. Мне это больно, Натан. Мне до сих пор больно, и это не просто эгоизм, клянусь вам. Если Пате мой шанс, тогда, разве вы не понимаете, тогда мне надо хвататься за него. Если сначала будет мюзикл, а потом книга, значит, таков уж путь к тому, чтобы обелить мое имя.
Из-под его темной шляпы тек пот, и он стал утирать его носовым платком, который раньше дал ему Цукерман, предоставив Цукерману возможность отступить от почтового ящика на углу улицы, где его успел зажать Пеплер. За пятнадцать минут два ньюаркца прошли один квартал.
Через улицу, напротив них было кафе-мороженое «Баскин Роббинс». Несмотря на прохладный вечер, посетители сновали туда-сюда, словно уже наступило лето. Внутри ярко освещенного кафе виднелась небольшая толпа люди ждали, когда их обслужат.
Потому, что он не знал, что ответить, и, возможно, потому, что Пеплер так вспотел, Цукерман услышал, что спрашивает:
Как насчет мороженого?
Конечно, Пеплер предпочел бы от Цукермана вот что: Вас обокрали, погубили, подло предали Автор «Карновского» бросает все силы на то, чтобы поддержать Пеплера в его горе. Но Цукерман максимум мог предложить угостить мороженым. Да и вряд ли кто способен на большее, подумал он. Ой, прошу прощения, сказал Пеплер. Мне очень неловко. Конечно, вы же проголодались, я вам все уши прожужжал, а вдобавок еще и половину вашего ужина съел. Это меня встреча с вами так потрясла. Простите, пожалуйста, что я увлекся своей историей. Я обычно держу себя в руках, не вываливаю людям на улице свои проблемы. Я так тих на людях, что им поначалу кажется, что я странненький. Кто-то вроде мисс Гибралтар, сказал он, покраснев, считает, что я практически глухонемой. Слушайте, позвольте мне вас угостить.
Нет-нет, совершенно ни к чему.
Но пока они переходили улицу, Пеплер продолжал настаивать:
После того, сколько удовольствия вы доставили мне как читателю? После того, как я на вас столько всего вывалил? Не давая Цукерману даже зайти в кафе со своими деньгами, Пеплер воскликнул: Да-да, я угощаю, решено! Для нашего ньюаркского писателя, который заворожил всю страну! Для великого волшебника, который вытащил живого, дышащего Карновского из своей шляпы! Который загипнотизировал США! Да здравствует автор этого великолепного бестселлера! А затем он вдруг посмотрел на Цукермана с той нежностью, с какой смотрит отец на любимого сынишку, взятого на прогулку. С присыпкой, Натан?
Разумеется.
А какое именно?
Давайте шоколадное.
Два шарика?
Да-да.
Пеплер шутливо постучал по черепу, показывая, что заказ запечатлен фотографической памятью, которой некогда гордился Ньюарк, вся страна и евреи, и поспешил в кафе. Цукерман остался ждать на тротуаре.
Но зачем?
Стала бы Мэри Мейпс Додж вот так ждать рожок с мороженым?
А Фрэнк Синатра?
А десятилетний мальчишка хоть с минимумом мозгов?
Сделав вид, что наслаждается чудесным вечером, он попробовал прогуляться до угла. А потом побежал. По переулку, и никто его не преследовал.
2
«Вы Натан Цукерман»
Несмотря на то что его нового номера не было в телефонной книге, Цукерман платил тридцать долларов в месяц за то, чтобы телефонистки принимали его звонки и выясняли, кто звонит.
Как поживает наш прекрасный писатель? спросила Рошель, когда он попозже вечером позвонил узнать, какие сообщения ему оставили. Она была менеджером компании и вела себя с клиентами, которых и в глаза не видала, как со старыми знакомыми. Когда заскочите к нам, осчастливите девочек?
Цукерман ответил, что осчастливливает их и тем, что они слышат на его линии. Вполне добродушная шутка, впрочем, он верил, что это и в самом деле так. Но пусть уж лучше они подслушивают, лишь бы ему не пришлось самому отваживать непонятных людей, которым, похоже, не составляло труда заполучить его не внесенный в справочник телефон. Где-то вроде бы имелась контора, предоставлявшая номера телефонов знаменитостей по двадцать пять долларов за имя. Возможно, в сговоре с компанией, отвечающей на его звонки. А возможно, это она и есть.
Звонил Король рольмопсов. Он на вас завернут, дорогуша. Вы еврейский Чарльз Диккенс. Это его слова. Вы, мистер Цукерман, ему не перезвонили и тем самым ранили его в самое сердце.
Король рольмопсов полагал, что Цукерман должен пропагандировать в телерекламе какие-то закуски, и если не удастся заполучить мать Цукермана, ее сыграет актриса.
Ничем не могу ему помочь. Следующее сообщение.
Но вы же любите селедку об этом есть в вашей книге.
Селедку все любят, Рошель.
Тогда почему бы не согласиться?
Следующее сообщение.
Итальянец. Два звонка утром, два днем. Если Цукерман не даст ему интервью, итальянца, журналиста из Рима, выгонят с работы. Думаете, так и есть, лапочка?
Надеюсь, да.
Он говорит, что не понимает, почему вы с ним так. Просто взбесился, когда узнал, что я всего лишь телефонистка. Знаете, чего я опасаюсь? Что тогда он сам сочинит личное интервью с Натаном Цукерманом и в Риме его выдадут за настоящее.
Он предложил какие-нибудь варианты?
Он предложил массу вариантов. Сами знаете, когда итальянец заводится
Кто-нибудь еще звонил?
Он оставил один вопрос, мистер Цукерман. Один вопрос.
Я уже ответил на последний вопрос. Кто-нибудь еще?
«Лора» вот какое имя он ждал.
Мелани. Три раза.
Без фамилии?
Без. Просто передайте, Мелани с Род-Айленда, вызов за счет вызываемого абонента. Он поймет.
Штат большой я не понимаю.
Поняли бы, если бы приняли звонок. Вы бы тогда все поняли, сказала Рошель, и в голосе ее появилась хрипотца, всего за доллар. Потом вычли бы его из налогов.
Я его лучше в банк отнесу.
Это ей понравилось.
Я вас не осуждаю. Вы умеете экономить, мистер Цукерман. Готова поклясться, что вас налоговая служба не обдирает так, как меня.
Забирают все, что могут.
А как насчет налоговых убежищ? Макадамские орехи, случайно, не выращиваете?
Нет.
А скот не разводите?
Рошель, я не могу помочь Королю рольмопсов, итальянцу или Мелани, и, как бы мне этого ни хотелось, вам я тоже помочь не могу. Ничего про эти убежища не знаю.
Никаких убежищ? При ваших-то доходах? Так вам, должно быть, приходится отдавать до семидесяти центов с доллара. Вы что, сам себя обчищаете для развлечения?