Витька задергался, пытаясь освободиться, а я продолжил его душить и тихо прохрипел ему в ухо:
Ну что, урод, добегался? Думал, только ты будешь людей убивать? Это тебе за мою Варю!
Наконец Витька перестал дергаться, под его ногами натекла желтая лужа и завоняло дерьмом. Но я на всякий случай еще пару минут подержал веревку на его шее, чтобы, как говорится, с гарантией отправить этого подонка в мир иной. Один готов, но оставался еще один ушлепок, который убивал мою девушку.
Шкета я отловил через полторы недели. Он, видимо, что-то почувствовал, потому что когда я к нему подошел, то он выхватил финку и стал выводить ею круги. Я был не в лучшей форме: сказывался голод. Но все же перехватить его руку с финкой смог, после чего, вывернув ее, насадил Шкета на его собственный нож. Вытащив его руку, я снова с силой ударил его ножом в живот и потянул его руку с зажатой в ней финкой на себя, разрезая плоть и увеличивая рану, пока из распоротого живота не стали вываливаться наружу кишки.
Это тебе, тварь, за мою невесту! Жизнь за жизнь! А то милиции еще доказывай, что это ты со своим подельничком Губой ее убили и ограбили.
Шкет умирал почти полчаса, и все это время я стоял рядом и молча смотрел на него, а потом, плюнув на его труп, пошел к Ирине Федоровне. Она была дома и открыла мне дверь, когда я стал в нее стучать.
Добрый вечер, Ирина Федоровна. Я нашел и наказал убийц Вареньки. Теперь она может спать спокойно, зная, что ее убийц постигла кара и они больше не топчут нашу землю.
Олежка, почему ты их не сдал в милицию?
А доказательства, Ирина Федоровна? Доказательств нет: ваша соседка их лиц не видела и опознать их не сможет. Да и кроме того, только удавив их своими руками, я смог потушить пожар в своей душе. Знаю, Варю этим мне не вернуть, но хотя бы я спас других Варь от этих нелюдей: больше они никого не убьют и не ограбят.
Кстати, эта шалава Томка пережила блокаду и войну. Я ее иногда встречал, и каждый раз, как она меня видела, тут же испуганно отходила в сторону. Других последствий для меня это не имело: ни милиция, ни возможные дружки Губы и Шкета ко мне не приходили.
18 июля 1937 года, Ленинград
Я вспомнил все это и понял, что просто не смогу жить, если не попытаюсь все это изменить. Я не могу отменить войну, но я могу постараться как минимум сделать так, чтобы на начало войны у нас были не еще сырые Т-34 и КВ, а целая линейка новой бронетехники с уже всеми необходимыми усовершенствованиями, доведенной до кондиции, с вылеченными детскими болезнями.
С 1936 года я работал на заводе 174 имени Ворошилова в конструкторском бюро, а затем, уже во время войны, перешел на Кировский завод, где и проработал до самой своей пенсии, проектируя танки и другую бронетехнику. Я не знаю, кто или что перенесло меня в мое собственное прошлое, но оно сделало мне просто шикарный подарок: я помнил все, что со мной было в моей жизни, а также все чертежи, которые я чертил или видел.
Да, моей последней работой был Т-72 первого поколения, но сейчас его не сделать: слишком сложно для нынешней промышленности, нет еще необходимых для его производства технологий. Но вот наладить к началу войны выпуск Т-44 и ИС-3 вполне реально. Реально чисто технически, но только как мне добиться разрешения на их разработку вот в чем вопрос. Ведь сейчас я никто и звать меня никак. Начальство со мной даже говорить не будет, предложи я ему разработать новые танки. Короче, будем думать, а пока надо снова вжиться в эту жизнь, а то отвык я давно от этого времени.
Быстро одевшись, я вышел из нашей комнаты в комнату родителей. Комната родителей была раза в два больше нашей: если наша была около двенадцати квадратных метров, то родительская около двадцати. Нам, то есть нашей семье, в плане жилья, можно сказать, повезло: у нас было целых две комнаты в коммуналке, причем и сама коммуналка была небольшой, всего пять комнат. Наш дом стоял на набережной реки Фонтанки, у Ломоносовского моста, причем мы жили во флигеле, который располагался во дворе. Хоть двор был и небольшой, но места для маленького зеленого скверика с фонтаном посередине там хватало, и наши окна выходили как раз в этот скверик.
Наша комната была самой крайней, рядом с парадной, и из нее шла дверь в комнату родителей. Раньше была еще дверь и в коридор, но ее заложили еще до меня; кто и когда, не знаю, просто у соседей с других этажей из такой же комнаты выходы были только в коридор. За комнатой родителей была еще одна большая комната, там жила молодая семья. Виктор достаточно молодой парень, на несколько лет старше меня, жил там со своей женой Настей и двухгодовалой дочкой Аней. С другой стороны коридора в большой угловой комнате жила тетя Валя (просто привык так называть ее с детства), она служила в какой-то конторе. Потом была узкая комната наподобие нашей, в которой жила баба Таня, пенсионерка, и затем большая кухня.
Туалет с умывальником был в конце коридора, вот туда я пошел, по дороге поцеловав маму. Как мне хотелось обнять ее изо всех сил и никуда не отпускать.
Вернувшись, мы с ней и отцом позавтракали, а потом я стал собираться. Ведь моя Варюша снова жива и здорова, а я не видел ее целых 72 года целую жизнь. Хорошо, что сегодня воскресенье, выходной: у меня есть достаточно времени, чтобы все обдумать и привыкнуть к новой старой жизни (такой вот каламбур получается).
Я спускался по лестнице вниз (а жили мы на втором этаже), когда заметил у дверей квартиры под нами фигуру человека с костылями и вещмешком на спине. Это был наш сосед, дядя Петя. Я, сделав удивленное лицо, спросил его, что случилось.
Это в своей старой жизни я знал, что танкист майор Петр Нечаев одним из первых отправился воевать в Испанию осенью 1936 года. В середине октября 1936 года он прибыл в Испанию в составе экипажа танков Т-26, которые отправило на помощь республиканцам правительство СССР. Нечаев вошел в состав первой интербригады под командованием Манфреда Штерна, австрийского коммуниста, гражданина СССР. А сейчас я не должен был знать, что с ним случилось, вот и пришлось ломать комедию.
Но нет худа без добра: мне нужен был официальный источник знаний об эффективности наших танков в бою. Дядя Петя для этого подходил отлично. Да, вот такая я циничная сволочь, а что делать? Как мне иначе залегендировать мои знания о боевом применении наших танков, если я официально всего лишь молодой инженер-конструктор, только недавно закончивший учебу и ни в какие командировки в горячие точки не ездивший?
Доброе утро, дядь Петь, что с вами случилось?
Обернувшись ко мне, дядя Петя ответил:
О, Олег, доброе утро. Да вот не повезло мне, отвоевался я, похоже.
Сделав понимающее лицо, я воскликнул:
Вы что, оттуда?! Прямо из Испании?! Как там, бьете проклятых франкистов?
Да тише ты, не ори! замахал на меня рукой дядя Петя.
Дядь Петя, расскажи, как вы там воевали! Как наши танки себя показали?
При этих словах лицо дяди Пети откровенно скривилось:
Олег, я прямо из госпиталя, даже семью свою не видел.
Ой, извините, не подумал. Просто вы ведь знаете, где я сейчас работаю, а мне очень важно знать мнение танкистов о наших танках, чтобы сделать их более надежными и защищенными.
Ладно, Олег, приходи вечером, часикам к восьми, поговорим.
Спасибо, дядь Петь, мне это действительно очень важно.
Да беги уже, небось к своей Варваре бежишь? улыбнулся мне дядя Петя.
К ней. Тогда до вечера, дядь Петь.
Ну вот, если что, потом можно будет упирать на мнение и слова того, кто сам воевал на наших танках. Жаль, конечно, дядю Петю. Не знаю, что именно с ним произошло, но блокаду он тоже не пережил. А так, надеюсь, у него будет шанс выжить, ведь жили же многочисленные инвалиды, которых после войны было много.