А я почему-то вспомнил картину, которую видел, кажется, в нью-йоркской галерее. Воины выстроились резко наклоненной вперед стенкой против такой же стенки врагов. И те и другие дружно выбросили вперед дула ружей, вот-вот произведут залп. У этих и у тех — по одному миндалевидному глазу на каждом лице. Только у одних — левый, у других, соответственно, — правый.
— Просто не успели понять, — говорю я Ей, но как бы и в прошлое обращаюсь, — а надо было понять, и как можно скорее: одним глазом (безразлично — левым или правым) всю истину не разглядишь. Правому нужен левый, а левому — правый. Чтобы видеть объемно. Считалось, что нужно беречь богатства генофонда, разноликость национальных культур, зато социальные структуры каждому хотелось подмять под свою единственную.
— Все тесно вам было! — доносится издалека, перетирающий червей камень просто скрежещет под Ее рукой.
— Да, как тому чумаку в степи. Опрокинул нечаянно котел с кашей и рассердился: «Проклятье, и повернуться негде!»
— Я бы вас сама всех поубивала!
С тем направилась к водопаду мыть руки. Но была наказана: захотела зайти за полог воды, а там цветы устроили Ей засаду. Утром их не было, я специально посмотрел. Я бросился на Ее обиженно-испуганный вопль.
Многое, очень многое не по старой логике. В ладонях буду носить водичку, и не игры ради, а как бы потому что ни этих самых мешочков, ни банок-склянок нет и в помине. И вообще ничего. Может быть, и нас… Стоп! Иди-ка лучше по воду. Мы без одежды; наги потому, что душно, всегда душно. Мне. И потому, что я вижу Ее, хочу видеть. Есть то, чего хочется, а если чего не так потому, что и не надо, чтобы было .
В конце концов и с цветами то же самое: Ей кажется, что от них непереносимая вонь, и я поступаю так, словно не цветы это и даже не грибы, а вскрытое массовое захоронение. Потому и бегаю вниз-вверх, сама Она не может спуститься к криничке — задохнется от липкой вони. Вода из ладоней, конечно, выливается, но дело-то совсем в другом — в моем нелепом старании и благодарно-ласковом взгляде, каким меня всякий раз встречают.
А снизу погляжу на свою хлопотунью, нет, не кухней, не мной занята — завороженно смотрит на водопад, но я знаю, что Она туда, за водопад, смотрит . Напившись еще раз из холодной шуршащей кринички (никак не могу залить собственную жажду), бегу наверх: как все-таки повезло мне, что я уберег глаза. Мне они оставлены, чтобы кто-то видел Ее. Мне, чтобы кто-то…Пусть даже так, согласен. Главное, что я Ее вижу.
Нагота Ее бывает и иной, совсем, совсем другой: не отстраненно-целомудренной, как вот сейчас, а резкой и бурной, когда уже и кожа кажется, мешает стесняет, теснит.