Оля Тулянская
Игра в гляделки
92-ой год. Сентябрь. Мне 12 лет, и я впервые по-настоящему влюбилась. И будь у меня второй шанс, не уверена, что поступила бы иначе. Никто не знает, как правильно, для кого правильно? Мы поступаем так, как нам кажется верным в тот самый момент.
***
Имя боли моей твое имя
Как же болит живот! Сил нет. Но мама сказала, что обезболивающие таблетки пить вредно, нужно терпеть.
Я натянула колготки и шерстяной свитер. Колючий! Никак к этому не привыкну. Даже если надеть под него майку или футболку, все равно крошечные «шерстинки», словно тонкие иголки впиваются в кожу, и она покрываться мурашками. Бррр А самое обидное, что при всех этих мучениях теплее-то не становится. Может, потому что мурашки от свитера те же, что и от холода? «Гусиная кожа» так бабушка ее называла. Я усмехнулась. Ну и ерунда лезет в голову. Мне же только двенадцать еще успею привыкнуть и не к такому. Наверное, потому что привыкать к плохому совсем не хочется.
Вышла в прихожую. Мама стояла в дверях и была готова выходить. Она недовольно окинула меня взглядом.
И почему всегда такое выражение лица? Словно укор! За что? Каждый раз внутренне вздрагиваю от необъяснимого чувства вины, будто не оправдала каких-то там надежд, о которых меня никто не предупредил; или не дотягиваю до какого-то там стандарта, о котором, опять же, мне никто и слова не сказал. А я, может, была бы рада и дотягивать, и соответствовать, если бы только знала, чему именно. Если честно, порой казалось, что мама и сама толком все еще не определились, каким стандартам и критериям ей хотелось бы, чтобы я соответствовала, и до чего там конкретно мне следовало бы дотягивать.
Я вздохнула: сейчас начнется.
Джинсы не надевай, лучше юбку, привычно напомнила мама.
И ведь не надоедает ей каждый день это повторять!
Они дурацкие! возмутилась я.
Не выдумывай. Нормальные юбки обычные, как у всех.
В том-то и дело! Как у всех!
Да! Именно: почему я должна быть как все? Почему быть собой, в мамином понимании, это плохо, неправильно, неприлично? А мне быть мной и вовсе должно быть стыдно. Не мне, а маме, как она говорит, хотя и мне тоже, после того, как меня отругают за что-то, в чем я не вижу ничего плохого. Ох, как-то путано мне сегодня думается.
Что ж, надень тогда юбку задом наперед, вряд ли кто-то заметит, зато будешь точно не как все, невесело пошутила мама, ну, я надеялась на это.
Мама! я поморщилась, тоже мне юмористка! Лучше бы таблетку от боли дала.
Юбка! Не ношу я юбки, они меня толстят!
Посмотрела на себя в зеркало: невысокая, худая Ну, ладно! Не худая, а нормальная, стрижка короткая, взгляд исподлобья все было же хорошо и привычно. Но теперь эта боль. Черт бы ее побрал! Словно на цепь посадили: ни взлететь, ни сбежать!
Мам, и сколько придется терпеть? решилась я спросить, подозревая, что ничего оптимистичного не услышу.
До старости, ответила мама, как всегда прямо и не подбирая слов.
Я имею в виду дней? уточнила я.
У всех по-разному, равнодушно пожала она плечами.
И почему она не видит в этом ничего такого?
Какого?
Ненормального! Почему? Мне вот не по себе! Мне неловко! Некомфортно, наконец! А сколько ограничений теперь! Я вздохнула: придется все время жить с оглядкой!
Вот как тут не позавидовать мальчишкам?
Но должны ведь и у них быть свои трудности, схожие с нашими? Ну, хотя бы махонькие? В природе все же закономерно и справедливо, как говорит папа. Хорошо, если так и он не шутит!
Я пошла искать юбку. Их было две, и обе дурацкие. Одна до колена, вторая чуть ниже колена. В первой я смотрелась квадратиком на ножках, во второй прямоугольником на коротких ножках. Ни одну надевать не хотелось. На мои возмущенные жалобы следовал стандартный ответ мамы-медика:
Это нормально и естественно.
В юбке и колготках мне было не комфортно. А главное: непривычно.
Вот и хорошо, оценила мама, осмотрев меня с головы до пят. Теперь ты похожа на девочку.
Куда уж больше, буркнула я в ответ.
Готова? Папа и Ася уже в машине ждут. Ты последняя. Как обычно! не забыла добавить мама.
Моя сестренка Ася была младше меня на пять лет, и родители частенько сваливали на меня заботу о ней. Сначала надо было присматривать за ней в детском саду, потом забирать из этого самого детского сада, пока родители на работе, затем, когда она пошла в школу, помогать ей делать уроки, но хуже всего брать ее с собой гулять. В общем, я постоянно слышала: «Присматривай за сестрой, ты же старшая!» Это порядком раздражало, но деваться было некуда.
Я взяла портфель и еще раз взглянула на себя в зеркало: что-то изменилось Ах, да, юбка! Не оберусь насмешек и подколов.
Поджала губы, натянула шапку на глаза и вышла из квартиры следом за мамой.
На улице съежилась как цуцик. Только сентябрь, а уже так холодно, хоть шубу надевай. Застегнула куртку и выдохнула белое облачко пара.
Папа с сестрой подпевали под радио какую-то детскую песенку тоже мне развлечение!
Папа обернулся и весело хмыкнул:
Солнышко, ты в юбке? Чудеса! Давно тебя в ней не видел!
Лучше бы не видел, огрызнулась я, показывая всем своими видом, насколько я недовольна.
И чего это все сразу замечают? Прям, сенсация!
От папы мое настроение не укрылось:
Не нравится? удивился он.
Нет.
Так не надевала бы! как же у папы всегда все просто.
Переживет! влезла мама, устраиваясь на переднем сидении и расправляя на коленях свою длинную юбку. Девочки должны носить юбки, быть элегантными и красивыми, а не ходить постоянно в штанах. И не стричься под мальчика.
У меня волосы редкие! Какие уж тут косы? возмутилась я. Сестра тут же напомнила:
Не косы, а мышиные хвостики! и засмеялась.
Вот именно! поддакнула я. Мама, ты же сама так их называла, забыла?
Мама проигнорировала. А вот папа не унимался:
Может, мама и права. Думаю, Короленко ты в юбке еще больше нравиться будешь, папа подмигнул мне в зеркало заднего вида.
Папа! разозлилась я на эту его старую и порядком уже надоевшую шутку. Короленко мне даже не нравится!
Почему? с подозрительной искренностью удивился папа, но так только казалось. Хороший с виду жених!
Как-то уж очень убедительно прозвучало Неужели, и правда папа так думает?
Я громко фыркнула и насупилась.
Перестань, Паша, вступилась за меня мама. Нам не нужны двоечники
Он троечник, поправила я.
Тем более! тут же прилетело мне в ответ от мамы.
Вот как! согласился папа подозрительно быстро и со всей серьезностью, только озорной придут серых глаз выдавал его. Тогда нам точно не подходит.
Почему это? мне захотелось услышать объяснение.
А потому, доча, что троечник хуже двоечника с напускной серьезностью начал папа издалека, выруливая на главную дорогу, двоечник, если захочет, еще может чему-то научиться. Ему есть куда расти. А троечнику и так удобно, вот он ни к чему и не стремится.
Ерунда! не поверила я.
Это не я придумал, это жизнью доказано, глубокомысленно изрек папа ту самую фразу, которую я давно уже называла про себя палочка-выручалочка. А что? Удобная фразочка на все случаи. Надо бы тоже козырнуть ею как-нибудь.
Папа всегда отшучивался, но его шутки только звучали так. На самом деле, под ними могли скрываться и упрек, и обида, и насмешка, и недовольство. Но порой было непросто понять, шутит он или говорит серьезно. И как ни странно, тем легче рядом с ним воспринималась реальность, поправимее, что ли. Но тем тяжелее приходилось, когда он терял игривый тон, значит: дело и впрямь плохо, время для шуток прошло. На папу невозможно было долго обижаться, даже если очень хотелось. Например, когда он не отпускал меня вечером погулять с подругами, оправдывая свой отказ какой-то бессмысленной фразой: «Дети евреев костры не жгут!» В такие моменты я терялась от непонимания и возмущалась:
Папа, ну причем здесь это? Мы же не евреи. И никакой костер я не собираюсь жечь!