Бубоч охотно согласился, не переставая есть котлету. Он понял, что сейчас ему лучше не думать. Вот не думать, и все. Ни об чем.
И он перестал думать.
Экий ты тупой, заметил Эртугео, услышав, что Бубоч ни об чем не думает. Как пенек. Но это даже хорошо, что ты такой тупой. Таким свидетелям веры больше. Пойдешь со мной к барону, все ему расскажешь.
Бароном Эртугео был Латриум. Бубоч в его гхьете никогда не бывал, но слышал, что тот большущий. Тянется от обители Мазекресс и до латифундии Фурундарока, а поместиться в нем вроде как могут сотни обычных гхьетов. Бубоч точно не знал, слышал только.
Эртугео его к барону быстро перенес. Просто велел вот уже и перенеслись в огромный баронский дворец. Бубоча сразу поразило убранство роскоши-то, роскоши!.. И мрамор-то везде искусно отделан, но без нелепиц, без излишеств. Все вручную вытесано, не сотворено. В мраморе барельефы живые проступают, с пастушками и лошадками, да всякими фривольными сценками с пастушками и лошадками, да еще и поют тихонечко на разные голоса. Цветы тоже повсюду растут, оранжерея невиданная, прямо сквозь стены стебли текут. Много и паргоронских растений, а много и чужих то ли из дальних гхьетов, то ли вообще иномирных.
Вот оно на что подати-то идут, значит. Ну ничего, дельно. Это без Бубоча, выходит, и не было бы этой красоты. Вот он какой важный хоть и не сам тут все вытесал и вылепил, а без него бы и не было ничего.
Только он бы еще фонтан поставил. Водички попить.
И теперь уже барин бил поклоны и выказывал уважение, а Бубоч просто рядом стоял. Для барона он слишком ничтожная сошка, пыль на дороге. Тот в его сторону и не глянул, только на Эртугео.
И был-то Латриум грустен, даже печален. Собой мальчонка совсем, едва лет семнадцати, но лет ему на деле не меньше тысячи, он еще при тятьке Бубоча тут баронствовал. А тоже, вот, не всегда весел, иногда и грустит, и печалится.
Хотя чего ему печалиться? У него ж жратвы гора, любой. И баб гора. Бубоч бы на его месте смеялся целый день. И баб жахал, каждый день новых.
Но оказалось, что именно о бабе барон Латриум и печалится. Сбежала у него одна из наложниц новенькая совсем, из смертных. Украла какой-то жетон, который не дает ее сыскать, не позволяет обнаружить.
Эртугео, хороший мой, скажи, не находили ли в твоих владениях бесхозных смертных? почти жалобно вопросил Латриум. Ты ведь граничишь со мной.
Если и находили, то мне не докладывали, с сожалением ответил Эртугео.
А у невнятно пробубнил Бубоч.
Он не хотел влезать. Не хотел обращать на себя лишнее внимание. Но Латриум уже заметил его волнение, почувствовал, как в разуме загорелась вспышка узнавания.
Сказать чего хочешь, храк? внимательно посмотрел он на него.
А э а я видел бесхозную смертную! заговорил Бубоч.
Какой ты интересный храк, Бубоч, внимательно посмотрел теперь и собственный барин. Все-то видишь, все-то знаешь. Ты вообще работаешь ли? Может, ты просто по лесам бегаешь и айчапов пинаешь?
А о не, господин, работаю целыми днями не покладая рук! заверил Бубоч. Сегодня на рынок просто шел, инструментов купить и подкормки для мясной горы! Говорят, если раковинами подкармливать, то витаминов и минералов больше будет. Правда, что ли?
Правда, нетерпеливо взмахнул рукой Латриум. Но ты о наложнице моей говори.
А, да!.. Ну вот иду я, иду, думаю о том, как хорошо у нас все в гхьете обустроено, спасибо его милости и барону доброму, а тут гляжу смертная бесхозная!.. Ну как бесхозная смертная?.. это не дело!.. Ох, ох, вот я и хотел вам возвернуть, да не успел нодохом ее задавил!
Латриум пристально уставился на Бубоча, а тот моргал честными и глупыми глазами. В свои слова он сейчас и сам верил, да и были-то они практически правдой. Так что Латриум ничего крамольного не увидел и на Бубоча не разозлился, а вот на нодохома очень даже.
Какого хера у тебя по гхьету нодохомы катаются и моих наложниц жрут? брюзгливо спросил он, приглашая Эртугео чаю попить.
Бубоча снова с собой не посадили, а в сторонке поставили. И покушать ничего не предложили уж. Бароны от народа уже слишком далеки. Мещанина бы, может, пригласил бы еще, а его, простодемона спасибо, что не бьет.
После таких новостей-то.
Да не могу я за каждым нодохомом уследить, сказал Эртугео почтительно, но твердо. За ними легионеры следить должны, это к ним нодохомы приписаны. Он, верно, из Четырнадцатого легиона я, кстати, поэтому и пришел. Известить о вопиющем случае непослушания. Десятеро каких-то чрепокожих убили гохеррима.
Всего десятеро?.. Гохеррим-то, видать, хилый был.
Это уж я не знаю, как там у них вышло. Может, он раненый был или спал. Или это из его собственной центурии были чрепокожие, и он не ожидал нападения.
Ожидал или нет гохерримы всегда ожидают нападения это чушь, рубанул ладонью Латриум. Охо-хо, Эртугео Что у нас в легионах творится? Нодохомы катаются где попало, чрепокожие своих центурионов убивают
Паргорону конец, поддакнул Эртугео, прихлебывая чай из блюдца. Загниваем.
Все эти гохерримы. Как им нечего делать стало, так сразу все под откос пошло.
При Гламмгольдриге-то получше было.
Да, при нем-то все свое место знали.
А теперь что? Разброд и шатание.
И бушукский заговор.
И не говорите. Бушуки наше проклятье.
Но что войн нет это хорошо, конечно. Нас дергать перестали по пустякам. А то раньше, гляди-ка, тысячи лет не проходило, чтоб на какую-то войну не потащили. И ты все бросай, иди. Гхьет бросай, наложниц бросай а у меня урожай не убран!
И не говорите. Одних недоимок сколько!
Гхьетшедарии еще с полчасика пили чай и обсуждали упадок нравов. Потом наконец вспомнили о Бубоче и сказали ему, что дальше не его печаль, с чрепокожими они сами разберутся. Что вовремя донес то молодец, за то ему награда положена. За доносы награду всегда честно платят, а то никто доносить и не будет. Целых пять астралок барон Бубочу вручил, да еще и зелья бушуков рюмку лично поднес.
А теперь пошел отсюда вон, велел Латриум. Верни его, откуда взял, Эртугео.
Барин щелкнул пальцами и Бубоча понесло сквозь пространство, да и шлепнуло прямо возле барской усадьбы. Ну а оттуда до кэ-станции было уж недалеко туда Бубоч и потопал. И так много времени дурно потерял.
На кэ-станции и очереди-то не оказалось. На рынок все с утра идут, а возвращаются под вечер уже. Это он, как непутевый, посреди дня собрался.
Мужики там уже пьют вовсю, небось.
У Бубоча урчало в животе. Баре-то все это время сидели и жрали, а Бубоч стоял и смотрел. Так что он побыстрей поднялся по ступеням, коснулся колышущейся арки, что суть то же кэ-око, только большое, и сказал:
Мпораполис, рынок.
Можно вообще сказать просто «рынок». Он во всем Паргороне один. Зачем второй, если из любого конца Чаши можно в него перенестись? Было бы два, так все бы ходили в тот, что побольше и получше, а второй бы и совсем зачах.
За перемещение, конечно, платить нужно. Толику памяти кэ-миало отдать. Но чего бы и не заплатить? Демоны, даже самые низшие, живут вечно. Памяти много. Событий тупых и неинтересных много. Почему бы и не отдать кэ-миало память о том, как утром отложил личинку?
Я не приму воспоминание о том, как ты совершил акт дефекации, с легким раздражением сказал обслуживающий станцию кэ-миало. Вы все пытаетесь этим платить. Я понимаю, что у храков жизнь однообразная, но должны же быть границы.
Да ладно, возьми, вежливо попросил Бубоч.
Все кэ-миало связаны в общую сеть. У нас единый разум. А из-за вас он сильно засорен информацией о том, как испражняются храки. Неприемлемо. Все вы в первую очередь сплавляете всякое дерьмо.
Сплавляем, согласился Бубоч. Возьмешь? Ты возьми. А я тебе потом еще принесу.
Не возьму, наотрез отказал кэ-миало. А если будешь настаивать, наложу на тебя запрет на кэ-услуги.