Не все такие уж материалистки. Бернвальд скривила уголок дивного ротика. И это я со студентами играюсь! Понятно? Надо же как-то развлекаться! Интернет не берется, даже телика нет А Павлик он другой. Настоящий, без гнильцы, без этой гламурной слизи! Ты тоже настоящий, Антошечка, но Слишком сильный!
Это ты Мишку Лукашина не видела! попробовал я отшутиться.
Кристина замотала головой.
Нет, ты не понял! Миша силач, он монетки в трубочку сворачивает и подковы гнет, а в тебе, Антошечка, иная сила. Ты можешь людей гнуть и разгибать!
И в трубочку скатывать, проворчал я, чувствуя неловкость.
Это твой талант, Антоша, негромко сказала девушка, оставаясь серьезной, ты станешь или великим человеком, или великим негодяем. Во второе я не верю, но Понимаешь, мне нужен обычный мужчина, такой как все!
Как Павлик пробормотал я.
Да! Но Кристина нервно помяла ладони. Мне кажется, я тебя случайно обидела
Нет-нет-нет! слабо улыбнулся я.
Ну, задела! нетерпеливо сказала Бернвальд. Ты можешь подумать, что я подумала Уф-ф! Да, ты не такой, как все, но это хорошо! Просто Есть женщины, которые счастливы быть ведомыми, а я ненавижу подчиняться! Хочу быть сверху, она покраснела, но оправдываться не стала, сказав с вызовом: Да, и в этом смысле тоже! А с тобой такой номер не пройдет я всегда была бы снизу
Нет, ну, почему же, плотоядно улыбнулся я, можно и спереди, спинкой ко мне. На коленках или
Антон! рассердилась Кристя. Но и зарумянилась, а в глазах мало-помалу разгорались опасные темные огонечки.
Молчу, молчу
Вот, сбил меня заворчала девушка. Помолчав, покусав губку, она продолжила: Не знаю, как тебе это объяснить Конечно, я, как все, хочу счастья, но маленького, скромного! Счастьица! Дом, муж, двое детей! Ну, там, машина, дача И все! Вот, ты говорил, Павлик всего может добиться. Нет! Всего добьешься ты, если захочешь! Станешь миллиардером или президентом, или Да кем угодно! Но вот, поверишь ли, лично мне было бы некомфортно рядом с таким супругом. Как Меланье Трамп! Я думаю, она такая же, как и я. Я с удовольствием прокачусь с мужем в отпуск на море в Ялту или в Анталью, но не в Монако, чтобы завтракать на личной мегаяхте! Такое не для меня. Рая в шалаше я не хочу, пусть даже с милым, но и терема с дворцом мне даром не надо. Вот! выдохнула Кристина и, смущаясь своей откровенности, резко сказала: А, ладно! Забудь!
Подожди! я ухватил девушку за руку, и она не воспротивилась. Давай, я поговорю с Павлом?
Давай, обронила Кристя, отворачивая лицо.
А мне вдруг стало жалко эту «стервочку», как звал ее Паша. Пользуясь правами лучшего друга, я обнял девушку за плечи и привлек к себе. Кристина прильнула, шмыгнув носом.
Просто глухо вымолвила она. Если он так и будет молчать, мы разъедемся и и все. А сама я никогда не сделаю тот самый первый шаг. Мучаться буду, злиться на всех
Бернвальд всхлипнула, и меня резануло жалостью.
Все будет хорошо, проговорил я, вот увидишь!
Кристина подняла на меня влажные глаза, привстала на цыпочки и поцеловала.
Спасибо!
Тут ополовник застучал по кастрюле, и капитальная тетя Таня трубно оповестила лагерь:
Завтрака-ать!
Пошли! оживился я. Только держись от меня на пионерской дистанции, а то все наши студиозусы потребуют сатисфакции! Хором!
Ага, щас! фыркнула Кристина, решительно беря меня под руку. Будешь солировать!
Само собой, при виде нашей парочки студенты поскучнели, а Паша уткнулся в тарелку, остервенело ковыряя «Геркулес». Насмешливо поглядывая на ревнивцев, я с аппетитом позавтракал, следом за кашей слопав ломоть хлеба с маслом и сыром, да с чаем. Хорошо пошло!
С отсутствующим видом допив компот, Ломов вяло распорядился:
Студенчество до обеда занимается исследованиями. Особое внимание «смертникам». Лушин, Бернвальд, Лукашины, Трошкин на южный раскоп.
Ссутулившись, Павел убрел в лес, а мы бодро двинулись за ним. Миша с Сашей тащили целую охапку лопат, даже Кристина несла заступ на хрупком плече. Один я шагал «безоружным», но у меня иная задача.
Мы прошли совсем немного, метров двести, от силы, а очутились в настоящих дебрях. Огромные ели в бородах мха, бурелом, густой подлесок все прелести южной тайги.
Раскоп открылся неожиданно. Я обогнул раскидистое дерево и вот он глубокая канава, вырытая в глинистой почве. Кристину скроет с головой, даже если молодая особа привстанет на цыпочки.
За накопанным валом открывалась обширная поляна в кругу елей и берез. От поляны веяло давней смертью.
Дальше я сам, сказал, ступая на гулкие мостки, переброшенные через раскоп.
Спустившись по рыхлой, комковатой глине на поляну, я замер. Прилило горестное отчаяние.
Что там? спросил Миша Лукашин, почему-то шепотом.
Не отвечая, я медленно обошел лужайку и вернулся к раскопу.
Они все здесь, еле вытолкнулось из меня.
Кто? охнул Сашка.
Павшие! Они повсюду Их тут десятки и десятки
Ужас какой запричитала Бернвальд.
Мины? отрывисто спросил Павел. Снаряды?
Чисто.
И началась наша скорбная работа раскопки по войне. Лопаты осторожно разгребали тонкие слои наносов. Кости и черепа мешались с остатками сопревших шинелей и валенок, мятыми касками, обрывками колючей проволоки, полусгнившими планшетами, ржавыми остовами винтовок и ППШ. Тела бойцов лежали вповалку, скошенные из пулемета. Вон он, тот холм, с которого велся огонь. Сволочной немецкий дзот.
Взялись! тускло промямлил Ломов.
* * *
Стоя на коленях, мы с Тёмой осторожно счищали глину с костяка красноармейца, то и дело поглядывая в сторону оплывшего холма. Они все, кто пал здесь, шли в атаку, шли на смерть вставая под пули, отрываясь от застуженной земли, родной земли, что прятала то в ложбинке, то за кочкой. А я бы так смог?
Интересно прокряхтел Трошкин, выгибая ноющую спину. А я бы так смог? Политрук кричит: «За Родину! За Сталина! В атаку!», и я встаю А встал бы?
Выбора, считай, нет, сказал я сухо. Или ползи назад, в дезертиры и трусы, или поднимайся и вперед, на врага!
Я прикусил губу на меня опять нахлынули не столь уж давние воспоминания о «двойнике». Какие только архивы не шерстил, но узнал немного.
Два Антона, два Лушиных. Один погиб семьдесят семь лет тому назад, другой жив-здоров. Мы как квантовая суперпозиция
Вполне возможно, что я зря себя мучаю и никакой тайны нет, а имеет место совпадение. Пусть редчайший, да хоть единственный в истории человечества случай! Вот только как это понять?
Мотнув головой, словно отгоняя назойливые видения, я продолжил выковыривать, отбирать у земли приметы оборвавшейся жизни настрел позеленевших гильз, пряжки и пуговицы, звездочки с серпом и молотом, бакелитовые медальоны и маленькое круглое зеркальце. Наверное, молоденькая санитарочка выронила Это было самым ужасным, самым тягостным. Я тщательно уводил глаза, боясь поймать отражение. Ладно, там, свое, а если из зеркальной, облупленной мути глянет кукольное личико молоденькой санинструкторши со вздернутым носиком и задорными голубенькими глазками?..
Прокопались до самого обеда, а обернешься нарыли всего-то пятачок. Но боль в натруженных плечах ощущается весомым контраргументом.
Перерыв! объявил Ломов, с приятцей выпрямляя ноги. Обедать пора.
Сложив орудия труда под приметной сосной, мы неторопливо двинулись обратно к лагерю. Павел замешкался, ну и я с ним на пару. Терпеливо дождавшись, пока командир перестанет изображать бурную деятельность, я сказал:
Поговорить надо.
Вечером, буркнул Ломов.
Сейчас! отрезал я.
Ну? Паха упорно смотрел в сторону.
Ты до каких пор будешь голову морочить Кристе? холодно проговорил я. Что, ко мне ревнуешь? Давай! Сколько там у нас времени до конца отпуска? Неделя? Отлично! Вот, и покорчи из себя страдальца или Отелло бледнолицего. Валяй! А потом Кристинка уедет, так и не дождавшись от тебя не то, что поступка, а даже слова! И ты больше не увидишь ее. Ни-ког-да. Понимаешь, дурья твоя башка? Вместо двух счастливых людей по земле станут бродить двое несчастных, ты и она, но лишь по твоей вине! Кристя слишком горда, чтобы подойти первой, а тебе что, трудно побыть мужиком?