Короче говоря, о главном, зачислили в наш учебный взвод, а это более шестидесяти курсантов, еще трех прапорщиков, человек десять солдат, приехавших из войск, а остальные ребята после школы поступили. Прапорщиков вызывали на беседу к начальнику училища и что-то там им терли о местных порядках. Вот после этого прапорщики наши стали ходить с блокнотиками и что-то себе помечать. Только потом через пару месяцев все прояснилось, когда половину наших парней бывших солдат отчислили. Ну и еще нескольких бывших школьников до кучи.
Оказывается, прапора себе помечали, кто нагрубил ему из абитуры, кто подрался, а кто на зарядку последним в строй встал. А кто и в город ночью сбегал. И каждого «охломона» на карандаш прапорщик этот брал, а потом на доклад к кому надо. Этих курсантов в шею, кого обратно в армейку, кого домой к родителям.
Один из трех прапоров, а был он из батальона стройбата, походил на немецкого ефрейтора Ганса. Шейка тонкая, китель замусоленный, на носу очки, так этот кусок вообще стучал в открытую. Забежит утром в казарму и орет: «Кто последний на зарядку, того на карандаш и на отчисление. Бегом побежали!» Были эти прапорщики не на должностях, стучали по своей натуре, на всякий случай.
Однажды, на втором курсе училища, я этому стукачу прямо сказал: «Надо бы тебе морду начистить, за те твои старые подвиги. Может выйдем в лесок, прогуляемся?»
Леса на Уктусе темные, дикие, Уральские горы. Тогда он ответил: «Только попробуй, мой рапорт у начальника училища, а ты в дисбат пойдешь, Афганец». Ясно, не стал я с ним связываться, но обосрался он капитально.
А тут недавно увидел фото со встречи выпускников СВВПТАУ, 2018 и 2019 годов, смотрю и этот прапорщик «Ганс-карандаш» с нашими ребятами выпускниками второй батареи общается, смеется и обнимается. С теми, на кого стучал, да не выстучал. А парни у нас, видать короткую память имеют, ничего уже не помнят, всем все простили и забыли. Старые стали. Хорошо, что я тогда не пришел. Пришлось бы мне все же ему подчистить его личико. Чудно это как-то, не по-мужски, хотя в пределах правил нашей армии. Много приспособленцев и стукачей, страна движется вперед, и армия не отстает.
В первый вечер в Афгане я поменялся беретами с сержантом-дембелем
Прилетели мы в Афганистан, приземлились прямиком на Кабульский аэродром в полдень 26 апреля 1985 года. Пока нас встретили, рассадили в клубе 350-го ПДП, рассказали, где мы и зачем сюда приперлись, суть да дело в общем. Вели в тему боевой обстановки. Прошло часа четыре, ни капли воды никто нам не дал, спать охота, жара и духота. Офицеры ругаются, новобранцев делят как рабов или породистый скот. Биржа гладиаторов.
Наконец-то распределили новобранцев по частям и по батальонам, прошло шесть часов, если не больше. Самое приятное в этой странной ситуации прибытия в зону военных действий было для нас с Витьком то, что мы остались в дивизии, и теперь дальше по Афгану лететь уже не надо. Это было счастьем, я уже тогда понимал, что передвижения по Афгану и без оружия, могут закончиться цинковым макинтошем и скорым дембелем в «Черном тюльпане».
В модуль второй роты отдельного гвардейской батальона связи нас вел старшина этой незнакомой нам ватаги. Накаченный и загорелый бугай прапорщик, в идеально новенькой тельняшке. Он завел нас в пустой кубрик, где стояло примерно тридцать двухярусных коек, буркнул под нос, что скоро вернется, и смылся. Солдат роты в расположении не было, кроме дежурного и солдатика на тумбочке дневального.
Мы упали на свободные кровати и отрубились. Фуражки свои бросили на тумбочки.
Минут через пять нас растолкали двое загорелых парней, блондины с усами, в полосатых, почти прозрачных плавках. Как оказалось, в кубрике их было всего четверо. Первым делом я подумал, что это офицеры, но я сильно ошибался.
Как пояснили блондины, они дембеля, а в общем, уже гражданские люди. Ждут завтра свой борт на вылет из Афгана, прямо ранним утром. В Афганистане уже год и семь месяцев.
Услышав про год и семь месяцев, я понял, что эта вечность, а перед нами счастливчики, избежавшие цинкового саквояжа, это были Ангелы или почти Боги.
Потом один с седыми волосами на висках подошел ко мне и познакомился:
Как звать, молодой?
Александр! слегка поперхнувшись, ответил я.
Клево, я Славка, свободный гражданин, сержант второй роты.
А что, Шура, есть у тебя берет ВДВ? спросил полубог дружески.
Есть, конечно, в вещевом мешке лежит, нулевый. Я в нем в учебке ходил правда. В Каунасе
В Каунасе? Нормально. Видишь, какое дело. Мне домой лететь, а берет у меня старый, ему уже лет пять, он тут в Афгане с 1982 года. Он у меня от моего дембеля. Может махнем не глядя, я тебе свой, а ты мне свой.
Ну, не знаю?.. смутился я. Он хоть
Ну смотри, как хочешь, конечно, только сейчас этот наш, теперь уже ваш злой старшина придет, все у вас примет под опись, и больше ты свой берет и все остальное не увидишь. Я не вру, молодой! Сволочь он порядочная, хотели мы его, так сказать, наказать, да ладно, домой охота, а не в тюрьму.
Я понял! Конечно верю, что не врешь
Короче, парень, берет этот классный, но маловат мне немного. Я в тридцати операциях был и только контузия, понимаешь. Везунчик я. А берет этот я всегда брал с собой в горы, на груди он у меня был под х/б, врубаешься, Шура? Пригодится, парень, думай быстрее
А тебе какой размер нужен? улыбнулся я.
Лучше 58, но новый еще растянуть можно, а этот подсох, как я сам, рассмеялся десантник.
Так он и есть, 58! Держи, берет! Давай свой!
Мы быстро обменялись беретами. Потом я заметил, что его знаки на парадке все темные, словно древние. А «Парашютист» с трещинкой на белом куполе, словно со шрамом. Дембель был старшим сержантом. На его парадном кителе сверкала медаль «За отвагу».
Теперь заговорил я:
А «Гвардия» и «Парашютист» тоже твои родные?
Да, тоже дембеля подарили, потемнели они от жары.
Кто потемнел, дембеля? усмехнулся я.
Юморист ты, молодой, это хорошо. Легче тебе будет
Махнемся тогда и знаками! быстро предложил я, поглядывая на выход из кубрика.
Ну ты, парень, в доску свой! А давай, махнемся ча нам? О!.. Благодарю, брат! Служба у тебя будет легкая, помяни мое слово
Я мигом отвинтил свои два знака кроме классности, потому что он был «Мастером», а у меня болтался «Третий класс», и отдал дембелю. Потом также быстро привинтил на свою парадку старые закаленные афганским ветром знаки.
А нам РД дадут? вдруг родил я крайне глупый вопрос.
Ха, дадут, только очень тяжелые, рассмеялись дембеля.
Через минуту они ушли в умывальник и там же на турники. Так они нам сказали.
Не прошло далее и минуты, как раздался мощный рев, зверя или человека.
Строиться, прибывшие слоны! Вещи к осмотру, тела! Все сдаем живо согласно табелям. Береты ВДВ в первую очередь! Живо, духи
Это в кубрик влетел разгоряченный старшина прапорщик роты, как обычно в одной тельняшке и в каких-то самодельных шортах, и в неуставных овечьих тапочках. Дальше особо рассказывать нечего, прапор был в ярости, что у меня оказался старый берет и старые, уже потемневшие от солнца знаки, у Витька, кстати, с беретом та же история вышла.
Мы узнали о себе много нового, что мы никакие не гвардейцы-десантники, а намного проще и понятнее и хуже: чмыри, духи, кондомы и жертвы абортов. И что он, гвардейский прапор нашей роты, будет чмырить нас до самого нашего далекого дембеля.
Конечно, ему это не удалось. Не на тех нарвался и улетел в Союз вовремя.
Рано утром 27 апреля, дембеля улетели в Союз. Часто я вспоминаю эту историю. В его стареньком берете я сам улетел из Афганистана. Этот старый берет и обветренные «Афганцем» солдатские знаки для меня дороже любых новых.
Вот такая история первого вечера в Афганистане. Именно в тот вечер, 26 апреля 1985 года, началось восстание пленных шурави в Пакистанской тюрьме Бадабер