Лили покраснела до корней волос, лицо ее пылало, словно закатное небо, но еще ярче алела ее рука, которую я поцеловал.
Зачем это, Томас? прошептала она. И тогда я ответил:
Затем, что я люблю тебя, Лили, и не знаю, как мне рассказать о своей любви. Я люблю тебя, дорогая, я всегда любил тебя и буду любить тебя вечно!
Ты уверен в себе, Томас? снова прошептала она.
Я верю в свою любовь больше всего на свете, Лили! Но я хочу быть уверен, что ты тоже любишь меня так же сильно, как я.
Несколько мгновений Лили стояла молча, опустив на грудь голову. Затем она вскинула ее, и я увидел такие сияющие глаза, каких до этого не видел ни разу.
Неужели ты сомневаешься, Томас? проговорила Лили.
Тогда я обнял ее и поцеловал прямо в губы. Воспоминания об этом поцелуе я хранил потом всю мою долгую жизнь и помню его до сих пор, хотя я уже стар и сед и стою на краю могилы. Поцелуй этот был для меня величайшим счастьем, какое мне довелось испытать. Увы, он был слишком короток, этот первый чистый поцелуй юношеской любви!
Значит, заговорил я снова, еще не придя как следует в себя, значит, ты любишь меня так же крепко, как я тебя?
Если ты сомневался раньше, то неужели ты еще сомневаешься теперь? едва слышно ответила Лили. Однако послушай, Томас, продолжала она. Любить друг друга прекрасно! Мы рождены друг для друга, и даже если бы захотели разлюбить, это было бы не в нашей власти. Но, как ни сладка и ни свята любовь, нельзя забывать о долге. Что скажет мой отец, Томас?
Не знаю, любимая, хотя догадаться нетрудно. Я уверен, что он захочет избавиться от меня и выдать тебя за моего брата Джеффри.
Может быть, но я этого не захочу, Томас. Как бы ни было сильно чувство долга, оно не сможет принудить женщину к замужеству с тем, кто ей не мил. Однако чувство это может помешать ей выйти замуж за любимого, и, повинуясь долгу, я, наверное, не должна была говорить о своей любви.
О нет, Лили! Любовь это самое главное, пусть даже она не приносит сразу плодов. Все равно мы будем вместе отныне и навсегда!
Ах, Томас, ты еще слишком молод, чтобы так говорить. Я тоже молода, однако мы, женщины, быстрее становимся взрослыми. А у тебя что, если у тебя это только юношеское увлечение, что, если оно пройдет вместе с юностью?
Оно не пройдет никогда, Лили. Не зря ведь говорят, что первая любовь самая верная и что посеянное в юности расцветет в зрелые годы. Слушай, Лили, мне придется завоевывать себе место в жизни, а для этого, наверное, потребуется время. Я прошу тебя лишь об одном, хотя и знаю, что просьба моя эгоистична: обещай, что будешь мне верна и ни за что не станешь женою другого, пока я жив!
Это не просто, Томас, потому что со временем многое изменяется. Однако в себе я уверена, и я обещаю, нет, я даю тебе в этом клятву! В тебе я не так уверена, но что делать? Женщинам приходится рисковать всем. Если я проиграю, прощай, мое счастье!
Не знаю, о чем мы еще говорили, но эти слова врезались мне в память, и я их запомнил: они были слишком значительны сами по себе и я слишком часто их вспоминал в последующие годы.
Наконец я почувствовал, что мне пора уходить, хотя расставаться нам очень не хотелось. На прощание я еще раз обнял Лили и поцеловал, прижав ее к себе так крепко, что несколько капель крови из моей раны упало на ее белое платье. Случайно я поднял в этот миг глаза и замер от страха. Не далее как в пяти шагах стоял отец Лили, сквайр Бозард, и смотрел на нас далеко не ласковым взглядом.
Как потом оказалось, сквайр Бозард ехал по тропинке к водопою и, заметив под дубами какую-то парочку, слез с коня, чтобы прогнать ее из своего парка. Только подойдя совсем близко, он узнал, кого он собирался прогнать, и теперь стоял перед нами, остолбенев от изумления.
Лили и я медленно отодвинулись друг от друга, глядя на сквайра Бозарда. Это был низенький толстый человечек с красным лицом и строгими серыми глазами; сейчас они от ярости едва не выскакивали из орбит. На какое-то мгновение сквайр утратил дар речи, но когда он обрел его вновь, слова полились из его уст сплошным потоком. Я уже не помню всего, что он кричал, но общий смысл сводился к тому, что сквайр хотел бы знать, что тут происходит между его дочерью и мной. Я подождал, пока он замолчит, чтобы перевести дух, и, воспользовавшись паузой, ответил ему, что мы с Лили любим друг друга и сейчас обручились.
Это правда, дочь моя? спросил сквайр.
Да, правда, смело ответила Лили. Тогда он разразился бранью.
Вертихвостка! кричал сквайр. Тебя следует выпороть и запереть, чтобы ты посидела на хлебе да на воде! А ты, мой петушок, испанский ублюдок, запомни раз и навсегда: эта девушка не про тебя! Для нее найдется кто-нибудь получше! Ах ты, пустая коробка из-под пилюль! Да как же ты осмелился волочиться за моей дочерью, когда у тебя в кармане не звенит и двух серебряных пенни? Сначала добудь себе имя и деньги, а потом уже заглядывайся на таких, как она!
Я так и хочу сделать, и я это сделаю, сэр, перебил я его.
Ты сделаешь? Ты, аптекарский мальчишка на побегушках, хочешь добиться имени и положения? Что ж, попробуй! Только пока ты будешь стараться, моя дочь не станет ждать и благополучно выйдет замуж за того, кто всем этим уже обладает, ты знаешь, о ком идет речь. Дочь моя, сейчас же скажи ему, что между вами все кончено!
Я не могу так сказать, отец, ответила Лили, оправляя оборки на своем платье. Если вы не желаете, чтобы я стала женой Томаса, я исполню свой долг и не выйду за него замуж. Но у меня тоже есть сердце, и никакой долг меня не заставит стать женой того, кого я не люблю. Я поклялась, что, пока Томас жив, я буду принадлежать только ему, и никому другому.
Я вижу, ты смелая девчонка, и то хорошо! проговорил сквайр. Но теперь послушай, что я тебе скажу: либо ты выйдешь замуж за того, кого я тебе выбрал, и тогда, когда я прикажу, либо я тебя выгоню и живи как хочешь. Неблагодарная, ты забыла, кто тебя вырастил? А что же до тебя, клистирная трубка, то я тебя отучу целоваться в кустах с дочками честных людей!
И с этими словами он поднял палку и бросился на меня.
Второй раз в этот день горячая кровь вскипела во мне. Я схватил шпагу испанца, которая валялась рядом со мной на траве, и сделал выпад. Положение переменилось. Раньше мне пришлось драться дубиной против шпаги, зато теперь шпага была в моих руках. И если бы не Лили, которая, коротко вскрикнув от страха, успела ударить меня снизу по руке, так что клинок скользнул над плечом сквайра, я наверняка проткнул бы ее отца насквозь и окончил свои дни гораздо раньше с петлей на шее.
Безумец! воскликнула Лили. Неужели ты думаешь, что получишь меня, если убьешь моего отца? Сейчас же брось эту шпагу, Томас!
Я вижу, мне тут надеяться почти не на что, запальчиво возразил я, а потому скажу тебе, что даже ради всех девушек на свете я никому не позволю избить меня палкой, как какого-нибудь мальчишку!
За это я на тебя не сержусь, парень, проговорил сквайр Бозард уже добродушнее. Вижу, что у тебя тоже есть мужество, которое тебе сослужит добрую службу, и считаю, что был не прав, когда в сердцах обозвал тебя клистирной трубкой. Но я уже сказал, что эта девушка не для тебя, а потому лучше тебе уйти и забыть ее. И берегись, если я еще когда-нибудь увижу, что ты ее целуешь! За это ты поплатишься жизнью. Завтра я еще поговорю обо всем с твоим отцом, так и знай!
Ну что ж, пойду, потому что мне пора уходить, ответил я. Однако я никогда не перестану надеяться, сэр, что когда-нибудь смогу назвать вашу дочь своей женой. Прощай, Лили! Переждем, пока буря утихнет!
Прощай, Томас! ответила она, заливаясь слезами. Не забывай меня! А я свою клятву всегда буду помнить!
Но тут сквайр Бозард схватил ее за руку и увлек за собой.
Мне тоже осталось только уйти, и я удалился, расстроенный, однако не слишком огорченный, ибо знал, что хотя и навлек на себя гнев отца, зато одновременно завоевал искреннюю любовь дочери, а любовь длится дольше, чем злоба, и в конечном счете рано или поздно побеждает.