Но в ту ночь ожидания, хотя мы долгое время даже не прикасались друг к другу кажется, почти год Джо внезапно раскопал в себе скрытый запас желания и ностальгии и положил руку мне на грудь, а мой сосок послушно среагировал и сжался плотным узелком.
Не надо, сказала я, уже не притворяясь, что сплю.
Что не надо? он знал, что.
Использовать меня как лекарство от бессонницы, ответила я.
Я не использую тебя, Джоан, сказал он, но руку убрал. Что ты заводишься с пол-оборота? Я просто хотел тебя обнять.
Ты хотел чем-то себя занять, сказала я и села на кровати. Ты сходишь с ума и лезешь на стенку.
Хорошо, согласен, может, и так, но я не понимаю, почему ты так спокойна, выпалил он. Вот-вот мы узнаем, нужен ли я этому миру.
Ты прекрасно знаешь, что нужен, ответила я. Оглянись, видишь, сколько этому доказательств? Что еще тебе надо? Весь мир у твоих ног, Джо. Ты все еще на пике. К тебе все еще прислушиваются.
Но он покачал головой.
Не-а, ответил он. Мне так совсем не кажется.
Я взглянула на него и поняла, что какая-то нежность к нему все-таки у меня сохранилась. На миг она поднялась из глубин, одна завалявшаяся крупица. Пусть я на него злилась, пусть ненавидела его и изобретала коварные психологические приемы с целью его наказать, пусть легла спать пораньше, оставив его в одиночестве в огромном старом доме, вопреки инстинктам я ему сочувствовала.
Ты так жалок, это почти мило, сказала я.
«Мило» нравится мне больше, ответил он.
О да, кивнула я, мне тоже.
Джо положил голову мне на плечо, и на остаток ночи мы уснули. Если бы утром солнце взошло и мы по-прежнему лежали бы рядом, а телефон так и не зазвонил, он бы понял, что прошел еще один год, а Хельсинкская премия по-прежнему ему не досталась и, скорее всего, не достанется уже никогда. Но он бы знал, что все будет в порядке, потому что у него была жена, а жена нужна всем.
Однажды Джо признался, что ему немного жаль женщин, ведь тем достаются мужья. Мужья считают, что помогать значит давать ответы, логично рассуждать, упрямо применять силу в качестве клеевого пистолета. А некоторые вовсе не пытаются помочь, так как мысли их витают далеко, и они идут по жизни в одиночестве, хоть у них и есть жена. Но жены о, жены, когда не обижаются, не впадают в меланхолию и не пересчитывают бусины на счетах своих разочарований, заботятся о мужьях деликатно и безо всяких усилий.
В пять тридцать утра я крепко спала, периодически вздыхая и похрюкивая, как обитатель свинофермы, участь, которой не избежать большинству людей моего возраста. Но Джо лежал и не спал, когда зазвонил телефон.
Позже, рассказывая эту историю друзьям, Джо приукрасил события того вечера и изобразил себя невинно спящим. В идеализированной версии случившегося он крепко спал, и когда зазвонил телефон, сел в кровати, не понимая, где он и кто он («Что? Что это?»). Рука сама потянулась к телефону и схватила его, опрокинув стакан с водой. Когда он наконец ответил, язык еле ворочался со сна, и речь он, ясное дело, не готовил. Я, лежавшая рядом, якобы ахнула и кинулась к нему обниматься, услышав новость («Ах, Джо, ты столько работал, и вот наконец!»), а потом мы оба заплакали.
Ему пришлось рассказать эту историю именно так, а не иначе; в противном случае могло создаться впечатление, что он слишком уж ждал этого звонка и был уверен, что на этот раз ему позвонят непременно.
Правда же заключалась в том, что Джо потянулся к телефону одним быстрым движением и ничего по пути не опрокидывал. Он уверенно сказал «алло». В трубке слышались помехи, а голоса собеседников долетали с небольшой задержкой.
Звонивший говорил с иностранным акцентом и казался одновременно робким и дружелюбным. Он попросил позвать мистера Каслмана. «Мистера Йозефа Каслмана», уточнил он и сообщил новость. Джо судорожно сглотнул, почувствовал, как грудь его распирает щемящее чувство гордости. Оно его встревожило так и до сердечного приступа недалеко и он приложил к сердцу свою плоскую ладонь, приказывая ему не биться так отчаянно.
Можно моя жена Джоан возьмет параллельный телефон? спросил он Теуво Халонена, временно исполняющего обязанности президента Финской литературной академии. Она тоже должна это услышать.
Конечно, ответил финн.
Теперь и я проснулась и сидела на кровати, глядя на Джо безумными глазами; теперь и мое сердце сходило с ума, адреналин зашкаливал, и я бросилась по коридору в ночной рубашке и сняла трубку в бывшей комнате Сюзанны.
Алло, проговорила я в розовую трубку детского телефона. Это Джоан Каслман. Я села на Сюзаннину кровать под книжной полкой со старыми детскими детективами про Нэнси Дрю и Трикси Белден у нас были все книги серии, в идеальном состоянии.
Здравствуйте, Йоан, то есть миссис Каслман. Ваш муж сказал, вы тоже хотели послушать, услышала я голос Халонена. Что ж, спешу сообщить, что вашего мужа выбрали лауреатом премии этого года.
У меня перехватило дыхание.
Бог ты мой! Вот это да!
Мистер Каслман прекрасный писатель, спокойно продолжал Халонен, и всецело заслуживает этих почестей. Мы, в свою очередь, рады выбрать его победителем за пронзительную красоту его произведений и их непреходящую значимость в течение многих лет. Его карьера охватывает несколько десятилетий; за это время он значительно вырос как писатель, и нам было приятно за этим наблюдать. Каждый последующий роман становился более зрелым. Лично мне больше всего нравится «Пантомима» а все потому, что герои, Луис и Маргарет Стриклер, так похожи на меня и мою жену Пиппу. Они ошибаются и ведут себя, как реальные люди. Имейте в виду, миссис Каслман, добавил он, сегодня вам предстоит отбиваться от журналистов.
Я не кинозвезда, мистер Халонен, ответил Джо с параллельного телефона. Я пишу художественную прозу, а в Штатах это уже не котируется. У людей есть заботы поважнее.
Но Хельсинкская премия по литературе важная награда, возразил Халонен. Конечно, это не Нобелевка, неизбежно добавил он и смущенно хихикнул, выдав свой комплекс младшего брата, но пресса все равно активизируется. Увидите. Он продолжил рассказывать о премии, назвал умопомрачительную сумму, которая полагалась Джо, и сказал, что тому надо будет приехать в Хельсинки. Разумеется, мы и вас тоже ждем, миссис Каслман, спохватившись, добавил он. Официальное интервью у нас дома назначили на эту неделю; на следующей должен был зайти фотограф и отснять Джо перед поездкой в Финляндию. Но я вижу, мы вас разбудили, продолжил Халонен, не стану вас больше задерживать, спите дальше. Сегодня с вами свяжется наш младший секретарь. Халонен наверняка знал, что после звонка из комитета никто уже спать не ложится.
Мы попрощались, как старые друзья, и, когда повесили трубки, я бросилась в спальню и прыгнула на кровать рядом с Джо.
О боже, это все-таки произошло, сказала я. Ты был прав. Ты был прав! Я, кажется, сейчас в обморок упаду или меня стошнит.
До конца сомневался, окажусь ли прав, Джо прильнул ко мне. Это начало новой эры, Джоан.
Да, эры, когда ты станешь невыносимым, ответила я.
Он проигнорировал мои слова и ничего не ответил.
Что мне делать? наконец спросил он.
В каком смысле что тебе делать?
Что мне сейчас делать? повторил он растерянно, как ребенок.
Позвони Льву, сказала я. Он расскажет, что он делал. Посоветует, как себя вести, по каждому пункту. По шагам распишет. Но, думаю, тебе надо вести себя, как обычно. Ты же уже получал премии; это то же самое, только премия более престижная.
Спасибо, Джоан, тихо сказал он.
Нет, не надо. Не начинай. Я не вынесу.
Но надо же что-то сказать, возразил он.
Ничего нового ты не скажешь. И прошу, что бы ни случилось, не благодари меня, когда выйдешь на сцену большого зала в Хельсинки или где там состоится эта церемония.