По берегам Зеи жили «пашенные люди» дауры. Эти дауры, племя манчжурского происхождения, родственное тунгусам, не были похожи на других, знакомых русским сибирских дикарей. Постоянные сношения с китайцами, которые приезжали к ним для сбора дани и для торговли и привозили им всякие товары шелковые материи, серебро и т. п., способствовали сравнительно высокой культурности среди них. Казаки нашли у них хорошо построенные деревянные дома с окнами, затянутыми вместо стекла, бумагой собственного производства. По внешности дауры походили на китайцев: мужчины носили по китайскому обычаю косы, одевались в кафтаны из шелковой материи. И по образу жизни они отличались от кочевников Севера: жили оседло в своих улусах (деревнях), занимались земледелием и скотоводством. Вокруг их селений были раскинуты поля, засеянные ячменем, овсом, просом, гречей, горохом. Из огородных овощей у них встречались: бобы, чеснок, мак, дыни, арбузы, огурцы; из фруктов: яблоки, груши, грецкие орехи; из конопли они умели выделывать масло. Скот попадался в значительном количестве: у них было много лошадей, коров, овец, свиней; на волах пахали, как у русских на лошадях; из Китая завезены были к ним и домашние птицы куры. Культурное влияние Китая чувствовалось во всем: от китайцев приобретали дауры камки (шелковые материи), кумачи и металлы. С своей стороны китайцы брали у них в обмен на свои товары и отчасти в виде дани соболиные и другие меха. Охота на пушного зверя и составляла, наряду с хлебопашеством, основное занятие жителей, чему способствовало изобилие пушных зверей (соболей, рысей, лисиц красных и черно-бурых) в окрестных лесах; стоило туземцу день поохотиться, как он приносил десять и больше соболей. Все в стране, открытой Поярковым, дышало изобилием и довольством. Недаром Приамурье показалось русским каким-то земным Эдемом, в котором налицо было все, чего только можно было пожелать, начиная с винограда, который рос в диком состоянии, и кончая корабельным лесом.
Дауры. Фото начала XX века
Для того, чтобы заставить дауров платить ясак (дань) казаки захватили в заложники или, как тогда говорили в аманаты одного даурского князца Доптыула. Таких аманатов русские обычно держали под стражей и в цепях; если аманат был знатен и влиятелен, его сородичи, опасаясь, чтоб русские с ним чего не сделали, соглашались обычно платить требуемую с них дань. Доптыул рассказал Пояркову много любопытных подробностей не только про свою Даурскую землю, но и про соседний Китай; с восторгом говорил про роскошь и богатство китайского губернатора, управлявшего пограничной с даурами провинцией, про его город, окруженный деревянными стенами и земляным валом, про его войска, вооруженные не только луками, но и огне стрельным оружием и снабженные даже пушками. Он сообщил, что названный губернатор ежегодно посылает на Зею и Амур военные отряды тысячи в две или три человек для сбора с туземцев ясака; но что китайцы также приезжают к ним и с мирными целями и привозят им для мены серебро, олово, медь и материи. Туземцы, между прочим, опровергали легенду о том, что в самой Даурской земле родится серебро и утверждали, что виденные у них серебряные изделия все китайского происхождения. От туземцев же Поярков узнал, что у дауров имеются укрепленные города и что ближайшим является Молдыкидич, владелец которого могущественный князь Досий, стоит во главе нескольких племен, насчитывающих в своем составе 500 человек воинов.
Якутский острог в XVII в.
Даур. Рисунок начала XVIII века
Между тем, среди русских стал ощущаться недостаток продовольствия, и Поярков решил снарядить экспедицию к князю Досию, чтоб достать хлеба. Сам он устроил укрепленное зимовье острожек на устье реки Умлекана, впадающей в Зею, а Юрия Петрова с отрядом в 70 человек послал к городу Милдыкидич, поручив выманить лаской тамошних князьков, захватить их в плен в качестве аманатов и, отступя с ним в лес, укрепиться засекою. Едва Юрий Петров подошел к городку, как навстречу к нему с вышли с поклоном князья Досий, Колпа и Доваря; двух первых казаки взяли в плен, а третьего, приходившегося сыном Доптыулу, который уже сидел в аманатах, отпустили обратно. Русским были отведены для жилья три юрты вне города; туземцы доставили им продовольствие: 40 кузовов крупы овсяной и 10 штук скота. Не довольствуясь покорностью жителей, Юрий Петров на следующий день в военном порядке с распущенными знаменами подошел к стенам городка, чтобы высмотреть насколько он крепок и нельзя ли его взять штурмом, и потребовал, чтоб его впустили внутрь. Аманаты, которым он говорил про это, отвечали: «в острожке живут у них люди многие; русских людей они до сих пор не знали и, пожалуй учинят с ними бой, и от того произойдет большое зло». Петров, однако, заупрямился и, взяв с собой насильно Досия и Колпу пошел на приступ города. Тогда дауры, сидевшие внутри, внезапно произвели вылазку, бросившись сразу из ворот и из подземных ходов; одновременно из окрестностей прискакало много вооруженных всадников. Произошел кровопролитный бой, во время которого случайно был убит Досий, а Колпа, убив сторожившего его служилого человека, бежал к своим. В результате боя 50 русских было переранено «больно», так что не в состоянии были даже уйти далеко от острожка. Они заперлись в юртах и должны были выдержать трехдневную осаду. На третью ночь им удалось незаметно бежать из юрт. В течение десяти дней они шли в полном вооружении, в куяках (защитных доспехах), пока не добрались до острожка на Умлекане, добрались израненные, без аманатов, без продовольствия, на которое рассчитывали их товарищи. Понятно, что Поярков встретил их далеко не приветливо. «С добычею ли пришли?» был первый вопрос к ним. «Не только что с добычей, и свое потеряли», отвечали те. Дело было в январе: предстоял голод до поздней весны, когда вскроется река и будут доставлены припасы, оставленные на Гономе. Имевшийся хлеб разделили между служилыми людьми; пришлось по 30 фунтов на человека. Стали есть сосновую кору и коренья. Положение ухудшалось тем, что последний аманат Доптыул, хотя его и держали в оковах, все-таки ухитрился бежать, и туземцы стали нападать на русский лагерь. Нападения их, впрочем, были отбиты, и трупы убитых дауров валялись на лугу перед острожком. В острожке, между тем, голод принял ужасающие размеры; запасы вышли совершенно, люди стали помирать. Тогда Поярков начал говорить своим сотоварищам: «кому не охота в острожке с голода помереть, и они б шли на луг к убитым иноземцам и кормились, как хотят». Человек десять послушались его совета, выбрели из острожка и питались трупами врагов. Голод доводил до жестокости. Те служилые люди, которые оставались с Поярковым в острожке, потребовали, чтобы их товарищи, питавшиеся на лугу человеческими трупами, были обысканы, и у них были отняты и поделены остатки продовольствия; беспощадно отобрали у этих несчастных у кого фунт, у кого два, у кого три муки. Когда снег стаял и появилась трава, изголодавшиеся казаки набросились на «корень травный», но и тут случилось несчастье. Двое служилых людей вышли на луг; одному из них занеможилось, и его товарищ развел костер, чтоб его обогреть; от костра загорелась трава, луг выгорел, и русские лишились последнего средства пропитания. Озлобление голодавших казаков достигло высочайшей степени. Пояркова стали упрекать в том, что он повел людей на верную смерть. «Не дороги мне служилые люди, отвечал цинично Поярков, десятнику цена десять денег (пятачок), а рядовому два гроша». Стали говорить, что он нарочно велел поджечь луг, чтоб поднять цену на сбереженный им хлебный запас; верили и подобному вздору. Когда, наконец, приплыли суда с запасами, то с голоду успело умереть 40 человек.