Почему именно твой сапог выбросили? Почему не чей-то другой? Новые сапоги, хорошие. Теперь будешь в старых ходить.
Ну мама, он же там так и лежит. Давай поищем.
Нет его там, я искала!
Но его же никто не брал, значит, он там лежит, умоляла я маму.
Хватит! Нет там сапога. А ведь хорошие сапоги! Новые, хорошие сапоги, чуть не плача причитала мама со злостью в голосе. И почему с тобой так постоянно? То одно, то другое. Почему-то других не трогают.
Я не знала, что на это ответить, я думала о сапоге, который там так и лежал. На следующее утро я хотела пойти поискать, но мама торопилась на работу, и поскорее отвела меня в группу, а днем во время прогулки воспитательница мне не разрешила, сказав, что нечего там искать, раз мама моя не нашла, значит его там нет. Ерунда какая-то. Куда же он тогда мог деться? На этот вопрос взрослые лишь пожимали плечами. По-моему, они вели себя очень глупо. Так и вышло, потому что в марте, как только снег растаял, сапог лежал там, куда и упал, но уже был непригоден к носке. Я показала его маме, но ей было все равно.
Его уже нельзя носить, безразлично сказала она и тут же добавила. Вот если бы его тогда не выкинули.
И я до сих пор не понимаю, в чем была моя вина. Но урок я вынесла: можно легко стать без вины виноватой в глаза других.
В пятом классе я увлеклась старшеклассником, он был на четыре года старше и встречался со своей одноклассницей, которая жила в доме напротив. Я часто видела их вместе, вот и запала. Но влюбленность быстро прошло, как только я поняла, что я за год выросла, а он нет, и все указывало на то, что он так и останется очень маленького роста.
И вот снова. Но это же нормально? Разве не так должно быть? Только бы не затянулось Надо найти изъяны. Срочно!
***
В туалете, на удивление, было людно. Девчонки из старших классов прогуливали уроки. На меня покосились с подозрением, но я юркнула в кабинку. А они открыли окно пошире и закурили.
И как прошло? услышала я чей-то писклявый голос, дрожащий от любопытства.
Да так себе, если честно, прозвучал гортанно низкий ответ, в котором сожаления было гораздо больше напускного равнодушия.
А Маринка заливала, что здорово, злорадно засомневалась писклявая.
Ха! Ты что Маринку не знаешь!
О чем они говорили, я не поняла. А вот, кто такая Маринка, знала. Училась она на год старше меня и принадлежала к той категории девчонок, которые считались популярными и были у всех на языке. Популярность оценивалась не размером кошелька родителей, а уровнем нахальства и самоуверенности, востребованностью у парней и безмерной развязностью, которую я себе позволить не могла, да и не считала нужным.
Я вышла из кабинки и подошла к рукомойнику, девчонки молча понаблюдали и проводили меня взглядом. Интересно, о чем шла речь?
Я вернулась в класс, села на свое место в ожидании экзекуции.
Ну почему нельзя сидеть за одной партой с тем, с кем хочется? Почему обязательно это должен решать учитель?
Проценко садись к Сомовой, командовала Анна Витальевна.
Не хочу я сидеть за первой партой! возмутился щуплый Вовчик, безобидный и улыбчивый троечник.
Мало ли, что ты не хочешь! Дома будешь хотеть! одернула его классуха, и Вовка покорно сел за первую парту.
Шевелев садись к Абраменко!
Я улыбнулась. Оксанка покраснела. Она была влюблена в Макса, и всегда хотела сидеть с ним за одной партой. Сбылась мечта!
Макс выделялся среди прочих. Деловитый, нагловатый, девчонок никогда не обижал, даже если их заносило, а вот пацанам мог легко накостылять и за самую малость. Цену Макс себе знал, умный был парень, но лентяй. У Оксанки не было шансов. Максу нравились красивые, с характером, которые могли с ним поспорить, одернуть, влепить пощечину за пошлость в общем, не такие волоокие молчуньи-пампушки, как наша Ксюта. Но сегодня ее день. Классуха расщедрилась, то ли сама догадалась, то ли Оксаночка попросила. Как и большинство учителей, Анна Витальевна к отличницам относилась с уважением, так что, скорее всего, именно второе.
Я хмыкнула про себя. Макс, проходя мимо, подмигнул, я показала язык. Оксаночка заметила, нахмурилась. Видимо, из-за него она меня сторониться начала. А ведь раньше мы с ней не разлей вода были, пропадала я у нее постоянно. В начальной школе мы учились во вторую смену, и пару раз я обманывала родителей, говоря, что уроки нам перенесли на утро, и полдня проводила у подружки. Когда обман вскрылся, от мамы мне, конечно, влетело, но несильно. Мама тогда меня удивила:
Это же тяжело целый день на ногах.
Я и не поняла: вроде бы меня поругали за обман, но выходило, что с какой-то жалостью и с заботой обо мне.
И вдруг раз и все, в один момент перестали мы быть подругами. Пришла на первое сентября, а Оксаночка меня сторонится. Я в догадках терялась. А вон, оказывается, из-за Макса.
Он плюхнулся рядом с Оксанкой, развалился по-хозяйски. Она заулыбалась, счастливая.
И что в нем такого? Выглядит слегка неряшливым, одет, конечно, добротно, родители не бедствуют, раскован, прикольный, но не красавчик ничуть. Ну, да, не щуплый доходяга, типа Вовчика. Ну, да, с Максом надежно, он и по морде любому за тебя врежет, не испугается, и на руках носить может сила есть, но Он же такой обычный. Глаза карие, волосы русые, всегда растрепанные, нос картошкой.
Макс снова оглянулся на меня, поймал мой скучающий взгляд, скорчил забавную рожицу. Я тихо засмеялась и закрылась от него учебником.
Короленко! окликнула классуха Борьку. Садись к Старковой.
Я вздрогнула да что за день-то такой!
Класс снова загудел, на этот раз насмешливо:
Уууууууу!
И Макс громче всех. Ох, дождется он у меня!
Борька сел рядом со мной. Сложил свои большие руки на столе, напрягся, ссутулился, свесил голову. Я покосилась на него. Он не отреагировал.
Класс смеялся и подтрунивал:
Наконец-то, своего дождался, да, Борь! крикнул Жорик, и тем окончательно вывел меня из себя.
Классуха не понимала, что происходит, ее растерянный взгляд метался с одного ученика на другого, но все смотрели на нас с Борькой. Я сжала губы в нитку, мне было не по себе.
Что происходит! Прекратите! нервничала классуха.
Да просто Борька давно мечтал с Юлькой сидеть! хохотнул Жорик.
Ага, вот и сбылась места идиота! поддакнул Вовчик.
И не только сидеть рядом, да, Борь! ржал Макс.
Борька бросил на него злобный взгляд, но промолчал, только еще ниже склонил голову, словно покорно принимая неизбежное наказание. Но я чувствовала, как от него исходит торжество: случилось долгожданное, желанное! Он промолчал и не огрызнулся только потому, что побоялся открыть рот и выдать голосом или интонацией свою радость, показать удовольствие, переполняющее его, не суметь сдержаться и расплыться в счастливой улыбке. Но лучше бы он это сделал! Огрызнулся! И тогда бы все успокоились, притихли, и все бы закончилось. И возможно, я бы не поступила так, как поступила.
Но Борька промолчал.
Как же я ненавидела его в этот момент! Почему никто не подумал обо мне? Почему никто не спросил? Борька упивался своим удовольствием и даже не удосужился взглянуть на меня. Почему? Испугался, что я прочту в его взгляде что? Удовлетворение? Радость? Превосходство?
А надо было бы! Надо было заглянуть мне в глаза и задать молчаливый вопрос: не против ли я, хочу ли я с ним сидеть? И пообещать что-то взамен, пусть всего лишь взглядом, я бы поняла. Это стало бы проявлением уважения, я бы знала, что мое мнение имеет значение, не для учителя, нет, для него, Борьки. Мне это было нужно. Ведь это такая малость, но такая важная и решающая для меня и непосильная, как оказалось, для него.
Во мне нарастало возмущение, закипала злость. Я почувствовала себя безропотной куклой, у которой нет права выбора, нет голоса, которая должна слепо подчиниться чужому желанию, идущему вразрез с ее собственным. Какое же это мерзкое чувство! И ведь все вокруг это видели и понимали. Меня загнали в угол. Тогда я впервые поняла, как это отвратительно быть загнанным, как зверь, и не иметь возможности вырваться из западни. Ну нет! Я не зверь и не в западне, что бы там кто себе ни думал!