Мы пошли за ним, и, уходя, я успела поймать выражение лица Эдит. Она сердито хмурилась, глядя на оставленные нами на столе грязные тарелки. Понятное дело, она нас со Скарлет собиралась заставить мыть посуду. Но не вышло у неё на этот раз. Не вышло.
Как думаешь, что всё это может означать? шёпотом спросила меня Скарлет, когда мы шли к отцовскому кабинету.
Понятия не имею, ответила я.
Камин в кабинете отца тоже горел, и за дверью нас сразу окатило волной тепла. Мы вошли и остановились, не зная, что нам делать дальше.
Ах да, спохватился отец. Я же собирался кое-что вам показать, верно?
Скарлет посмотрела на меня, я смущённо пожала в ответ плечами.
Отец подошёл к столу и проговорил, опустившись в своё кресло:
В последнее время я много думаю о вашей матери.
Я открыла рот. Наверное, меня ничуть не сильнее удивило бы, скажи отец вместо этого «Я собираюсь лететь на Луну», например.
Наша мама умерла, когда мы с сестрой появились на свет, и отец никогда не говорил с нами о ней, особенно после того, как женился на Эдит. Мысли о нашей матери были для него настолько мучительны, что он зачастую и о нас думать избегал. И вот сегодня вдруг сам завёл разговор о ней.
Что? переспросила Скарлет.
Мне кажется, отец не заметил нашего удивления.
У меня, знаете ли, остались некоторые её вещи, сказал он, глядя при этом не на нас с сестрой, а в окно, на котором от жара горящего камина начал оттаивать узорчатый иней. Я держал их под замком, но после того вашего представления в театре После того, как я впервые увидел вашу тётушку и услышал всё, что она мне сказала
Он закашлялся было, потом замолк. Я тем временем вспомнила тот спектакль и поняла, что отец имел сейчас в виду нашу тётю Сару, мамину сестру. Мы напали на её след, когда обнаружили, что на самом деле нашу маму звали Айда Джейн Смит, а не Эммелина, как нам всегда говорили. Она просто взяла имя своей лучшей подруги, которая погибла по вине бывшего директора Руквудской школы, мистера Бартоломью. В качестве наказания он заставил Эммелину плавать в озере возле школы, и она утонула. А потом в театре после нашего спектакля тётя Сара впервые встретилась с нашим отцом и обо всём ему рассказала. Ну или почти обо всём.
Ну, и? спросила Скарлет, помахав перед лицом отца рукой.
Он моргнул, дёрнул головой, пришёл в себя и снова заговорил:
Я убрал и запер эти вещи потому, что очень о многом должен был подумать. Мне вдруг стало казаться, что на самом деле я не знал её по-настоящему, вашу маму. Но затем я подумал Он вздохнул, взял со стола свою трубку и принялся вертеть её в руках. Впрочем, нет, это не важно. Она была моей Эммелиной, и вашей тоже. Я решил, что слишком много значения придаю прошлому. А там столько всего пришлось пережить
Теперь пришла моя очередь отводить взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза. Было очень странно, что отец вот так говорит с нами. Впрочем, удивительно было уже то, что он вообще с нами разговаривает.
На прошлой неделе я решил достать и посмотреть её вещи, продолжил отец. И подумал, что следует отдать их моим девочкам, он наклонился, открыл нижний ящик своего стола, вытащил завёрнутый в подарочную бумагу и перевязанный лентой пакет и передал его Скарлет. Почему именно ей? Да просто она стояла ближе к нему. Счастливого Рождества и всё такое, неловко пробормотал он.
Я кивнула и стала напряжённо наблюдать за Скарлет, которая немедленно начала сдирать обёрточную бумагу. Отец на нас даже не смотрел, просто стоял, вновь уставившись в окно.
Внутри оказалась коричневая картонная коробка, которую Скарлет открыла. А в коробке
Прежде всего сверху в коробке лежали две фотографии. Скарлет вытащила их. С первой фотографии на нас взглянули лица наших отца и мамы. Они стояли на фоне задрапированной тканью стены. Наша мама была в белом кружевном платье с белой фатой. Отец стоял в тёмном костюме с цветком в петлице пиджака. Лица у них обоих были слегка напряжёнными, как у всех, кто позирует перед камерой, но наружу всё равно пробивалось, светилось счастье, которое они оба испытывали.
Ваша свадебная фотография, выдохнула я.
Почему отец никогда не показывал нам её раньше? Я жадно вглядывалась в снимок, стараясь уловить мельчайшие детали. Улыбнулась, заметив на маминой шее знакомое жемчужное ожерелье его я получила от неё в наследство. В одной руке мама держала букет белых роз, другой держала под локоть отца. Мелочи, которые ничего не значат для других? Пожалуй. Но для нас со Скарлет этим мелочам цены не было.
Скарлет тоже улыбалась. Она очень осторожно отложила фотографию в сторону, стараясь не повредить её.
На второй фотографии тоже были наши родители, но этот снимок был сделан позже. Мама с отцом стояли у озера, на заднем плане виднелись деревья. Место было мне незнакомо, и это в очередной раз напомнило мне, что к тому моменту, когда мы с сестрой появились на свет, за плечами родителей уже была целая жизнь. На этой фотографии мама была в тёмной шляпке и шёлковом во всяком случае, на вид платье, а отец обнимал её за плечи. Под платьем у мамы выпирал живот, и было ясно, что она беременна.
У меня к горлу подкатил комок.
Под фотографиями обнаружилась довольно большая резная деревянная шкатулка с блестящими стенками. Скарлет подняла её и повернула к свету. На полированных боках танцевали резные фигурки балерин. Сестра осторожно подняла крышку.
Зазвучала знакомая мелодия, и откуда-то из глубины шкатулки выскочила маленькая балерина в белой пачке. Она закружилась в бесконечном пируэте. Затанцевала в отблесках каминного огня. В какой-то момент музыка из шкатулки дала сбой, и балерина качнулась в сторону, но затем продолжила кружиться.
Мы со Скарлет заглянули внутрь. На дне шкатулки лежало несколько безделушек колечки какие-то старые и засушенная белая роза, наверное, из того самого свадебного букета.
Скарлет поставила шкатулку на стол и восторженно воскликнула:
Спасибо! Это самый лучший подарок за всю жизнь!
Не стоит благодарности, слабо улыбнулся отец, снова отвернулся к окну, и момент близости ускользнул, растаял, словно иней на стекле.
Глава вторая
Скарлет
Следующие несколько дней я постоянно думала о подарке, который мы получили. На Рождество нам с сестрой ничего не перепало, но это почти не имело для меня значения. Дар нашего отца был гораздо дороже всего, что можно купить в магазине. Он дал нам кусочек мозаики, позволяющей понять, кем на самом деле была наша мама.
Занятая своими мыслями, я почти не обращала внимания на ненавидящие взгляды, которые бросала в нашу с сестрой сторону мачеха, когда мы сидели за рождественским обедом. Не стала поправлять отца, когда он дважды по ошибке назвал меня «Айви». Сдержалась и не ущипнула Джозефа и Джона, даже когда они пытались запихнуть морковку мне в волосы.
Шкатулку и фотографии я рассматривала при каждом удобном случае, как только он выпадал. Мне казалось, что в этих вещах каким-то образом присутствует наша мама, я чувствовала в них её душу, что ли? Как это происходило? Не знаю, не могу объяснить. Мы с Айви вновь и вновь открывали музыкальную шкатулку, наблюдали, как кружится балерина. А затем завод пружины кончался, балерина останавливалась, и в воздухе медленно таяли последние звуки колокольчиков.
А я знаю эту мелодию, сказала Айви после того, как мы несколько раз прослушали её. Она из балета «Лебединое озеро»!
Айви была права, я поняла это, как только она сказала. Я тоже не раз слышала эту мелодию, её иногда наигрывала на рояле мисс Финч, она учила нас балету.
Но чем больше мы слушали шкатулку, тем сильнее мне начинал казаться странным тот маленький сбой, когда музыка словно запиналась, а балерина слегка заваливалась вбок. Один раз я прослушала шкатулку, прижав ухо к стенке, и услышала в этом месте какой-то негромкий щелчок где-то внутри.