В действительности она дрожала всем телом. Ее ноги подкашивались и заплетались, с губ то и дело слетали вздохи, руки не могли найти себе места, а глаза упорно смотрели на закрытую дверь, словно ждали, что она вот-вот откроется и кто-нибудь вторгнется в комнату. Казалось, Флоренс ощущала себя неуютно «в собственной шкуре».
Я согласно улыбнулась и разлила чай по чашкам. От сахара и сливок тетя отказалась. Я тоже не стала их добавлять, но, сделав глоток, едва не поморщилась: чай был холодным и горьким, как будто бы позабытый настаивался в тетиной гостиной несколько часов. И мне снова вспомнились прошлая ночь и намек кузины на сумасшествие матери. Как долго тетя Флоренс прождала здесь, когда мы вернемся? Тетя подула в чашку, очевидно желая остудить давно остывший чай, отпила его и снова подула. Она ничего не сказала, только неясно улыбнулась и сделала еще один глоток. Словно не сознавала, что в воздухе между нами повисло выжидательное молчание. У меня скопилась тьма вопросов, но холодный чай и то, что это под собой подразумевало, растревожили меня. Раздумывая, как бы половчее завести разговор о матушке, я окинула комнату взглядом. Увиденное наводило на мысли о беспокойном, мятущемся рассудке: незаконченная вышивка, недовязанные кружева, недоделанная аппликация из засушенных цветов с разбросанными вокруг и уже обесцветившимися бутонами.
А затем я увидела на столе за грудой ниток для вышивания кувшинчик из-под драже. И на какой-то миг перенеслась назад в прошлое в тот день, когда я поддалась вспышке гнева, и точно такой же кувшинчик скатился со стола, ударился о пол и рассыпался на мелкие кусочки, склеить которые уже не представлялось возможным; осколки толстого стекла лишь укоризненно поблескивали в свете лампы.
Тетин кувшинчик был целым. И тоже имел форму знаменитого колокола Свободы как и наш с мамой сувенир с Филадельфийской Всемирной выставки. Я поглядела на характерные трещинки в форме надпись, которую я выучила наизусть и помнила на память: «ПРОВОЗГЛАШАЕМ СВОБОДУ ВО ВСЕЙ СТРАНЕ! Всемирная выставка столетняя международная выставка 17761876». Как часто я водила пальцами по этим буквам, представляя себе конфетки, некогда лежавшие в кувшинчике. «Шоколадные драже. Вкусные! Хотя мне досталась всего пара штучек». Я вспомнила вопрос, заданный мною матушке: «А куда делись остальные?», ее задумчивость и тихое: «Я отдала их кое-кому на хранение; я не хотела съесть все сразу, понимаешь мне хотелось их сберечь Но потом их не стало» Для меня услышать такое было трагедией: «Что ты хочешь сказать? Как это не стало?» «Она съела их Я отдала их одной женщине»
Сестре? Вот она зацепка, которую я искала!
Этот кувшинчик Он ведь со Всемирной выставки, верно? У моей матушки был такой же.
У каждой из нас был такой кувшинчик, откликнулась тетя.
В нем лежали конфетки, шоколадные драже подсказала я ей.
В самом деле? хлебнула свой холодный чай тетя Флоренс. И наклонила голову так, словно копалась в воспоминаниях. А затем обрадованно воскликнула: Ах, да! Теперь вспомнила! Шарлотте драже не понравились, и она отдала их мне, а потом плакала, потому что я их съела. Можешь себе вообразить? Она попросила вернуть конфетки уже после того, как я их съела! И подняла такой ужасный шум, что мама отправила меня спать без ужина. Я тогда сильно разозлилась на Шарлотту А знаешь, ты выглядишь не так, как я себе представляла. Но рот у тебя Кимблов.
Слова тети Флоренс огорошили меня. От матушки я слышала совсем другую историю. Я попыталась сопоставить оба рассказа, но оброненное под конец замечание тети отвлекло на себя все внимание. Рот Кимблов?
Я думала, что похожу на отца
На твоего отца? Хмурое выражение исказило все тетино лицо, ото лба до подбородка. Нет-нет!
Нет? Вы знаете, как он выглядел? Вам известно, кем он
Я его едва помню. Одно из мимолетных увлечений Шарлотты.
Я онемела от удивления. Что бы я ни ожидала услышать в ответ, но точно не это! И слова тети опять не совпадали с историей матушки. С другой стороны Разве мама мне когда-нибудь рассказывала о том, как они с отцом познакомились и сколько времени провели вместе? Нет, никогда! Отец вполне мог оказаться ее «мимолетным увлечением». Но я-то пребывала в уверенности, что он был ее самой большой любовью. Если вообще не единственной. Матушка так и не вышла замуж. И ни разу ни словом не обмолвилась ни о каком другом мужчине. Это сбивало с толку. Я погрузилась в раздумья. Но прежде чем смогла что-то сказать, тетя Флоренс промолвила:
Люди часто принимали нас за двойняшек. Мы с Шарлоттой были очень близки
Еще одно странное заявление. Очень близки? Но все же не настолько близки, чтобы упоминать друг о друге в семейном кругу. Матушка даже не включила сестру в свой рассказ о выставке, назвала ее «одной женщиной» Мой разум отказывался все это воспринимать. «Пожалуй, лучше послушать, что еще скажет тетя!» решила я.
Что между вами произошло, тетя Флоренс?
Ее взгляд стал пугающе напряженным:
Я потеряла свою сестру. Хорошо хоть ее дочь со мной рядом. Теперь, когда ты у нас, мы можем часто чаевничать вместе. Хотя бы раз в неделю. Мы просто должны
И это то, чего хотела я! Это был шанс все прояснить, узнать правду. Я не могла не обрадоваться. И вместе с тем мной овладела удрученность от таких резких поворотов в нашем разговоре.
Я буду счастлива видеться с вами, тетя.
Ты можешь мне доверять, уверяю тебя.
Да, конечно.
Мне не хотелось бы разочаровать сестру.
Опять такие странные слова! Я вообще не уловила их смысл. Но опять решила, что мне еще представится время надо всем поразмыслить. Я думала, что мы еще не раз встретимся с Флоренс за чаем. И поэтому, услышав небрежный стук в дверь, подавила нетерпение и отложила все свои вопросы на потом. В комнату вошла служанка снова Шин! В то время я еще мало что знала о прислуге, и мне не показалось странным, что Шин прислуживала сразу трем женщинам: Голди, мне и тете.
Вы звали меня, мэм?
Тетя Флоренс нахмурилась:
Я? Звала? Не помню такого
Вам пора принять лекарство, мэм, вынула из своего кармана пузырек китаянка. Лучше всего добавить его в чай.
Быстро придвинув к себе чашку, тетя Флоренс прикрыла ее рукой:
Нет. Я не хочу его принимать. Не сейчас. Мне нужно поговорить с Мэй.
Мэм, вы же знаете, вы должны выпить лекарство сейчас. Так доктор говорит.
Доктор В тоне тети Флоренс послышалась неуверенность; ее дрожь усилилась.
Я повернулась к Шин:
Ты можешь оставить лекарство мне. Я прослежу, чтобы тетя его приняла.
Его необходимо принять сейчас, уперлась китаянка.
Да, но
Давайте, мэм, вытянула руку китаянка, и мой взгляд снова устремился к жуткому пеньку недостающего пальца. Мистер Салливан узнает, если вы его не примете.
Тетя Флоренс резко переменилась:
Да, конечно. Спасибо.
Как послушный ребенок, она передала свою чашку на блюдце служанке. Та отсчитала капли (настойки опиума, как предположила я, памятуя рассказ Голди). И вернула чашку тете, ласково добавив:
Благодаря этому лекарству вы почувствуете себя лучше.
Тетя Флоренс покорно сделала глоток. И ненадолго закрыла глаза. А я в нетерпении ждала, когда Шин удалится. Но служанка не ушла, а отступила к камину и застыла там в ожидании. От ее молчаливого, но очевидного присутствия у меня на затылке зашевелились волосы. «Она либо вообще не глядит на тебя, либо смотрит слишком пристально».
Тетя Флоренс отпила еще глоток:
Ты не хочешь съесть сэндвич или пирожное, моя милая? Не понимаю, почему повар наготовил столько еды для нас двоих
Но только ли для нас двоих? Тетя не могла знать, присоединится к нам Голди или нет. Или она знала? Может быть, она так специально спланировала, чтобы поговорить со мной без дочери? Желая ей угодить, я взяла сэндвич и откусила кусочек. Начинка мне понравилась очень вкусный яичный салат.